Крыса завизжала, когда он вонзил в неё зубы. Она извивалась в его руках, неистово пытаясь вырваться. Самое мягкое место — брюшко. Он вгрызся в сладостное мясо, и тёплая кровь потекла по губам. Было так вкусно, что на глаза навернулись слёзы. В желудке заурчало, он сглотнул. К третьему укусу крыса перестала трепыхаться, а он испытывал что-то, близкое к удовлетворению.
Как вдруг услышал голоса у входа в подземелье.
Он тут же замер, боясь даже жевать. Рот был набит мясом, полон крови и шерсти, но он не осмеливался ни сплюнуть, ни проглотить. В ужасе, окаменев от напряжения, он прислушивался к шаркающим шагам и бряцанью железных ключей. —Нет, — думал он, — нет, о боги, пожалуйста, только не сейчас, только не сейчас. — Он так долго ловил эту крысу. — Если они увидят её у меня, то отберут, а потом всё расскажут лорду Рамзи, и он сделает мне больно.
Крысу следовало спрятать, но он нереально хотел есть. Последний раз он ел дня два назад, а то и все три. Тут, внизу, где всё время темно, трудно было сказать точно. Его руки и ноги стали тонкими, как тростинки, а пустой живот вздулся и болел так сильно, что спать было совершенно невозможно. Стоило ему закрыть глаза, на ум тут же приходила леди Хорнвуд. После свадьбы лорд Рамзи запер её в дальней башне и уморил голодом. Она дошла до того, что сгрызла собственные пальцы.
Он сжался в углу камеры, придерживая своё сокровище подбородком. Кровь стекала из уголков его рта, он ел наспех, откусывая крохотные кусочки тем, что осталось от зубов, пытаясь заглотить как можно больше тёплого мяса прежде, чем дверь камеры откроется. Мясо, хоть и жилистое, было вкусным до одури, он подумал, как бы его не стошнило. Он жевал, и глотал, и выковыривал мелкие косточки из дыр, оставшихся в дёснах от выдернутых зубов. Жевать было больно, но он так хотел есть, что не мог остановиться.
Шум становился всё громче. — О боги, пожалуйста, хоть бы он шёл не за мной, — молил он, отрывая крысиную лапку. За ним так давно не приходили. Были и другие темницы, другие пленники. Иногда, даже сквозь толстые каменные стены, до него доносились их крики. — Женщины кричат громче. — Он пососал сырую косточку и попытался выплюнуть её, но она лишь сползла вниз по подбородку и запуталась в бороде. — Уходи, — взмолился он, — уходи, не заходи сюда, пожалуйста, пожалуйста.
Но шаги остановились именно тогда, когда их было слышно лучше всего, и ключи загремели именно за его дверью. Крыса выпала у него из рук. Он начал судорожно вытирать окровавленные пальцы о штаны. «Нет, — бормотал он, — о нет, нет». Скребя пятками по полу, застеленному соломой, он пытался забиться в угол как можно глубже, вжаться в холодные сырые каменные стены.
Скрежет ключа в замке — самый страшный звук на свете. Свет ударил в лицо, и он пронзительно вскрикнул. Глаза пришлось прикрыть руками. Головная боль была нестерпимой, он выцарапал бы себе глаза, лишь бы избавиться от неё, но разве он осмелится?
— Уберите свет, делайте со мной, что хотите, только пусть будет темно, пожалуйста, пожалуйста.
— Нет, это не он, — произнёс мальчишечий голос. — Ты посмотри на него. Мы не в ту камеру зашли.
— Последняя дверь слева, — ответил другой мальчишка. — Это последняя дверь слева, так ведь?
— Ну да. — Повисла пауза. — А что он вообще говорит?
— Похоже, ему не нравится свет.
— Тебе бы тоже не нравился, если бы ты выглядел, как он. — Пацан шумно харкнул и сплюнул себе под ноги. — Ну, он и воняет. Мне нечем дышать.
— Он жрёт крысу, — сказал второй. — Смотри.
— Точно, — заржал первый. — Прикол.
А что ещё мне оставалось? — Стоило заснуть, и крысы подбирались к нему, вгрызались в пальцы на руках и ногах, кусали даже за лицо, так что когда он изловил одну из этих тварей, он не колебался ни секунды. Жри или сожрут тебя, выбор невелик.
— Это так, — прошамкал он, — так, да, я ел её, но ведь и они тоже жрут меня, пожалуйста…
Мальчики подошли ближе, солома мягко хрустела под их ногами.
— Ну-ка, посмотри на меня, — сказал один. Он был меньше другого ростом, худенький, со смышлёным лицом. — Ты вообще помнишь, кто ты такой?
Страх вновь всколыхнулся в нём, он испустил стон.
— Смотри на меня. Как тебя зовут?
Как меня зовут? — Крик едва не вырвался из горла. О, его заставили выучить, как его зовут, он запомнил, его заставили запомнить, но с тех пор прошло столько времени, что он забыл. — Ошибусь, и он лишит меня ещё одного пальца, или хуже того, он… он… — Нет, только не думать об этом, нельзя думать об этом. Губы и глаза кололо, словно иглами. В голове тяжело пульсировала кровь.
— Пожалуйста, — пискнул он тонким слабым голоском. Голос столетнего старика. А может, он и есть столетний старик? — Сколько уже я здесь? — Уйдите, — прошамкал он сквозь выбитые зубы, изо всех сил прижимая к глазам руки, на которых не хватало пальцев, пытаясь заслониться от кошмарного яркого света. — Заберите крысу, если хотите, только, пожалуйста, не делайте мне больно.
Вонючка, — сказал тот мальчик, что повыше. — Тебя зовут Вонючка. Вспомнил? — У него в руках был факел, а мальчишка пониже держал связку ключей.
Вонючка? — По щекам потекли слёзы.
— Я помню. Конечно, помню. — Он хватал воздух ртом. — Меня зовут Вонючка. Я Вонючка — ароматная штучка. — В темноте имя ему было незачем, вот он и забыл. — Вонючка, Вонючка, меня зовут Вонючка. — Не это имя ему дали при рождении. Когда-то, в предыдущей жизни, он был кем-то другим, но здесь, сейчас, его звали Вонючка. Он вспомнил.
Вспомнил он и мальчишек. На них были одинаковые дублеты из овчины, серебристо-серые с тёмно-синей отделкой. Оба оруженосцы, обоим по восемь лет, и оба – Уолдеры Фреи. — Большой Уолдер и Маленький Уолдер, вот кто это. — Тот, который побольше, был Маленьким, а тот, который поменьше, Большим, это забавляло самих мальчиков и совершенно сбивало с толку всех остальных.
— Я вас знаю, — прошептал он растрескавшимися губами. — Я знаю, как вас зовут.
— Ты пойдёшь с нами, — сказал Маленький Уолдер.
— Его милость послал за тобой, — сказал Большой Уолдер.
Страх ножом пронзил его. — Это всего лишь дети, — подумалось ему. — Двое восьмилетних мальчишек. — Он справится с парой восьмилетних мальчишек, в этом нет сомнения. Даже такой слабак, в какого он превратился, мог отобрать у них факел, отобрать ключи, отобрать кинжал, висящий на поясе Маленького Уолдера, мог сбежать. — Нет. Нет, это слишком просто. Это ловушка. За эту попытку он заберёт у меня очередной палец или очередной зуб.
Он уже сбегал. Много лет назад, как ему теперь казалось, когда он ещё не чувствовал себя таким слабым, когда ещё не был таким покорным. Кира раздобыла ключи. Сказала, что украла их, что знает выход из замка, который не охраняется. «Отведите меня назад в Винтерфелл, милорд, — молила она, и в лице её не было ни кровинки, а руки тряслись. — Я не знаю дороги. Я не могу бежать одна. Прошу вас, пойдёмте со мной». И он пошёл. Тюремщик спал в луже вина, мертвецки пьяный, со спущенными штанами. Дверь в подземелье была открыта, а калитку и в самом деле никто не охранял, всё как она сказала. Они дождались, когда луна скроется за облаком, и выскользнули из замка, и перешли Рыдающую вброд, спотыкаясь о камни, коченея в ледяной воде. На том берегу он поцеловал её. «Ты — наша спасительница», — сказал он. — Идиот. Какой идиот.
Всё это, от начала и до конца, было ловушкой, забавой, розыгрышем. Лорд Рамзи — заядлый охотник, и он предпочитает охоту на двуногую дичь. Всю ночь они бежали по лесу в непроглядной темноте, а когда рассвело, до них долетел еле слышный звук охотничьего рога и лай преследующих их гончих. Псы нагоняли их, и он сказал Кире: «Нам придётся разделиться. Они смогут идти только по одному следу». Но девушка была вне себя от ужаса, и отказывалась его покидать, даже когда он поклялся, что вернётся вызволять её с войском железнорожденных, если собаки возьмут её след.
Погоня настигла их через час. Одна собака сбила его с ног, другая вцепилась в ногу Кире, карабкавшейся по склону холма. Стая окружила их, собаки рычали и скалились, клацали зубами при каждом их движении, не давали сдвинуться с места, пока не подъехал Рамзи Сноу с загонщиками. Тогда он был ещё не Болтоном, а байстрюком. «Вот и всё, — сказал он, улыбаясь им свысока. — Уходить вот так, не попрощавшись, всё равно, что резать меня по живому. Неужели моё гостеприимство вам так быстро наскучило?» На этих словах Кира схватила камень и швырнула в него. Снаряд пролетел в добром полуметре от головы Рамзи, тот улыбнулся: «Мне придётся вас наказать».
Вонючка вспомнил отчаяние и ужас в глазах Киры. Никогда прежде она не выглядела такой маленькой, совсем девчонкой; но он ровным счётом ничего не мог поделать. — Нас взяли из-за неё, — подумал он. — Если бы мы тогда разделились, как я хотел, одному из нас удалось бы скрыться.
От нахлынувших воспоминаний сдавило грудь. Вонючка отвернулся, в его глазах блестели слёзы. — Что ему нужно от меня в этот раз? — в отчаянии спрашивал он себя. — Почему он просто не оставит меня в покое? Я ничего плохого не делал, в последнее время, во всяком случае, почему меня нельзя просто оставить здесь в темноте. — У него была такая крыса, жирная, тёплая, извивающаяся…
— Отправим его помыться? — поинтересовался Маленький Уолдер.
— Его милости нравится эта вонь, — ответил Большой Уолдер. — Потому он его Вонючкой и назвал.
Вонючка. Я Вонючка — доведённый до ручки. — Ни в коем случае не забыть. — Служи и повинуйся, помни, кто ты есть, и новой боли не будет. Так он обещал, так обещал его милость. — Да и вздумай он сопротивляться, на это у него не хватило бы сил. Силу из него выбили плетью, выморили голодом, сняли с кожей. Когда Маленький Уолдер потянул его за собой, а Большой Уолдер призывно махнул факелом, он пошёл за ними послушно, как хорошо выдрессированная собака. Если бы у него был хвост, он бы поджал его.
Если бы у меня был хвост, Ублюдок его бы уже давно отрубил. — Непрошеная, дурная, опасная мысль. Его милость больше не был бастардом. — Он Болтон, а не Сноу. — Мальчишка-король, сидящий теперь на Железном Троне, признал лорда Рамзи законным отпрыском и пожаловал ему право носить имя своего лорда-отца. Назвать его Сноу, напоминая, что он был прижит отцом вне брака, означало навлечь на себя его бешеную ярость. Вонючка не должен забывать об этом. И о том, как его зовут; он не должен забывать, как его зовут. В какой-то момент, длившийся буквально полсекунды, он вдруг понял, что опять не может вспомнить это слово, и от ужаса споткнулся на крутой лестнице подземелья, упал, порвал штаны и до крови поранился. Маленькому Уолдеру пришлось ткнуть в него факелом, чтобы заставить подняться и идти дальше.
Они вышли во двор. На Дредфорт опускались сумерки, и над восточной стеной замка можно было наблюдать восход полной луны. Тень, которую в её бледном свете отбрасывали на промёрзшую землю высокие треугольные зубцы крепостной стены, напоминала ряд острых чёрных зубов. Воздух был морозным, сырым, полным полузабытых ароматов. — Белый свет, — произнёс про себя Вонючка, — вот как пахнет белый свет. — Он не знал, сколько провёл в подземелье, но по всему выходило не меньше полугода. — Если не больше. А что, если прошло пять лет, или десять, или двадцать? Почувствовал бы я? Что, если я спятил, сидя там, внизу, и полжизни уже позади? — Глупая мысль. Столько времени пройти не могло. Мальчишки Уолдеры по-прежнему были мальчишками. Если бы прошло десять лет, они сейчас были бы уже мужчинами. Надо это запомнить. — Я не позволю ему свести себя с ума. Пусть забирает пальцы на руках, на ногах, пусть выколет мне глаза, пусть срежет уши по кусочку, но он не сможет отнять у меня разум, пока я буду сопротивляться.
Маленький Уолдер с факелом возглавлял процессию. За ним покорно плёлся Вонючка, а Большой Уолдер шёл за ним по пятам. Когда они проходили мимо псарни, залаяли собаки. По двору кружил ветер, он забирался под ветхую ткань его грязных лохмотьев, и по коже пробегали мурашки. Несмотря на холод и сырость, снега нигде не было видно, хотя зима уже витала в воздухе. Вонючка размышлял о том, доживёт ли он до первого снега. — Сколько пальцев останется у меня к тому времени на руках? А на ногах? — Он поднёс руку к глазам и оторопел, увидев, какая она бледная, какая тощая. — Кожа да кости, — подумал он. — У меня руки старика. — Быть может, он ошибается насчёт мальчишек? А что, если это совсем не Маленький и Большой Уолдеры, а сыновья тех мальчиков, которых он знавал когда-то?
В главном зале царил полумрак, пахло дымом. Зал освещали факелы, закреплённые в костяных руках, торчавших из стен. Высоко над головой чернели закопчённые деревянные стропила, а сводчатый купол зала терялся во мраке. Стоял тяжёлый дух вина, эля и жареного мяса. От этих запахов в желудке у Вонючки громко заурчало, рот наполнился слюной.
Маленький Уолдер подталкивал его, и он брёл, спотыкаясь, вдоль длинных столов, за которыми ужинал гарнизон замка. Он чувствовал на себе взгляды. На лучших местах, сразу за помостом, сидели любимчики Рамзи, Ребята Ублюдка. Костлявый Бен, старик-псарь, ухаживавший за охотничьими собаками его милости, которых тот обожал. Дэймон, известный как Дэймон А-ну-ка-потанцуй, светловолосый, похожий на мальчика. Ворчун, лишившийся языка за неосторожное слово в присутствии лорда Рузи. Кислый Элин. Скорняк. Жёлтый Дик. Не люди — соль земли. Ближе к дверям сидели те, чьих имён Вонючка не знал, но лица были ему знакомы: воевавшие под знамёнами Болтонов мелкие рыцари, офицеры, солдаты, тюремщики, палачи. Были и совсем незнакомцы, которых он никогда прежде не видел. Он шёл вдоль столов, и одни морщили носы, другие ржали при его виде. — Гости, — подумал Вонючка, — приятели его милости, меня привели, чтобы их развлечь.
На помосте, за главным столом, в отцовском кресле, попивая из отцовского кубка, сидел Болтонов Ублюдок. С ним ужинали двое стариков, беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это лорды. Один — сухопарый, с колючим взглядом, с длинной белой бородой, с лицом суровым, как зимние морозы. На нём была драная безрукавка из медвежьей шкуры, поношенная, засаленная. Под ней, хоть он и пришёл на застолье, была плетёная кольчуга. Второй лорд тоже был худощав, но первый держался прямо, а этот был весь перекорёжен. Одно его плечо было изрядно выше другого, он нависал над своим подносом, как коршун над падалью. Алчные серые глаза, жёлтые зубы, серебристые искорки в белоснежной раздвоенной бороде. Редкие клочки седых волос торчали на рябом черепе там и сям, зато серый шерстяной плащ его был прекрасен: тонкой работы, отделанный чёрным соболем, схваченный на плече кованой серебряной звездой со множеством лучей.
Рамзи был в чёрном и алом: чёрные сапоги, пояс, ножны, чёрная кожаная безрукавка поверх алого дублета, словно иссечённого бордовой атласной отстрочкой. В правом ухе его сверкал гранат в форме капли крови. Но в пышном одеянии он был всё так же безобразен: широкий в кости, с покатыми плечами, крупный, склонный к полноте, краснорожий, весь в прыщах, с приплюснутым носом, небольшим ртом и длинными тёмными волосами, сухими как пакля. Его толстые мясистые губы были примечательны, но всё внимание приковывали к себе глаза. У него были отцовские глаза: маленькие, близко посаженные, необыкновенно светлые. Дымчато-серый, так называют этот цвет, но по правде глаза Рамзи были лишены цвета как такового, напоминая два осколка грязноватого льда.
При виде Вонючки он улыбнулся влажными губами.
— А вот и он. Мой старый, добрый, малость поднадоевший дружок. — И добавил для сидевших рядом, — Вонючка всегда со мной, с самого детства. Мой лорд-отец подарил его мне в знак своей любви.
Лорды переглянулись.
— Я слышал, твой слуга мёртв, — произнёс крючковатый, — Поговаривали, что его убили Старки.
Лорд Рамзи захихикал.
— Как сказали бы железные, невозможно умертвить то, что уже мертво, оно восстаёт крепче и сильнее прежнего. Так и Вонючка. Впрочем, от него и вправду воняет могилой, в этом я с вами совершенно согласен.
— От него воняет дерьмом и блевотиной. — Крючковатый старик отбросил обглоданную кость и вытер руки о скатерть. — Собственно, с какой целью мы наслаждаемся его обществом за ужином?
Второй лорд, осанистый старик в кольчуге, сверлил Вонючку суровым взглядом.
— А ты приглядись, — сказал он первому. — Поседел, похудел килограммов на двадцать, это да, но он вовсе не тот слуга. Он никого тебе не напоминает?
Сгорбленный лорд снова поднял глаза и на этот раз разглядывал внимательнее, потом вдруг фыркнул, — Он? Не может быть. Подопечный Старка. Улыбчивый такой, всё время улыбался.
— Теперь он улыбается немного реже, — признался лорд Рамзи. — Боюсь, я лишил его некоторой части красивых белых зубок.
— Лучше бы ты перерезал ему горло, — произнёс лорд в кольчуге. — Пёс, кусающий своего хозяина, годится разве что на шкуру.
— О, шкуру я с него как раз-таки снял, местами, — воскликнул Рамзи.
— Это так, мой лорд. Я плохо вёл себя, мой лорд. Я был дерзок и… — он облизал губы, пытаясь сообразить, что же он ещё такого сделал. — Служи и повинуйся, — сказал он себе, — и он пощадит тебя, не тронет то, что ещё осталось. Служи, повинуйся, не забывай, как тебя зовут. Вонючка — покорная сучка. — …Я плохо вёл себя, и…
— У тебя рот в крови, — заметил Рамзи. — Ты опять грыз пальцы, Вонючка?
— Нет. Нет, мой лорд, клянусь. — Однажды, обезумев от боли, Вонючка попытался отгрызть себе безымянный палец, с которого сняли кожу. Лорд Рамзи никогда не опускался до того, чтобы просто и бесхитростно отрубить палец. Ему больше нравилось пальчик освежевать и оставить оголённую плоть сохнуть, трескаться и гноиться. Вонючку пороли, растягивали на дыбе, резали, но всё это и близко не могло сравниться с муками, которые причиняло отсутствие кожи. От такой боли сходят с ума, долго терпеть её невозможно. Рано или поздно жертва взмолится: «Пожалуйста, хватит, хватит, прекратите эту боль, режьте», — и лорд Рамзи не откажет в услуге. Они вдоволь наигрались в эту игру. Вонючка хорошо усвоил правила, его руки и ноги тому подтверждение, но в тот злосчастный раз он забылся и попытался самостоятельно положить конец мучениям, отгрызть себе палец. Рамзи это не понравилось, и за свой проступок Вонючка поплатился ещё одним пальцем. — Я ел крысу, — промямлил он.
— Крысу? — в светлых глазах Рамзи сверкнули отблески факелов. — Крысы Дредфорта — собственность моего лорда-отца. Как ты посмел употребить в еду одну из них без моего соизволения?
Вонючка не знал, что ответить, поэтому промолчал. Одно неверное слово — и он лишится очередного пальца на ногах, а то и на руках. Пока что на левой руке у него оставалось три пальца, а на правой были целы все, кроме мизинца. На правой ноге тоже не хватало только мизинца, а вот на левой — целых трёх пальцев. Иногда Рамзи в шутку говорил, что надо бы восстановить симметрию. — Но мой лорд всего лишь шутит, — убеждал он себя, — Он не хочет причинять мне боль, он сам говорил мне, просто ему не остаётся ничего другого, если я плохо себя веду. — Его лорд милостив и добр. Он мог бы и с лица кожу снять кое-за-что из того, что Вонючка говорил раньше, когда ещё не выучил, как его зовут и где его место.
— Это начинает утомлять, — произнёс лорд в плетёной кольчуге. — Убей его, и дело с концом.
Лорд Рамзи подлил себе эля.
— Этим я омрачил бы наш праздник. Вонючка, у меня для тебя чудесные новости. Я женюсь. Мой лорд-отец едет сюда, и везёт мне невесту, из семейства Старков. Дочь лорда Эддарда, Арию. Ты ведь помнишь малютку Арию?
— Ария-под-ногами-болтария, — чуть не сорвалось у него с губ. — Ария-лошадиная-мордашка. — Младшая из сестёр Робба, темноволосая, вытянутое лицо, тощая, как жердь, вечно чумазая. — А её хорошенькую сестру звали Санса. — Он вспомнил, что мечтал когда-то, как лорд Эддард Старк выдаст за него Сансу, как перед всеми назовёт его сыном; дурацкие детские мечты. Впрочем, Арию, возможно…
— Да, я помню. Ария.
— Она станет госпожой Винтерфелла, а её господином стану я.
Она же совсем ещё ребёнок.
— Да, мой лорд. Примите мои поздравления.
— А согласен ли ты прислуживать мне на моём свадебном пиру, Вонючка?
Он замешкался с ответом.
— Если того желает мой лорд.
— Желаю.
Он снова замешкался, пытаясь понять, нет ли в этом какой-то жестокой ловушки.
— Да, мой лорд. Если вам так угодно. Это честь для меня.
В таком случае, я распоряжусь забрать тебя из этих гнусных подвалов. Тебя отмоют до блеска, дадут чистую одежду, накормят. Дадут вкусненькой мягкой кашки, ты ведь у нас любишь кашку? А может, даже пирога с горохом и копчёной грудинкой. У меня есть для тебя небольшое задание, и ты должен быть сильным, как прежде, чтобы мне услужить. А ведь ты хочешь услужить мне, я прав?
— Да, милорд. Я хочу этого больше всего на свете. — По телу пробежала дрожь. — Я ваш Вонючка. Умоляю, позвольте мне служить вам. Пожалуйста.
— Когда так просят, разве я могу отказать? — улыбнулся Рамзи Болтон. — Я собираюсь на войну, Вонючка. И ты поедешь со мной и поможешь мне привезти домой мою невинную невесту.
