Тянулась последняя ночь заключения, и королеве не спалось.
Стоило закрыть глаза, как её одолевали дурные предчувствия, она всё пыталась представить себе завтрашний день. Со мной будет стража, говорила она себе. Стражники будут удерживать толпу в отдалении. Никому не будет позволено прикасаться ко мне. Столь многое согласился пообещать ей Его Воробейшество.
И всё равно ей было страшно. В день, когда Мирцелла отплыла в Дорн, в день хлебного бунта, золотые плащи были расставлены вдоль всего пути следования процессии, но толпа прорвала их ряды, старого жирного Верховного Септона разорвали в клочья, а Лоллис Стоукворт изнасиловали полсотни раз. И если уж эти животные возбудились от вида бледного, мягкотелого, тупоумного существа, одетого с головы до пят, какую же похоть пробудит в них вид королевы?
Серсея ходила по келье туда-сюда, без передышки, как ходили по клетке львы, которых она видела в детстве в недрах Утёса Кастерли, где их держали со времён её деда. Они с Джейме подбивали друг друга влезть в львиную клетку, и однажды она набралась храбрости, просунула руку между прутьями и дотронулась до одного огромного рыжевато-золотистого зверя. Она всегда была храбрее брата. Лев повернул к ней голову и пристально посмотрел на неё огромными золотыми глазами. Потом он лизнул её пальчики. Его язык был шершавым, как тёрка, но она не отдёрнула руку, во всяком случае, пока Джейме не схватил её за плечи и не потащил прочь от клетки.
«Теперь ты», — сказала она ему после, — «Слабо дёрнуть его за гриву?» Но он так этого и не сделал. Это я была рождена для меча, не он.
Она ходила взад—вперёд, босая, накинув на плечи тонкое одеяло, и её тело сотрясала дрожь. Она с нетерпением ждала наступающего дня. Завтра вечером всё уже будет кончено. Небольшая прогулка, и я снова буду дома, с Томменом, в своих покоях в Тисках Мейегора. Дядя сказал, что иного способа спастись нет. Но было ли это так на самом деле? Она доверяла своему дяде не больше, чем новому Верховному Септону. Я всё ещё могу отказаться. Я всё ещё могу объявить себя невиновной и поставить всё на испытание поединком.
Но Серсея не была готова предстать перед судом святой веры, как Маргери Тирелл. Молодой розе этот суд, быть может, и сослужит хорошую службу, но у Серсеи практически не было сторонников среди септ и воробьёв, приближенных к новому Верховному Септону. Испытание поединком было её единственной надеждой, и для него ей нужен был защитник.
Если бы только Джейме не лишился руки…
Но думать об этом было пустой тратой времени. Джейме остался без правой руки и не мог больше сражаться, а она осталась без Джейме, который обретался теперь где-то в речных землях с Бриенной, этой бабой. И если королева не найдёт себе другого защитника, сегодняшнее мучительное испытание покажется ей наименьшей из бед. Её враги обвиняли её в измене. Ей надо было попасть к Томмену, любой ценой. Он любит меня. Он не откажет собственной матери. Джофф был своевольным и непредсказуемым, но Томмен — послушный маленький мальчик, послушный маленький король. Он сделает, что ему скажут. Здесь она была обречена, а вернуться в Красную Башню она могла лишь одним путём. В этом Его Воробейшество был непреклонен, а сир Киван отказался и пальцем пошевелить, чтобы повлиять на него.
«Сегодняшний день не причинит мне вреда», — сказала самой себе Серсея, когда в её окно упали первые лучи солнца. «Пострадает только моя гордость». Слова эти глухо звенели в ушах. Джейме ещё может успеть. Она представила себе его, едущего сквозь утреннюю дымку, в золотых доспехах, сверкающих в лучах рассветного солнца. Джейме, если ты любил меня хоть когда-нибудь…
За ней пришли, процессию тюремщиц возглавляли септа Юнелла, септа Моэлль и септа Сколера, с ними четыре послушницы и две безмолвных сестры. Вид безмолвных сестёр в серых одеяниях внезапно наполнил королеву ужасом. Зачем они здесь? Разве мне предстоит умереть? Безмолвные сёстры готовили усопших к погребению.
— Верховный Септон пообещал, что мне не причинят вреда.
— Так и будет. — Септа Юнелла подозвала послушниц. Те принесли щёлок, таз с тёплой водой, ножницы, опасную бритву. От вида стали по коже побежали мурашки. Они собираются меня побрить. Ещё одно маленькое унижение, изюминка в мой пирог. Но она не даст им насладиться своими мольбами. Я Серсея из рода Ланнистеров, я лев с Утёса, я законная королева всех Семи Королевств, родная дочь Тайвина Ланнистера. А волосы — отрастут. «Не тяните с этим», — произнесла она.
Старшая из безмолвных сестёр взяла ножницы. Опытный цирюльник, вне сомнения; члены её ордена обмывали убитых покойников из знатных, прежде чем вернуть тела их родным, и стрижка бороды и волос была частью ритуала. Сперва женщина принялась за голову королевы. Серсея сидела неподвижно как статуя, пока ножницы клацали возле её головы. Копна золотистых волос росла на полу. Во время заключения ей не позволяли заниматься своими волосами, расчёсывать и укладывать их, но даже немытые и спутавшиеся, они блистали на солнце. Моя корона, — подумала королева. Они забрали у меня ту корону, а теперь отнимают и эту. Когда все локоны и кудри упали к её ногам, одна из послушниц намылила ей голову, и безмолвная сестра соскоблила остатки волос бритвой.
Серсея надеялась, что на этом всё закончится, но напрасно.
— Снимите сорочку, Ваша светлость, — скомандовала септа Юнелла.
— Здесь? — поинтересовалась королева, — Зачем?
— Вас должны остричь.
Буду острижена с ног до головы, — подумала она, — как овца. Она рывком стянула сорочку через голову и швырнула её на пол.
— Делайте, что хотите.
И снова в ход пошло мыло, тёплая вода и бритва. Она лишилась растительности под мышками, потом волос на ногах, и, наконец, нежной золотой поросли на лобке. Когда безмолвная сестра ползала с бритвой у неё между ног, Серсее вдруг вспомнилось, сколько раз Джейме стоял перед ней на коленях, как теперь стояла эта женщина, и покрывал поцелуями внутреннюю сторону её бедер, возбуждая её. Его поцелуи всегда были такими тёплыми. А бритва была холодна, как лёд.
Когда всё было кончено, она была нага и беззащитна и нага, и не бывало женщины более обнажённой. Не оставили мне ни волоска, за которым я могла бы спрятаться. С её губ сорвался смешок, безрадостный и горький.
— Что-то в наших действиях показалось Её светлости забавным? — спросила септа Сколера.
— Нет, септа, — ответила Серсея. Но вот однажды, когда я прикажу вырвать твой язык раскалёнными щипцами, я буду умирать со смеху.
Одна из послушниц подала ей рясу, мягкое белое облачение септы, чтобы укрыть её тело, когда она будет спускаться по ступеням башенной лестницы и идти по храму, и не смущать никого из встреченных благочестивых прихожан видом обнажённого тела. Спасите нас Пресвятые Семеро, какие же лицемеры.
— Позволено ли мне будет надеть сандалии? — спросила она, — На улицах грязь.
— На Вашей совести грязи куда больше, — ответила септа Моэлль. — Его Святейшество распорядился, чтобы Вы предстали такой, какой Вас создали боги. Были ли Вы обуты в сандалии, когда выбрались из утробы Вашей леди—матери?
— Нет, септа, — пришлось вымолвить королеве.
— Вот и ответ на Ваш вопрос.
Зазвонил колокол. Долгое заключение королевы подходило к концу. Серсея плотнее закуталась в своё одеяние, наслаждаясь его теплом, и сказала: «Пора». На другом конце города её ждал сын. Чем раньше она отправится в путь, тем скорее увидится с ним.
Грубый камень царапал ступни, когда Серсея Ланнистер спускалась по ступеням. Она прибыла в Септу Бейелора в паланкине и вошла в неё королевой. Выходила она безволосая и босая. Но всё-таки я выхожу отсюда. Остальное не имеет значения.
Колокола трезвонили с башни, призывая горожан стать свидетелями её позора. Великая Септа Бейелора была заполнена собравшимися на утреннюю службу прихожанами, и молебны наполняли эхом купол над их головами, но когда в зал вошла процессия во главе с королевой, внезапно наступила тишина, и тысячи глаз следовали за ней, пока она шла по проходу, где однажды было выставлено для торжественного прощания тело её убитого отца. Серсея скользила мимо людей, не смотря по сторонам. Её босые ступни шлёпали по холодному мраморному полу. Она кожей чувствовала на себе все эти взгляды. И казалось, Семеро тоже наблюдают за ней из своих алтарей.
В Зале Лампад её ожидал десяток Сынов Воина. Их спины покрывали радужные плащи, и хрустальные наконечники их шлемов переливались в свете лампад. На них были покрытые серебром доспехи, отполированные до зеркального блеска, но она знала, что под доспехами эти мужи носят власяницы. Все треугольные щиты украшала одна и та же эмблема: хрустальный меч, рассеивающий тьму своим светом, древний символ тех, кого в простонародье называли Клинками.
Капитан преклонил перед ней колено.
— Возможно, Ваша светлость помнит меня. Я сир Теоден Верный, и Его Святейшество поручил мне командование Вашим эскортом. Я и мои братья будем обеспечивать Вашу безопасность во время хода.
Серсея вглядывалась в лица мужчин за его спиной. И нашла, что искала: Лансель, двоюродный брат, сын сира Кивана, тот, чьей религией когда-то была любовь к ней, пока он не решил, что богов он любит больше. Одной крови со мной, предатель. Она будет помнить его всю жизнь.
— Можете подняться, сир Теоден. Я готова.
Рыцарь распрямился, развернулся, поднял руку. Двое его людей шагнули к высоким дверям и распахнули их, и Серсея вышла на улицу, моргая и щурясь от яркого солнца, словно крот, вылезший из норы на свет божий.
Подол её одежды полоскался на ветру и хлопал по ногам. Утренний воздух был пропитан знакомым зловонием Королевской Гавани. Она вдыхала запахи кислого вина, свежего хлеба, гниющей рыбы и нечистот, дыма, и пота, и лошадиной мочи. И не было на свете цветка, чей аромат показался бы ей слаще. Ёжась под одеждой, Серсея остановилась на вершине мраморной лестницы, а Сыны Воина выстроились вокруг неё.
Неожиданно она вспомнила, что уже стояла раньше на этом самом месте, в день, когда лорд Эддард Старк лишился головы. Всё было задумано иначе. Джофф должен был даровать ему жизнь, и отослать на Стену. Старший сын Старка стал бы лордом Винтерфелла, а Санса осталась бы при дворе, заложницей. Варис и Мизинец всё продумали, а Нед Старк проглотил свою драгоценную гордость и сознался в измене, чтобы спасти пустую маленькую головку своей дочери. Я бы подобрала Сансе прекрасную партию. Выдала бы её за Ланнистера. Не за Джоффа, разумеется, но Лансель вполне мог подойти, или кто-то из младших братьев. Ей вспомнилось, как Петир Бейлиш предложил в мужья себя, но, конечно же, это было абсолютно немыслимо, с его-то происхождением. Если бы только Джофф сделал всё так, как ему велели, Винтерфелл никогда не пошёл бы на нас войной, а отец разобрался бы с братьями Роберта.
Но вместо этого Джофф приказал обезглавить Старка, а лорд Слинт и сир Илин Пейн столь поспешно исполнили приказ. Всё случилось вон на том месте, — подумала королева. Янос Слинт поднял голову Неда Старка за волосы, жизнь покинула его тело с кровью, стекавшей по ступеням, и с той минуты возврата к прошлому больше не было.
Теперь всё это казалось таким невероятно далёким. Не было больше ни Джоффа, ни сыновей Старка. Даже её отец отошёл в мир иной. А она — вот она, снова стоит на ступенях перед Великой Септой, только в этот раз толпа таращится не на Эддарда Старка, а на неё.
Площадь, вымощенная белым мрамором, была забита людьми, как и в день казни Старка.
Бескрайнее людское море, и все взоры были устремлены на королеву. Мужчин и женщин в толпе было примерно поровну. У некоторых на плечах сидели дети. Попрошайки и воры, кабатчики и торгаши, дубильщики и конюхи, актёришки, эти шлюхи низшего пошиба, — весь сброд явился, чтобы поглазеть, как будет осрамлена королева. И с ними вперемежку Бедные Малые, грязные, небритые, из оружия — копья и топоры, ржавые кольчуги, растрескавшиеся кожаные колеты, мятые пластины вместо доспехов под грубыми выбеленными накидками с семиконечной звездой Святой Веры. Армия оборванцев Его Воробейшества.
Глубоко внутри она всё ещё надеялась на чудо, на то, что Джейме придёт и спасёт её от унижения, но брат всё не появлялся. Не было видно и дяди, но это её не удивляло. В их последнем разговоре сир Киван ясно дал понять, что её срам не должен запятнать честь Утёса Кастерли. Львы не пройдут с ней по улицам сегодня. Ей одной нести бремя этого испытания.
По правую руку королевы стояла септа Юнелла, по левую — септа Моэлль, септа Сколера была у неё за спиной. Если она попытается сбежать или начнёт артачиться, три карги втащат её обратно в храм, и вот тогда уже она не выйдет из своей кельи никогда, за этим септы проследят.
Серсея подняла взгляд. За площадью, вдалеке, где кончалось море жадных глаз, раззявленных ртов, немытых лиц, возвышался Высокий Холм Эйегона, башни и зубчатые стены Красной Крепости алели в лучах восходящего солнца. Не так уж и далеко. Худшее останется позади, как только ворота крепости закроются за ней. Её сын снова будет с ней. У неё будет защитник для поединка. Дядя дал ей слово. Томмен ждёт меня. Мой маленький король. Я смогу. Я должна.
Септа Юнелла вышла вперёд. «Перед вами стоит грешница, — провозгласила она, — Эта женщина — Серсея из рода Ланнистеров, вдовствующая королева, мать Его светлости короля Томмена, вдова Его светлости короля Роберта, и она лжица и блудница».
Септа Моэлль переместилась и встала справа от королевы: «Эта грешница созналась в своих грехах, молила об их отпущении и о снисхождении к ней. Его Святейшество повелел ей явить своё раскаяние, отбросив гордыню и уловки, и предстать перед добрыми людьми такой, какой её создали боги».
Последней говорила септа Сколера: «И вот она предстаёт перед вами со смирением в сердце, лишённая секретов и тайн, нагая пред очами богов и людей, чтобы совершить ход во искупление своих грехов».
Серсее был год, когда умер её дед. Вступив в свои права, её отец первым делом изгнал из земель Утёса Кастерли сожительницу деда, эту алчную простолюдинку. С неё сорвали шелка и бархат, в которые рядил её лорд Титос, и драгоценности покойной супруги лорда, которые она присвоила себе, и прогнали её нагишом по улицам Ланниспорта, чтобы народ западных земель увидел, что это за птица.
Серсея была ещё слишком мала, чтобы смотреть на такое, но она слышала пересуды прачек и стражников, которые видели всё своими глазами. Они обсуждали, как рыдала и молила о пощаде эта женщина, как отчаянно вцепилась она в одежду, когда ей приказали раздеться, как она брела прочь по городским улицам, голая и босая, тщетно пытаясь прикрывать руками груди и промежность. Серсея вспомнила, как один стражник сказал: «Она была такой самовлюблённой, такой надменной, такой спесивой, словно уже и не помнила, из какой грязи вышла. Но стоило снять с неё одежду, и перед нами оказалась обычная потаскуха».
Если сир Киван и Его Воробейшество думают, что с ней произойдёт то же самое, они сильно ошибаются. В её жилах течёт кровь лорда Тайвина. Я львица. Пресмыкаться перед ними я не стану.
Королева повела плечами, и её одеяние соскользнуло вниз.
Она обнажила тело плавным, неторопливым движением, будто была сейчас в своих покоях, готовясь принять ванну, и её не видел никто, кроме прислуги. Кожи коснулся ледяной ветер, по телу пробежала крупная дрожь. Она собрала в кулак всю волю, чтобы превозмочь желание прикрыть срамные места руками, как та дедова шлюха. Пальцы сжались в кулаки, ногти впивались в ладони. Все смотрели только на неё, пожирая глазами её тело. Что предстало перед их взорами? Я — красавица, напомнила она себе. Сколько раз она слышала это от Джейме. Даже Роберт не скупился на комплименты, когда, вдрызг пьяный, всё-таки добирался до её постели, и его член отдавал должное её красоте.
А вообще, когда люди глазели на Неда Старка, на их лицах было такое же выражение.
Надо было идти. Нагая, обритая, босая, Серсея начала медленно спускаться по широкой мраморной лестнице. Её руки и ноги покрылись мурашками. Она держала голову поднятой высоко, как подобает королеве, а её эскорт следовал впереди неё полукругом. Бедные Малые прокладывали путь, оттесняя толпу, а Клинки шагали двумя колоннами по обе стороны от неё. За королевой шли септа Юнелла, септа Сколера и септа Моэлль, а за ними — послушницы в белом.
«Шлюха!» — раздался крик из толпы. Женский голос. Женщинам нет равных в жестокости, когда дело касается их товарок.
Серсея не реагировала. Дальше будет больше, дальше будет хуже. У этих тварей нет большей радости в жизни, чем поглумиться над другими. Она не могла заставить их заткнуться, так что придётся делать вид, что она их не слышит. И смотреть на них она не станет. Её взгляд не оторвётся от Высокого Холма Эйегона, от башен Красной Крепости, переливающихся на солнце. Там она найдёт спасение, если дядя выполнит свою часть уговора.
А ведь дядюшка Киван хотел, чтобы всё было именно так. Он и Его Воробейшество. И юная роза, без сомнения. Я грешница, я искупаю свою вину, и мой срам видит каждый нищий в этом городе. Они думают этим сломить мою гордость, думают, что после такого я никогда не буду прежней, но они ошибаются.
Септа Юнелла и септа Моэлль шли рядом с Серсеей, а септа Сколера семенила позади, звеня колокольчиком. «Стыд и позор, — выкрикивала старая карга, — стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Откуда-то справа контрапунктом вступил второй голос — мальчишка—разносчик, выводивший: «Пирожки с мясом, три пенса штука, горячие пирожки с мясом!» Мрамор под ногами был холодным и гладким, и Серсее приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Процессия поравнялась со статуей Бейелора Благословенного, он безмятежно возвышался над площадью, и по выражению его лица можно было писать трактат о человеколюбии. Глядя на него, трудно было поверить, что в жизни он был редкостным придурком. В династии Таргариенов были плохие короли, были хорошие, но ни один не пользовался такой народной любовью, как Бейелор, этот благочестивый, кроткий король—септон, который равно любил и простой люд, и богов, что, впрочем, не мешало ему держать в заточении собственных сестёр. Интересно, как это статуя Бейелора не рассыпается в прах при виде её обнажённой груди? Как говаривал Тирион, король Бейелор боялся собственного члена. Ей вспомнилось, что однажды он выгнал из Королевской Гавани всех шлюх. Их увозили прочь от городских ворот, а король молился за их спасение, но взглянуть им вслед, как писали историки, так и не решился.
«Шалава!» — раздался крик. Снова женщина. Из толпы что-то вылетело. Гнилой овощ. Коричневый, сочащийся какой-то мерзостью, он пролетел у неё над головой и шлёпнулся у ног одного из Бедных Малых. Меня этим не испугать. Я львица. Она шла вперёд. «Горячие пирожки, — кричал мальчишка—разносчик, — Покупайте горячие пирожки!» Септа Сколера звонила в колокольчик, распевая: «Стыд и позор, стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Бедные Малые шли впереди и, расталкивая народ щитами, создавали узкий коридор. Серсея шла, куда её вели, шея одеревенела, удерживая голову высоко поднятой, глаза устремлены вдаль. С каждым шагом Красная Крепость была всё ближе. С каждым шагом всё ближе был её сын и её спасение.
Казалось, она шла через площадь целую сотню лет, но вот, наконец, ощутила, что мраморные плиты под ногами сменились булыжной мостовой. Со всех сторон их обступили лавки, конюшни и дома. Процессия начала спуск с Холма Висении.
Ход пришлось замедлить. Улицы здесь были крутыми и узкими, началась толчея. Бедные Малые теснили людей с прохода, но тесниться было некуда, и задние ряды напирали, выталкивая их обратно. Серсея шла с высоко поднятой головой и не увидела что-то скользкое и влажное под ногами, потеряла равновесие. Она едва не упала, но септа Юнелла поймала её за локоть и поддержала.
— Вашей светлости не мешало бы смотреть под ноги.
Серсея вырвала руку. — Да, септа, — ответила она мягким голосом, хотя ей хотелось непечатно ругаться. Королева шла вперёд, в доспехах из гусиной кожи и своей гордости. Глазами она искала Красную Крепость, но той больше не было видно за высокими бревенчатыми зданиями по обеим сторонам улицы. «Стыд и позор», — возглашала септа Сколера, и бренчал колокольчик. Серсея попыталась идти быстрее, но упёрлась в звёзды на плащах впереди идущих, и ей пришлось вновь замедлить шаг. Перед ними возник мужчина с тележкой, торговавший шашлыком, и процессия остановилась, ожидая, пока Бедные Малые уберут его с дороги. Серсее показалось, что мясо подозрительно напоминает крысятину, но пахло так соблазнительно, что каждый второй в толпе уже глодал по шампуру к моменту, когда путь освободили, и можно было продолжать движение. «Шашлык будешь, Ваша светлость?» — выкрикнул какой-то мужчина, здоровый грузный мужлан с поросячьими глазками, внушительным брюхом и нечёсаной бородой, напомнившей ей о Роберте. Она с отвращением отвернулась, и тут шашлык полетел в неё. Мужчина попал ей в ногу, полусырое мясо сползло вниз, пачкая кожу её бедра жиром и кровью, и упало на мостовую.
В этой части города шум толпы был громче, чем на площади перед Септой Бейелора, может быть, из-за того, что зрители стояли совсем рядом.
«Распутница» и «грешница» - кричали чаще всего, но были слышны и другие выкрики — «пизда», «трахалась с братом», ещё кричали «изменница», и то тут, то там раздавались возгласы «Да здравствует Станнис!» или «Да здравствует Маргери!» Под её ногами была сплошная грязь, а проход был таким узким, что королева не могла даже обходить попадавшиеся на пути лужи. Ничего, от мокрых ног ещё никто не умирал, говорила она себе. Она тешила себя надеждой, что лужи под ногами были всего лишь водой, оставшейся после дождя, правда они могли с таким же успехом быть лошадиной мочой.
Из окон и с балконов лились помои: летели полусгнившие плоды, выплёскивались остатки пива, яйца разбивались о мостовую, источая серный смрад. Дохлая кошка пролетела над головами Бедных Малых и Сынов Воина, и ударилась о камни с такой силой, что брюхо её разорвалось, внутренности брызнули наружу, и на ногах Серсеи оказались ошмётки кишок с опарышами.
Серсея шла вперёд. Я ничего не вижу, ничего не слышу, все эти люди — черви, не более. «Стыд и позор», - распевали септы. «Каштаны, жареные каштаны, с пылу с жару!» - кричал разносчик. «За пизду королевы! — торжественным голосом провозгласил какой-то забулдыга с балкона над её головой, поднимая кружку в глумливом тосте. — Поприветствуем королевские сиськи!» Слова лишь ветер, убеждала себя Серсея. Слова не могут причинить боль.
На половине пути вниз с холма Висении королева оступилась и упала в первый раз, поскользнувшись на чём-то, очень похожем на дерьмо. Когда септа Юнелла подняла её на ноги, все увидели, что королева ободрала колено, и идёт кровь. Люди кругом начали насмешливо хихикать, а какой-то мужчина выкрикнул, что он сейчас поцелует ссадину, и всё пройдёт. Серсея обернулась. Главный купол и семь хрустальных башен Великой Септы Бейелора на вершине холма всё ещё были отчётливо видны. Не может быть, чтобы я прошла так мало. Но гораздо хуже, в сотни раз ужаснее было то, что она не могла видеть Красную Крепость, хотя бы кусочек.
— Где же… где… ?
— Ваша светлость, - приблизился капитан её сопровождения. Серсея не могла вспомнить его имени. — Вы должны идти дальше. Толпа становится неуправляемой.
Вот оно, подумала Серсея. Неуправляемой.
— Я не боюсь…
— А бояться следовало бы. — Он крепко сжал её предплечье и повёл дальше под руку. Пошатываясь, она продолжила путь — вниз, всё время вниз — морщась от боли при каждом шаге, позволяя этому рыцарю поддерживать себя. Рядом со мной должен был идти Джейме. Он бы вытащил свой золочёный меч и прокладывал бы им дорогу сквозь толпу, а каждому мужчине, осмелившемуся поднять на Серсею глаза, он вырезал бы их.
Камни мостовой были неровными и потрескавшимися, они царапали её нежные ступни, ноги скользили. Под её пяткой оказалось что-то острое, камень или осколок. От боли Серсея вскрикнула. «Я же просила дать мне сандалии, — выплюнула она в лицо септы Юнеллы, — Могли бы и дать, могли бы хоть в чём-то пойти мне навстречу». Рыцарь снова клещами вцепился в её руку, словно имел дело с какой-нибудь служанкой. Он что, забыл кто я такая? Она была королевой Вестероса, и он не вправе был касаться её своими грубыми руками.
У подножья холма спуск стал более пологим, и улица стала постепенно расширяться. Серсея вновь увидела вершину Холма Эйегона и Красную Крепость, в малиновом сиянии под лучами утреннего солнца. Я должна идти дальше. Она выдернула свою руку у сира Теодена: «Нет никакой необходимости тащить меня, сир». И неуверенно побрела дальше, оставляя на камне кровавые отпечатки ног.
Она ступала по грязи и нечистотам, спотыкаясь, ноги в крови, кожа покрыта мурашками. Звуки вокруг неё сливались в общий гул. «Да у моей жены сиськи красивее», — выкрикивал какой-то мужчина. Матерился возница, которому Бедные Малые приказали убрать телегу с дороги. «Стыд, стыд, стыд и позор грешнице», - выводили септы. «Смотрите, что у меня есть, - кричала шлюха, высовываясь из окна борделя, задрав юбки так, чтобы мужчинам внизу было хорошо видно, - в этой дырке побывало меньше членов, чем вон в той». И звонили, звонили, звонили колокола. «Да нет, разве это королева? - сказал какой-то мальчик, - у неё всё обвисшее, как у моей мамаши». Моя епитимья, - говорила про себя Серсея, - На моей совести страшные грехи, и только так их можно искупить. Ещё немного, и всё закончится, всё будет в прошлом, я всё забуду.
Королеве начали мерещиться знакомые лица. Лысый мужчина с кустистыми бакенбардами, хмурясь, глядел вниз из окна, и на мгновенье он показался ей так похожим на лорда Тайвина, что она обмерла. Девочка, сидящая возле фонтана в облаке водяной пыли, смотрела на неё укоризненным взглядом Мелары Хетерспун. Она видела Неда Старка, а рядом с ним рыжеволосую малышку Сансу и косматую серую псину, наверное, её волчицу. Каждый протискивающийся в толпе ребёнок был её братом Тирионом и смотрел на неё с насмешкой, как смотрел тогда, когда умирал Джоффри. Джофф тоже был здесь, сын, первенец, её замечательный, смышлёный мальчик с золотыми кудрями и чудесной улыбкой, у него были такие красивые губы, он…
Она упала во второй раз.
Когда её подняли и поставили на ноги, её трясло, как лист на ветру.
— Прошу вас, — сказала она, — Пресвятая Мать, смилуйся. Я во всём призналась.
— Верно, - отозвалась септа Моэлль, — И теперь Вы искупаете свои грехи.
— Осталось не так много, - сказала септа Юнелла. — Видите? — она выставила вперёд палец, — Вверх по холму, и всё.
Вверх по холму. И всё. Всё так. Они были у подножья Высокого Холма Эйегона, и замок возвышался над ними.
«Проблядь!» — услышала она выкрик. «Еблась с собственным братом!» — добавил другой голос, — «Какая мерзость!»
«Как насчёт отсосать мне, Ваша светлость?» - мужик в мясницком фартуке, ухмыляясь, достал член из штанов.
Всё это не имело значения. Она была почти дома.
Серсея начала подъём.
Здесь насмешки и выкрики стали ещё жестче. Путь Серсеи лежал в обход Блошиного Конца, вот его обитатели и сбились у подножья Высокого Холма Эйегона, чтобы не пропустить зрелище. Лица, плотоядно смотревшие на неё сквозь строй щитов и копий, казались ей искорёженными, чудовищными, омерзительными. Под ногами бегали свиньи и ползали голые дети, толпа кишела калеками и карманниками, словно тараканами. Она видела мужчин, чьи зубы были обточены до игл, уродливую старуху, чей зоб был размером с человеческую голову, проститутку, чьи плечи и грудь обвивала огромная полосатая змея, мужчину, чьи щёки и лоб были покрыты ранами, источающими сизый гной. Все они ухмылялись, облизывали губы, улюлюкали, когда она брела мимо, прерывисто дыша от тяжести подъёма. Кто-то выкрикивал похабные предложения, кто-то — оскорбления. Слова — ветер, убеждала она себя, словам меня не ранить. Я – красавица, самая прекрасная женщина во всём Вестеросе, так говорит Джейме, а он никогда мне не лжёт. Даже Роберт, а Роберт никогда меня не любил, но и он видел, как я красива, и он хотел меня.
Вот только красавицей она себя совсем не ощущала. Она казалась себе старой, потасканной, грязной, уродливой. После рождения детей у неё на животе остались растяжки, её груди уже не были такими упругими, как в молодости. Они выглядели совершенно обвисшими без платья, которое обычно их поддерживало. Не надо было этого делать. Я была их королевой, а теперь они видят меня такой, видят, всё видят. Нельзя было показываться в таком виде. В платье, с короной на голове, она была королевой. Голая, в крови, еле ковыляющая, она стала обычной женщиной, мало чем отличающейся от их жён, причём похожей не на их прелестных юных дочек, а на их матерей. Что же я наделала?
С её глазами что-то случилось, их кололо, всё вокруг стало размытым. Плакать было нельзя, ни в коем случае нельзя, черви не должны видеть её слёз. Серсея вытерла глаза тыльной стороной руки. Порыв ледяного ветра бросил её в дрожь.
И вдруг она увидела в толпе старую ведьму, узнала её трясущиеся груди, её зеленоватую кожу, всю в бородавках, она улюлюкала вместе со всеми, и в дерзких жёлтых глазах её была злоба. «Ты будешь королевой, - шипела она, - но придёт другая, моложе и прекраснее, и низвергнет тебя, и отберёт всё, что тебе дорого».
И слёзы хлынули из глаз королевы помимо её воли. Они разъедали щёки, словно кислота. Серсея затравленно вскрикнула, одной рукой закрыла груди, другая рука соскользнула вниз, чтобы прикрыть лобок, она протиснулась сквозь строй Бедных Малых и побежала, пригнувшись, по склону вверх, коряво, по-крабьи выворачивая ноги. На полдороги она споткнулась и упала, встала, через несколько метров упала снова. Придя в себя, она обнаружила, что ползёт вверх на четвереньках, как собака, а добрые люди Королевской Гавани расступаются перед ней, и насмехаются, и язвят, и аплодируют ей.
А потом толпа вдруг рассеялась и исчезла, и перед ней были ворота замка и строй копейщиков в золочёных полушлемах и малиновых плащах. Серсея услышала знакомый сиплый голос, это её дядя отдавал команды, потом заметила два белых пятна справа и слева, это спешили к ней сир Борос Блаунт и сир Меррин Трант в своих светлых доспехах и снежно-белых плащах. «Мой сын, — выкрикнула она, — Где мой сын? ГдеТоммен?»
«Здесь его нет. Не пристало сыновьям быть свидетелями позора своих матерей, — голос сира Кивана был суров, — Прикройте её».
Потом над ней склонился Джоселин, оборачивая в мягкое чистое одеяло зелёной шерсти, прикрывая её наготу. Вдруг на них упала тень, закрывшая солнце. Королева почувствовала прикосновение холодной стали, и две огромных ручищи в доспехах подняли её над землёй с той же лёгкостью, с какой она подбрасывала в воздух Джоффри, когда он был совсем маленьким. Великан, подумала Серсея, и у неё закружилась голова, когда он огромными шагами пошёл к сторожевой башне, неся её на руках. Она слышала разговоры, что великанов всё ещё встречают иногда в диких лесах к северу от Стены. Но это же только сказки. Мне что, всё это снится?
Но её спаситель был настоящим. Роста в нём было метра два с половиной, если не больше, ноги обхватом с хорошие деревья, его грудная клетка сделала бы честь коню-тяжеловозу, а плечи шириной подошли бы и быку. На нём была стальная броня, покрытая белой эмалью, яркая, как девичьи мечты, под ней – позолоченная кольчуга. Его лицо было скрыто шлемом. С наконечника шлема ниспадал плюмаж из семи шёлковых перьев в радужных цветах Святой Веры. Его развевающийся плащ был заколот двумя золотыми семиконечными звездами.
И этот плащ был белым.
Сир Киван выполнил свою часть сделки. Томмен, её драгоценный мальчик, пожаловал место в Королевской Гвардии тому, кому предстояло стать её защитником.
Серсея не видела, откуда возник Квиберн, но он вдруг оказался рядом, с трудом поспевая за широким шагом её чемпиона.
— Ваша светлость, — произнёс он, — я так счастлив, что Вы вернулись. Имею честь представить Вам нового члена Королевской Гвардии, сира Роберта Стронга.
— Сир Роберт, — прошептала она, когда они уже входили в ворота.
— Осмелюсь заметить, Ваша светлость, что сир Роберт принял священный обет молчания, — сказал Квиберн. — Он поклялся, что не произнесёт ни слова до тех пор, пока все до единого враги Его светлости короля не будут истреблены, и зло не будет изгнано из королевства.
Да, подумала Серсея Ланнистер. О, да.