Австрийские пейзажи постепенно сменялись немецкими, солнце поднималось, а мое настроение падало. В который раз я задавал себе один и тот же вопрос и не мог найти на него ответ – зачем я ввязался в эту авантюру? Как я, умудренный опытом человек, мог допустить такую ошибку? Поддался ложному обаянию Алекса? Купился на его обещания пожрать с его женой? Я вышел из машины в центре Рупольдинга и огляделся по сторонам. Мои горестные размышления неожиданно прервал пожилой представительный мужчина альпийской национальности.
– Entschuldigen Sie mir bitte, sind Sie Alex Wolff? – учтиво поинтересовался незнакомец, приподнимая шляпу.
– Woher wissen Sie das? – удивился я.
– Ich Ihrer Akkreditationkarte gesehen, - улыбнулся альпиец. – Sagen Sie mir bitte, Sergei Waizechowski – Ihrer Schwiegervater?
– Der Vater ist lange gestorben, - уклончиво ответил я. – Was wollen Sie? И если вы не против, давайте будем говорить по-русски, а то меня не поймут мои читатели.
– Без проблем, - еще шире улыбнулся мужчина. – Видите ли, я всегда мечтал выпить рюмочку-другую с кем-нибудь из Сережиных родственников. И вот такой великолепный шанс. Прошу вас, будьте моим гостем. И увидев сомнение в моих глазах добавил: – Я вижу, что вы приехали работать, а не отдыхать. Но у вас, русских, есть замечательная поговорка «Работа не волк, в лес не убежит».
«А у Вольфа, похоже, карма – подумал я. – И эту карму я сейчас беру на себя».
Мы подошли к небольшому уютному трехэтажному домику и зашли внутрь.
– Этот напиток мои предки начали делать больше ста лет назад, - сказал мой новый знакомый, разливая по бокалам Бальзам Биттнера.
– Ваша фамилия Биттнер? – спросил я.
– Как вы догадались? – удивился альпиец.
– По этикетке на бутылке, – улыбнулся я.
– Я всегда говорил, что русские поразительно догадливы, – засмеялся Биттнер.
Мы выпили и непатриотично закусили голландским сыром.
– Расскажите, откуда вы знаете Сергея Михайловича, - попросил я.
– О, это целая история, невероятная история.
– Обожаю истории, - подбодрил я старика.
– Давайте выпьем и я расскажу, - согласился Биттнер, наполняя бокалы.
– В конце войны нашу семью угнали на работы в Советский Союз. Мы жили в Карпатах и занимались лесозаготовками. Сережа жил где-то неподалеку. Он приходил к нашему лагерю, охрана разрешала нам общаться. Он хотел выучить немецкий язык и я помогал ему в этом. А потом он помог мне. Однажды ночью он пробрался в лагерь, разбудил меня и вывел на берег реки. На той стороне была Румыния. Он предложил мне бежать. Я сказал, что не умею плавать. Я действительно не умел. Тогда он вытащил обрез и приказал мне: «Плыви!». И что вы думаете? Я действительно поплыл. Таким образом, Сережа стал моим первым тренером по плаванию, а я его первым учеником. Заодно я сбежал из коммунистического ада.
– Но в Румынии у власти тоже были коммунисты, - воскликнул я.
– В Румынии у власти были цыгане, - возразил Биттнер. – Коммунисты намного хуже цыган. А цыгане сумели переправить меня цыганской почтой на мою родину.
– А как же ваши родственники?
– Их должны были освободить на следующий день, но из-за моего побега оставили еще на пять лет. Коммунистическая система была очень жестокой и несправедливой.
– Это ужасно, - только и сумел сказать я.
– За донецкий Шахтер! – неожиданно предложил тост Биттнер.
– Идет! – согласился я.
– Сейчас ко мне должен зайти мой старый друг, русский биатлонист, - заговорщицки произнес хозяин. – Между прочим, олимпийский чемпион. Думаю, вам интересно будет с ним познакомится. Я слышу шаги. Кажется, это он.
В комнату вошел седой мужчина с красноватым лицом и несколько развязными манерами.
– Тихонов, – представился мне вошедший.
«Штирлиц, что ли? – подумал я, краем сознания понимая, что изрядно опьянел. – Кажется, у него было окно на границе, неподалеку. Нет, не может быть, он же давно умер».
– Да, русский биатлон умирает, – с неуловимо фальшивым пафосом воскликнул Штирлиц. – Но мы, патриоты, не позволим ему умереть окончательно. В наших силах его возродить и мы обязательно сделаем это.
– Познакомься, это мой новый друг, Алекс Вольф, - представил меня Биттнер.
– Твою мать, так мы же знакомы! Ну ты замаскировался, – полез обниматься Штирлиц. – Сними эту пидорку, в гостях так не принято, чему тебя в школе учили? Не узнал, богатым будешь. А ты помолодел, поправился, смотрю. Жена небось кормит до отвала? Я всегда говорил, что Ленке задницу побольше и цены бы ей не было, – краснолицый говорил не останавливаясь.
– Я пожалуй пойду, мне работать надо, - приподнялся я.
– Куда ты спешишь, какая работа? Твоей вонючей газетенке один футбол подавай, биатлон нахуй не нужен. Я бы на твоем месте вообще никуда не рыпался, сидел бы и бухал в Вене.
– И все-таки мне нужно сделать один снимок, необычный ракурс, – робко попытался возразить я.
– Необычные ракурсы – это после соревнований. Хочешь, я тебя с немецкими биатлонистками познакомлю? Вечером после гонки они расслабляются, какой хочешь ракурс покажут. Может, даже присунешь кому-нибудь. Хотел бы Ленку трахнуть? Я всегда говорил, что ей бы сиськи побольше и цены бы ей не было, – без умолку тарахтел Тихонов.
– Ты ж говорил жопу, а не сиськи, – вставил Биттнер.
– Это другой Ленке, ты меня не путай, – не сдавался седой.
– Я слышал, немки немного холодны в этом смысле, - сказал я, чтобы не казаться белой вороной и хоть как-то поддержать этот бессмысленный разговор.
– Это правда, – подтвердил Биттнер. – Холодны и суховаты. Не очень приятные ощущения в начале.
– Это у ваших селянок, – безапелляционно заявил Тихонов. – А у биатлонисток все по-другому. Видал, как они на трассе гоняют? А весь секрет в передовых смазках. Так что главное уложить, а дальше все пойдет, как по маслу.
– Давайте выпьем за женщин, друзья, - предложил Биттнер.
– Отличный тост! – отозвался Тихонов.
– Если мы не в состоянии выигрывать у немок в биатлоне, то отыграемся хотя бы в постели, – поддержал я.
– Для того, чтобы выигрывать у немок в биатлоне, вам нужен выдающийся тренер. Такой, каким был Сережа в плавании, - заметил Биттнер. – И обязательно со знанием немецкого языка. Чтобы побеждать соперника, нужно знать, чем он дышит, о чем говорит.
– Наш нынешний тренер очень хорошо знает немецкий, но хули толку? – начал возмущаться Тихонов. – Тренер должен быть патриотом своей страны.
– Да, да! – горячо поддержал его Биттнер. – Помните, как сборная СССР по плаванию выиграла у сборной ГДР? Накануне старта Сережа выпустил стенгазету, в которой призвал порвать немцев как когда-то под Сталинградом. И ведь сработало!
Дальше был туман. Помню, мы пили за Северный и за Южный поток, за здоровье Путина и Амана Тулеева, за победу Шахтера в Лиге Чемпионов. Потом Биттнер с Тихоновым засуетились и начали говорить мне, что пора ехать на стадион, а я никак не мог понять, зачем мне это нужно. Более-менее я пришел в себя уже на стадионе. Биттнера рядом не было, я так и не узнал, как его зовут. Тихонов усаживал меня на краю трибуны. Свежий воздух и крики болельщиков действовали отрезвляюще.
– Держи свой фотоаппарат, а я побежал, меня ждут, - кричал мне в ухо Тихонов. – Желаю отличных кадров.
Постепенно я вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнее утро, а заодно почему я здесь оказался. Второй раз за день я испытал чувство растерянности, к которому присовокупились угрызения совести. Ведь Алекс просил меня заменить его, безоговорочно рассчитывая на мою помощь. А я, выходит, его крупно подвожу. Нужно что-то делать. Но что?
Внезапно спортивная злость охватила меня. Я ощутил себя потомком Штирлица, Тихонова и Вайцеховского, победителем, не ведающим страха и сомнений. Мне не нужен эффект 25-го кадра, для этого уже нет времени. Мне нужен только один снимок с необычного ракурса – оттуда, откуда до меня никто никогда не снимал. Действовать нужно быстро и решительно. Рядом с трибуной располагался медпункт, там никого не было. Соорудив на себе из двух медицинских халатов один маскировочный и спрятав под него фотоаппарат, я пополз через стрельбище в сторону мишеней. Внимание зрителей было поглощено ходом соревнования, меня никто не заметил. И тут мне по-настоящему повезло. Я оказался как раз за тем коридором, к которому подъехала звезда биатлона Магдалена Нойнер. В тот момент, когда она вскинула винтовку и начала выцеливаться, я выскочил из-за мишенной установки и навел на нее свой объектив. Наши глаза встретились.
Окончание следует.