Автопортрет

     Ну, не с внешности своей же начинать! Почему нет? Неприлично как-то всерьёз и, тщательно подбирая слова, описывать своё лицо, фигуру, волосы… Нет, я бы, может, и попробовал, но как-то… не того… Неловко, короче. Мы привыкли к тому, что подробно говорить о себе – нехорошо, неприлично. Откуда такое убеждение? Не лицемерно ли, самозабвенно любя себя, изо всех сил скрывать это и смущённо отворачиваться, когда тебя хвалят? Думаю, на самохвальство наложили табу из-за того, что откровенная, демонстративная любовь к себе – обрекает человека на горчайшее одиночество. Самопожертвование, способность любить других – справедливо почитаются важнейшими из человеческих достоинств. Добрый человек, альтруист является опорой для других, спасает мир от гибели в бесконечной пропасти одиночества. Однако, любовь к себе никуда не девается, она всегда при нас. В нашем сокровенном внутреннем кармане.

     Христианство, как я понимаю, как раз разрешает данное противоречие. «Возлюби ближнего, как себя самого». То есть любовь к себе – данность, неотъемлемое свойство человека. Но. Без любви к другим, душа перестаёт развиваться. В закрытой комнате – спёртый тяжкий воздух. В душе эгоиста – смрад и духота… Возвращаюсь к себе. «Прихожу в себя.»

     Я эгоист. Рассказы других растворяются в воздухе, не успев добраться до моих ушей. О себе же я говорю с позорной сериозностью, забывая о времени и о пространстве. Не говоря уж о собеседнике… Но мне кажется, что я всё пытаюсь, долго болтая, донести что-то до Того, Кто одновременно стоит «за» и «над» моим собеседником, до Того, Кто растворён и сияет в этом собеседнике. Смешно, конечно, прозвучит, но, говоря о себе, я апеллирую к лучшему, что есть в человеке. И вот, что замечательно: часто это лучшее откликается на мои слова…

     Очень стараюсь быть честным и, как водится, перебарщиваю. Увлекаюсь самообличением. А это тоже искажает истину. Вот ляпнул в предыдущем абзаце, что забываю о собеседнике. Хватанул для красного словца. А в общем – слушаю, вникаю, сочувствую… Но, в конце концов, заканчиваю тем, что говорю: «Поня-а-атно… А вот я…» Спасибо вам, те, кто несмотря на всё это, почему-то ещё меня слушают. Причём по-настоящему, непритворно! Мне стыдно перед вами…

     Я рисую, пишу, лицедействую. Недавно мне было сказано: «Ты всё увлекаешься подражаниями в рисовании. А когда ты начнёшь изображать что-то своё?» Я был уязвлён. Уязвила справедливость этого… практически упрёка… О себе, как о художнике, я могу судить вполне объективно. Детские мои работы изумляли многих, похвалы же я всегда принимал, как должное: то, что я делал и правда было интересно… Но с педагогами мне не слишком везло, период обучения был в большей мере тягостным, нежели полезным. Долго и медленно я, закончив всякие школы-училища, самостоятельно уже осваивал профессию, при тихом сиянии рядом моего Учителя и Друга Сергея Яковлевича, по сути, единственного педагога, систематически консультировавшего меня по различным вопросам Ремесла. Были и другие люди, которые одаривали меня знаниями. Например, Нина Николаевна из детской изостудии при Музее Изобразительных искусств… Чудесное было время: тогда никто не вмешивался в мою работу…

     Не припомню, чтобы после обучения я «сотворил» что-то эдакое, отчего у самого бы захватывало дух… Мешал страх «нарисовать хуже, чем кто-то из классиков». Я научился рисовать «на приличном уровне». Но детская взрывная сила, мощная свобода растворились в этом «профессионализме». Обычная история? Не знаю…

     Сегодня видел на улице: мама и сын лет пяти идут под зонтом. Мальчик улыбается, протягивает руку из-под чёрного купола зонта и ловит капли дождя. Мама смотрит на него озабоченно, с въевшимся в лицо выражением серой усталости… А мальчик сияет… Он ловит холодные жемчужины капель…

     А всё же в моих работах что-то есть! Что-то есть!..