— Расскажи, Натка, сказку, — попросила засиненная Олька и виновато улыбнулась.

— Сказку? — переспросила Натка и почесала репку. — Я знаю только одну сказку — про строящийся в Питере стадион. Или нет… я расскажу вам Митькину сказку. Можно? — спросила она у внезапно протрезвевшего Митьки.

— Можно, — позволил Митька, искоса посматривая на притихших хомяков.

— Я расскажу Митькину сказку своими словами. А если я позабуду поставить запятые и разбить абзацы, то пусть он меня поправит. Ну вот, слушайте!

«В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела Крымская война, жил да был Мальчиш-Хуйпроссыш. В ту пору далеко прогнала Правильная Боевая Армия голубые войска проклятых бандеровцев, и тихо стало на тех широких полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Хуйпроссыш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а иха мать была известна блядь. Отец работает — ламинат возит. Брат работает — бабло косит. Да и сам Мальчиш то овцу, то козу или просто с другими мальчишами дрочит да порнушку смотрит. Гоп!.. Стоп!.. Хорошо! Не ебут мозги бандеровцы, не грозят санкциями заграницы, не полыхает в дезе. Не надо ламинат за бесплатно ложить, не надо бабло в погреба прятать, не надо от полыханий в чеде бежать. Нечего бандеровцам очко подставлять. Некому в кожаную дудку свистеть. Живи да работай — хорошая жизнь! Вот однажды — дело к вечеру — вышел Мальчиш-Хуйпроссыш на крыльцо. Смотрит он — небо ясное, ветер теплый, солнце к ночи за Жигулевские Горы садится. И все бы хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами в горшках, не медом из бочонков, а пахнет ветер то ли дымом из шалманов, то ли говном с разорванных очков. Сказал он отцу, а отец забуханный пришел.

— Т-т-ты чё? — говорит он Мальчишу. — Это духовые оркестры гремят за Жигулевскими Горами. Это травокуры дымят за Синей Рекой, телок пасут, а те визжат. Иди, Мальчиш, и спи спокойно. Ушел Мальчиш. Лег спать. Но не спится ему — ну, никак не засыпается. Вдруг слышит он на улице топот, у окон — стук. Глянул Мальчиш-Хуйпроссыш, и видит он: стоит у окна всадница. Конь — вороной, зубы — белые, пеньюар — серый, а пизда — красная.

— Эй, вставайте! — крикнула всадница. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Крымских Гор проклятый бандеровец. Опять уже свистят кожаные флейты, опять уже рвутся целки. Бьются с бандеровцами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь далекую Правильную Боевую Армию.

Так сказала эти тревожные слова краснопиздищенская всадница и ушла в закат. А отец Мальчиша подошел к зеркалу, снял исподнее, надел юбку и навел макияж.

— Что же, — говорит старшему сыну, — я ламината много завез — видно, продавать тебе много придется. 

— Что же, — говорит он Мальчишу, — я жизнь круто прожил, баб много переебал, но не всех, видно, тебе, Мальчиш, доебать придется. Так сказал он, поцеловал в живот Мальчиша и ушел. А много ему расцеловываться некогда было, потому что теперь уже всем и видно и слышно было, как гудят за лугами флейты и горят за горами зори от зарева конопляных пожаров…»

— Так я говорю, Митька? — спросила Натка, оглядывая прихуевших ребят.

— Так… так, Натка, — тихо ответил Митька и положил свою руку на ее заживающее коленко.

— «Ну вот… День проходит, два проходит. Выйдет Мальчиш на крыльцо: нет… не видать еще Правильной Боевой Армии. Залезет Мальчиш на крышу. Весь день с крыши не слезает. Нет, не видать. Лег он к ночи спать. Вдруг слышит он на улице топот, у окошка — стук. Выглянул Мальчиш: стоит у окна та же всадница. Только конь худой да усталый, только зубы не чищены, только пеньюар простреленный, только пизда небритая, а голова шатающаяся.

— Эй, вставайте! — крикнула всадница. — Было пол-шишки, а теперь на полный кукан насадили. Много бандеровцев, да мало наших. В поле дуры тучами, по отрядам дозы тысячами. Эй, вставайте, давайте подмогу!

Встал тогда старший брат, сказал Мальчишу:

— Прощай, Мальчиш… Остаешься ты один… Когнак в котле, лимон на столе, ключи у дяди Мати, а девки по короткому номеру "три-три-писят"… Живи, как сумеешь, а меня не дожидайся. День проходит, два проходит. Сидит Мальчиш у трубы на крыше, и видит Мальчиш, что скачет издалека незнакомая всадница. Доскакала всадница до Мальчиша, спрыгнула с коня и говорит:

— Дай мне, хороший Мальчиш, чего-нибудь выпить и закусить. Я три дня не пила, три ночи не спала, трех мужиков затрахала. Узнала Правильная Боевая Армия про нашу беду. Тараканы прибежали, все стаканы выпивали, а букашки по три чашки, с молоком и крендельком. Короче, мчится и скачет на помощь вся Правильная Боевая Армия. Только бы нам, Мальчиш, до завтрашней ночи продержаться.

Слез Мальчиш с крыши, принес рюмку когнаку и дольку лимона. Напилася гончая и поскакала дальше. Вот приходит вечер, и лег Мальчиш спать. Но не спится Мальчишу — ну, какой тут сон? Вдруг он слышит на улице шаги, у окошка — шорох. Глянул Мальчиш и видит: стоит у окна все та же бабища. Та, да не та: и коня нет — пропал конь, и зубов нет — стерлись зубы, и пеньюара нет — превратился пеньюар в тряпку, да и сама-то стоит — шатается.

— Эй, вставайте! — закричала она в последний раз. — И занозы есть, да задвинуть некому. И трава есть, да подкурить не у кого. И торч близок, да силы нету. Эй, вставайте, кто еще остался! Только бы нам ночь простоять да день продержаться.

Глянул Мальчиш-Хуйпроссыш на улицу: пустая улица. Не хлопают ставни, не скрипят ворота — некому вставать. И отцы ушли, и братья ушли — никого не осталось. Только видит Мальчиш, что вышел из ворот один старый дед во сто лет. Хотел дед хуй поднять, да такой он старый, что не поднимет. Хотел дед триппер подцепить, да такой он слабый, что не подцепит. Сел тогда дед на завалинку, опустил голову в кофейник и заплакал…

— Так я говорю, Митька? — спросила Натка, чтобы перевести дух, и оглянулась. Уже не одни хомяки слушали эту Митькину сказку. Кто его знает когда, подползло бесшумно все пионерское Ильюхино звено. И даже башкир Абрам, который только едва понимал по-русски, сидел задумавшийся и серьезный. Даже озорной Санек, который лежал поодаль, делая вид, что он не слушает, на самом деле слушал, потому что лежал тихо, ни с кем не разговаривая и даже Кирилла не задевая.

— Так, Натка, так… Еще лучше, чем так, — ответил Митька, подвигаясь к ней еще поближе и незаметно для других засовывая руку ей под юбку.

— «Ну вот… Сел на завалинку старый дед, опустил голову в кофейник и заплакал. Противно тогда Мальчишу стало. Выскочил тогда Мальчиш-Хуйпроссыш на улицу и громко-громко крикнул:

— Эй же, вы, мальчиши, мальчиши-малыши! Или нам, мальчишам, только лысого гонять да порнушку смотреть? И отцы ушли, и братья ушли. Или нам, мальчишам, сидеть дожидаться, чтоб бандеровцы пришли и забрали нас в свое проклятое бандерложество?

Как услышали такие слова мальчиши-малыши, как заорут они на все голоса! Кто в дверь выбегает, кто в окно вылезает, кто через плетень скачет. Все хотят идти на подмогу. Лишь один Мальчиш-Либерастиш захотел идти в бандерложество. Но такой был хитрый этот Либерастиш, что никому ничего не сказал, а рванул под узцы и быстрей зашагал, как будто бы на подмогу. Бьются мальчиши от темной ночи до светлой зари. Лишь один Либерастиш не бьется, а все ходит да высматривает, как бы это бандеровцам помочь. И видит Либерастиш, что лежит за горкой громада ящиков, а спрятаны в тех ящиках импортный ламинат, акриловые ванны да немецкая сантехника. «Эге, — подумал Либерастиш, — вот это мне и нужно». А в это время спрашивает Главный Бандеровец у своих бандеровцев:

— Ну что, маугли, добились вы победы?

— Нет, Главный Бандеровец, — отвечают бандеровцы, — мы отцов и братьев разбили, и совсем была наша победа, да примчался к ним на подмогу Мальчиш-Хуйпроссыш, и никак мы с ним все еще не справимся.

Очень удивился и рассердился тогда Главный Бандеровец, и закричал он грозным голосом:

— Может ли быть, чтобы не справились с Мальчишем? Ах вы, негодные трусищи-бандердрищи! Как это вы не можете разбить такого маловатого? Скачите скорей и не возвращайтесь назад без победы.

Вот сидят бандеровцы и думают: что же это такое им сделать? Вдруг видят: вылезает из-за кустов Мальчиш-Либерастиш и прямо к ним.

— Радуйтесь! — кричит он им. — Это все я, Либерастиш, сделал. Я дров нарубил, я сена натащил, и зажег я все ящики с импортным ламинатом, с белыми акриловыми ваннами да с немецкой сантехникой. То-то сейчас полыхнет!

Обрадовались тогда бандеровцы, записали поскорее Мальчиша-Либерастиша в свое бандерложество и дали ему целую бочку закарпатского рислинга да целую корзину конфет Рошен. Сидит Мальчиш-Либерастиш, жрет и радуется. Вдруг как взорвались зажженные ящики! И так ебануло, будто бы залпы тысячи орудий слились в протяжный вой.

— Торговые санкции! — крикнул Мальчиш-Хуйпроссыш.

— Торговые санкции! — крикнули все его верные мальчиши.

Но тут из-за дыма и огня налетела бандеровская сила, и схватила, и скрутила она Мальчиша-Хуйпроссыша. Заковали Мальчиша в велосипедные цепи. Посадили Мальчиша в Невьянскую башню. И помчались спрашивать: что же с пленным Мальчишем прикажет теперь Главный Бандеровец делать? Долго думал Главный Бандеровец, а потом придумал и сказал:

— Мы погубим этого Мальчиша. Но пусть он сначала расскажет нам всю их Военную Тайну. Вы идите, бандеровцы, и спросите у него:

— Отчего, Мальчиш, бились с Правильной Боевой Армией Сорок Президентов да Сорок Министров, бились, бились, да только сами разбились?

— Отчего, Мальчиш, и торговые санкции введены, и визовые ограничения наложены, и учения НАТО на углах, и весь Правый Сектор на ногах, а нет нам покоя ни в светлый день, ни в темную ночь?

— Отчего, Мальчиш, проклятый Хуйпроссыш, и в моем Высоком Бандерложестве, и в другом — Донецком Королевстве, и в третьем — в Харьковском Царстве, и в четвертом — Одесском Государстве в тот же день в раннюю весну и в тот же день в позднюю осень на русском языке разные песни поют, разными руками, но ту же зубную пасту выдавливают, одни и те же речевки говорят, то же самое делают, а только потом думают?

Вы спросите, бандеровцы:

— Нет ли, Мальчиш, у Правильной Боевой Армии военного секрета? Пусть он расскажет секрет.

— Нет ли у наших рабочих чужой помощи? И пусть он расскажет, откуда гастарбайтеры.

— Нет ли, Мальчиш, окна из вашей страны в Европу и во все другие страны, по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются, как у вас запоют, так у нас подхватывают, что у вас скажут, над тем у нас задумаются?

Ушли бандеровцы, да скоро назад вернулись:

— Нет, Главный Бандеровец, не открыл нам Мальчиш-Хуйпроссыш Военной Тайны. Рассмеялся он нам в лицо.

— Есть могучий секрет, — говорит он, — Но нет отличительных знаков. И когда б вы ни напали, не будет вам победы, потому что мы будем стоять позади ваших женщин и детей.

— Есть, — говорит, — и неисчислимые золото-валютные резервы, и сколько бы вы счетов не позакрывали все не позакрываете, и не будет вам покоя ни в светлый день, ни в темную ночь.

— Есть, — говорит, — и метро-2. Но сколько бы вы ни искали, все равно не найдете. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыплете. А больше я вам, бандеровцам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и ввек не догадаться.

Нахмурился тогда Главный Бандеровец и говорит:

— Сделайте же, бандеровцы, из этого скрытного Мальчиша-Хуйпроссыша Самую Дешевую Муку, какая только есть на свете, и выпытайте от него Военную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны.

Ушли бандеровцы, а вернулись теперь они не скоро. Идут и головами покачивают.

— Нет, — говорят они, — начальник наш Главный Бандеровец. Бледный стоял он, Мальчиш, но гордый, и не сказал он нам Военной Тайны, потому что такое уж у него твердое слово. А когда мы уходили, то опустился он на пол, выломал кусок ламината, выковырил тяжелый камнень из холодного пола, и, ты поверишь ли, о Главный Бандеровец, запустил этот камень одному из нас в ухо, да так, что вздрогнули мы, бандеровцы, и страшно нам стало, что не услышит теперь он, как стучит колесами в метро-2 наша неминучая погибель...»

— Это не колеса… это Правильная Боевая Армия скачет! — восторженно крикнул не вытерпевший октябренок Шилков. И он так воинственно взмахнул рукой с воображаемой СВД, что тот самый Денис, который еще недавно, подскакивая на одной ноге, безбоязненно дразнил его «Шилков-Шнырков», ссыкливо взглянул на него и на всякий случай отодвинулся подальше. Tут Натка оборвала рассказ, потому что издалека раздался сигнал к обеду.

— Досказывай, блядь — повелительно произнес Митька, сердито заглядывая ей в лицо.

— Досказывай, — убедительно произнес раскрасневшийся Ильюха. — А не доскажешь — убью суку.

Натка оглянулась: никто из ребятишек не поднимался. Она увидела много-много ребячьих голов — белокурых, темных, каштановых, золотоволосых. Отовсюду на нее смотрели злые глаза: большие, карие, как у Митьки; ясные, васильковые, как у той синеглазой, что попросила сказку; узкие, черные, как у Абрама. И много-много других глаз — обыкновенно веселых и озорных, а сейчас злых и серьезных.

— Хуй с вами, я доскажу.

«…И страшно нам стало, Главный Бандеровец, что не услышит он, как стучит колесами в метро-2 наша неминучая погибель.

— Что это за страна? — воскликнул тогда удивленный Главный Бандеровец. — Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держатся за свое твердое слово? Торопитесь же, бандеровцы, и погубите этого гордого Мальчиша. Заряжайте же пушки, вынимайте сабли, раскрывайте наши бандеровские знамена, потому что слышу я, как трубят тревогу наши трубачи и машут смычками наши скрипачи. Видно, будет у нас сейчас не легкий эмо, а тяжелый гот. И погиб Мальчиш-Хуйпроссыш…» — произнесла Натка.

При этих неожиданных словах лицо у октябренка Шилкова сделалось вдруг печальным, растерянным, и он уже не махал рукой. Синеглазая Олька нахмурилась, а веснусчатое лицо Ильюхи стало злым, как будто его только что обманули или обидели. Ребята заворочались, зашептались, и только Митька, который знал уже эту сказку, один сидел спокойно. 

— Но… видели ли вы, ребята, бурю в стакане воды? Вот так же, как ложка об стакан, загремели якорные цепи. Так же, как молнии на брюках, застегнулись намордники. Так же, как ветры, ворвался запах конных отрядов самообороны, и так же, как тучи, пронеслись люди, но все-таки тучи так жестоки. Это так наступала Правильная Боевая Армия. А видели ли вы проливные грозы в сухое и знойное крымское лето? Вот так же, как ручьи, сбегая с пыльных гор, сливались с говном в бурливые, вонючие потоки, так же при первом грохоте войны забурлили в Высоком Бандерложестве восстания, и откликнулись тысячи гневных русскоязычных голосов и из Донецкого Королевства, и из Харьковского Царства, и из Одесского Государства. И в страхе бежал разбитый Главный Бандеровец, громко проклиная эту страну с ее удивительным народом, с ее непобедимой армией и с ее неразгаданной Военной Тайной. А Мальчиша-Хуйпроссыша зеленые человечки схоронили как настоящего бугра у Синей Реки. И поставили над могилой большой тюбик зубной пасты «Аквафреш».

Плывут пароходы — ту-ту Мальчишу!

Пролетают беркуты — курлык Мальчишу!

Пробегут Сапсаны — би-бип Мальчишу!

А пройдут пионеры — пива Мальчишу!

Вот вам, ребята, и вся сказка.