ХУДОЖНИЦА ИЗ ИЕРУСАЛИМА ЭЛЛА БИНШТОК.
ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ РАБОТЫ НЕ ИЛЛЮСТРИРУЮТ РАССКАЗ ДИНЫ РУБИНОЙ.
НО ХУДОЖНИЦА ЭЛЛА БИНШТОК ЖИВЕТ В ИЕРУСАЛИМЕ.
С ИЗВЕСТНОЙ ДОЛЕЙ ФАНТАЗИИ МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ ,ЧТО ЛЮДИ,ИЗОБРАЖЕННЫЕ НА ЕЕ ПОРТРЕТАХ.ИЕРУСАЛИМЦЫ.
хУДОЖНИЦА ЭЛЛА БИНШТОК.АВТОПОРТРЕТ
[363x486]
"Я решила быть художником в 14 лет. Я верю что художник это тот кто создает свой собственный мир находя свои краски, колорит и образы. Этот мир может быть огромным или он может быть маленьким и личным. Даже если он маленький и личный, это мой мир, мир где живет моя душа. Я хочу чтобы он был светлый и теплый внутри. Тогда люди которые настроены в тон со мной, будут искать этот мир, неважно на каком языке они говорят."
"ИЕРУСАЛИМЦЫ".ПРОДОЛЖЕНИЕ.
..Да, в этой пестрой стране основной фон декораций — защитного цвета.
Три резервиста, отпущенные на субботу, лежат на весенней травке в Саду Роз, неподалеку от Кнесета. На газете перед ними — остатки только что съеденного солдатского пайка — банки из-под тушенки, скорлупки от яиц. Они лежат, беседуют — о чем могут беседовать сорокапятилетние отцы семейств? — о расходах на свадьбу дочери, о банковских ссудах, о растущих ценах на бензин...
На дорожке появляется группа туристов явно из России — паломники, все в крестах, бороды лопатой...Проходя, неодобрительно смотрят на солдат и один говорит громко: — У-у! Лежат, загорают, агрессоры сионистские, убийцы, людоеды!
Один из резервистов приподнимается на локте и говорит по-русски лениво и доброжелательно:
— Да вы не бойтесь, проходите. Мы уже предыдущей группой туристов пообедали...
]
Молодой человек лет двадцати пяти, вальяжный увалень, гурман, эпикуреец. Когда рассказывает что-то, или рассуждает, поднимает плутовские глаза к небу и спрашивает:
— Правда, Господи?
И сам себе отвечает, поглаживая себя по макушке:
— Правда, Боренька!
Как-то летом призывается на очередную резервистскую службу на два месяца — дело в Израиле обычное.
В один из дней этого срока ему дали увольнительную, он поехал к приятельнице в Тель-Авив и там, до двух часов ночи они отплясывали в дискотеке. После чего слегка поссорились, подружка уехала ночевать к бывшему приятелю, а ему выдала ключи от своего дома.
Он приехал к ней на квартиру ночью, разделся догола (стояла страшная жара, обычная для этого времени года) и завалился спать.
Проснувшись наутро, не обнаружил в квартире ни одной детали своего туалета. Куда-то исчезла вся одежда, от трусов и носков до галстука. Это было тем более странно, что портмоне и ключи от машины лежали на столе в целости и сохранности. Ничего не понимая, он принялся бродить по квартире.
Ария голого гостя.
Но увольнительная заканчивалась и, хочешь — не хочешь, а надо было возвращаться в часть. К тому же, машину свою он за неимением места припарковал квартала за два от дома. Делать нечего: он принял душ, открыл дверцы шкафа, подыскал свободный цветастый халатик, сунул ноги в шлепанцы и вышел на улицу. И пошел к своей машине.
У нас вообще-то по улицам самые разные люди разгуливают, да и общий карнавальный средиземноморский настрой позволяет часто "распустить" галстук...Так что, прохожие могли и не обратить внимания на это чучело. Остановил его армейский патруль. Уж как-то совсем странно выглядела бородатая вальяжная дамочка в шлепанцах на босу ногу сорок пятого размера.
И тут патруль выясняет, что перед ними — офицер Армии обороны Израиля...
Ребята остолбенели. Он объясняет им ситуацию. Патруль недееспособен уже не только к патрулированию, — к твердому стоянию на ногах.. Они валятся наземь от хохота. Наконец, придя в себя, — тут надо оценить демократизм армейских наших нравов, — ребята сажают страдальца в машину и довозят до его собственного транспорта. А там уж он пересаживается, в чем стоит, в свой автомобиль, и едет в часть.
Как и сколько раз его в пути останавливает дорожная полиция — я не берусь вообразить.
Так, собственно говоря, куда подевалась одежда?
Конечно, это была шутка его приятельницы. Она явилась утром к себе на квартиру, увидела спящего гостя и унесла одежду.
А я представляю только, как в части он объясняет начальству все обстоятельства дела, поднимая глаза к небу в поисках высочайшего подтверждения:
— Правда, Господи?
— Правда, Боренька!
Когда нашему другу Сашке Рабиновичу сделали операцию и домашние уже валились с ног, на ночь ему наняли сиделку. Сиделкой оказался молодой человек удивительной наружности: в черной шляпе и в щегольских бриджах, заправленных в сапожки с узкими носами. Наутро Сашкина жена Роксана явилась в больницу и застала следующую картину: парень сидел у постели больного в шляпе и, тихо напевая, вязал крючком длинный полосатый носок. Арабы с окрестных коек глядели на него дикими глазами. Роксана спросила: — где это ты научился вязать?
— Понимаешь, — сказал он, — в молодости я занимался рукоприкладством.
Поднял глаза на недоумевающую Роксану и сказал какое-то слово, вроде "у-шу" или "джиу-джитсу", она не поняла. Он пояснил:
— Северная Корея.
Потом рассказал, что сиделка научила его вязать, когда его самого оперировали... Роксана спрашивает удивленно:
— А ты перенес операцию?
Он поднял на нее глаза от вязания и невозмутимо произнес:
— Ножевое в легкое.
Так вот, старуха-нянечка ему и сказала:
— Ты людям кости ломал-ломал, а теперь, давай, помогай сращивать.
Так он стал сиделкой.
Скрипачка Мира Петровская ехала на концерт своего оркестра... Поднялась в автобус, протянула водителю деньги. Водитель — обычный по виду парень-марроканец взглянул на скрипичный футляр в ее руке и спросил — куда, мол, со скрипкой едешь? Она говорит — на концерт.
— Что сегодня играете?
Она удивилась. Но виду не показала. Говорит:
- Малера.
- С хором?
Она, конечно, оторопела.
- Нет.
- А, — сказал он, — значит, Первая симфония. — Закрыл двери автобуса и крутанул баранку.
У нас есть круглосуточная программа на радио — передают только классическую музыку. То ли радио наслушался, говорит Мира, то ли просто — интеллигентный человек.
(Выступала она недавно со своим аккомпаниатором на вечернем приеме в кнессете. Первая реакция членов парламента: — Как вы красиво одеты!
Израильтяне не очень обращают внимания на внешний вид. Один из депутатов, рассказывает Мира, был в смокинге и сандалиях на босу ногу.)
(Из писем автора Марине Москвиной)
"... Ежегодный парад на День Иерусалима всегда производит впечатление парада-алле на арене цирка.
Мы с Феликсом Дектором встретились в городе и угодили в самый эпицентр шествия.
В небе, прямо над процессией кружили вертолеты, охраняя эту горстку блаженных.
Кто только не шел с плакатами по улице Яффо со стороны Яффских ворот!
Мы присели на скамейку у входа в здание центрального Почтамта и любовались пестрой, на вид вполне безумной компанией. Интересно — почему в этот день приезжают выразить солидарность столице Израиля такие причудливые люди? Значит ли это, что толика безумия входит в духовную субстанцию этого места?
Они шли по трое, по пятеро, несли транспаранты, с воодушевлением пели израильские песни. Японцы, филлипинцы, малайцы, индийцы и таиландцы...Кто-то бил в бубен и приплясывал, кто-то ритмично тряс большими яркими погремушками...
Было очень смешно.
Я, как всегда в таких случаях, плакала.
В этой карнавальной колонне выделялась делегация Германии — человек пять. Они шли чинно в ряд, строго одетые, несли транспарант: "Германия любит Израиль!".
— Германия очень любит Израиль, — сказал Феликс. — Мне это напоминает анекдот: — "Рабинович, вы любите свою жену? — Конечно! Пойдите, там еще остался кусочек..."
Могучее кровообращение еврейской истории, связь времен, замкнутость сюжетов, круги и магические узлы судеб.
... Родив дочку — лет семнадцать назад, в Москве, — Лера выкормила заодно мальчика соседки, у той не было молока...
Спустя много лет в случайном разговоре выяснилось, что бабушка этой соседки во время войны спасла еврейскую девочку. Когда гнали на расстрел колонну евреев, бросилась и вырвала из рук молодой женщины двухлетнего ребенка. И ей удалось скрыться.
Поскольку ребенок был смуглым, все время оккупации ей приходилось мазать сажей двоих своих детей, чтобы как-то сгладить разницу — она выдавала девочку за свою.
Спустя несколько лет после войны девочку разыскали оставшиеся в живых тетя и дядя, в пятидесятых годах они уехали с ней в Израиль, но связь между семьями продолжалась, эта старая женщина приезжала в гости, стала "Праведницей Израиля", в ее честь, как водится, посадили дерево в Аллее Праведников музея "Яд ва-Шем". Потом она умерла и связь заглохла.
И вот, спустя годы, Бог воздал ее семье по-своему, как только Он умеет: еврейская женщина выкормила ее правнука своим молоком.