Пускай считает низший класс,

что наш челнок – дырявый таз:

похож на Плот Медузы он:

то есть обречён…

Челнок наш создан не про вас,

он показал высокий класс

и, несмотря на злой удел, –

всё же уцелел.

Девиз такой был в старину:

«Как ни качай – не утону!»

Бывает, что всего пять слов –

дорогой улов!

Команда вся как на подбор -

к чему на судне лишний сор?

И каждый знает про себя:

«Надо жить, любя!»

Искать напрасно будешь ты

у нас античной высоты,

да и Гоморра и Содом -

тоже ни при чём.

Монтень с его Ля Боэти

тут вряд ли были бы в чести,

их тонкой близости дурман

застит, как туман.

Пускай в Псалтыри не сильны, -

любовью мы оснащены,

и благосклонны небеса

к нашим парусам.

Хоть не святые Поль и Пьер,

они – надёжности пример.

Кратка молитва у ребят:

«Надо жить, любя!»

Когда ж кренился наш челнок,

и ветер бил, сшибая с ног,

ты знал, что кто-то устоял,

чтоб держать штурвал.

А если твой собрат-матрос

издалека сигналил: «СОС!»,

казалось, что огни трубят:

«Надо жить, любя!»

Когда же так случалось вдруг,

что уходил из жизни друг, -

ещё тесней сжимался круг,

и в пожатьях рук

передавалось, как пароль:

«Пускай ему морская соль

не будет пухом никогда –

пусть живёт всегда!»

Судов я много поменял,

и с кем я пил, и с кем я спал –

уже не вспомнить… Но челнок,

старый наш челнок,

не тонет в памяти моей.

Летя, не смоют волны дней,

девиз, священный для тебя:

«Надо жить, любя!»

Толпа, как водится, слепа:

опять смеётся шантрапа

и тычет пальцами в челнок,

точно осьминог.

А мы уходим в небеса,

и ветер дует в паруса,

девиз на флаге теребя:

«Надо жить, любя!»