А-а-а… Третий файл – аудиокнига. Некто Александр Хорлин читает роман Уэллса… Слышал я уже этого чтеца. Не хочу обижать господина Хорлина, но при всём желании чтецом его не назовёшь… Сейчас так делают: читают ровным голосом текст и… всё. Многим нравится. Эх-хо-хо-о-о…

     Ну-с… Третий спектакль 1966-го года. Гриффина играет Никита Подгорный. Многие считают его выдающимся артистом. В театре я его не видел, а в кино и телеспектаклях он особого впечатления на меня не производил.

     Для роли Гриффина он, по-моему, совершенно не годится. Подгорный играет не учёного-невидимку, а поэта-невидимку. Не «разъярённую осу», а «истеричного кузнечика». Он, рассказывая Кемпу о своих злоключениях, - всхлипывает и стрекочет. Так говорить может декадентский поэт, исповедующийся случайному слушателю в пивном погребке. Но Гриффин (так его сочинил Уэллс) – жёлчный, брызжущий энергией фанатик с острым, как скальпель, умом и, вместе с тем, с психологией мальчишки-хулигана. Любопытство к законам природы у него разрушительное. Он и кошку-то истязает, как это делают подростки-хулиганы, хотя, в отличие от них, цель у Гриффина сугубо научная.

     Трудно поверить, что герой Подгорного способен подвергнуть кошечку жуткому испытанию. Тем более, - что он может расшвырять в драке нескольких человек. Я уж не говорю о жажде господства над миром. Слушая его монолог, так и хочется сказать, подражая Довлатову:

     - Закусывай, а то уже хорош…

     Кемпа играет Юрий Пузырёв. Он, по-моему, принимал участие чуть ли не в каждом радиоспектакле советской эпохи. Голос у него приятный, запоминающийся. Но никакого образа он в данном случае не создаёт. Просто добросовестно подаёт нужные реплики. Заранее можно сказать (спектакль я ещё не дослушал до конца), что никакого конфликта между этим Невидимкой и этим Кемпом не будет. То есть по сюжету, конечно, будет! Но только формально… Настоящее столкновение, столкновение двух начал – разрушительно-стихийного и бездушно-прагматичного – останется вне спектакля… Знаете, как разговаривают в данной радиопостановке двое учёных? Как добродушный бармен и расстроенный посетитель кабака…

     Роль Марвела (характерная и дающая возможность для импровизаций) в данном случае просто провалена. Тут и режиссёр виноват. Возможно, ему здорово мешало жёсткое условие: уложиться в строго определённое количество времени, отведённого на спектакль. Тут невольно придётся сокращать, вырезать, окургуживать… Однако, если в романе присутствуют только три персонажа с яркими личными характеристиками, фактически выбросить одного из них – неоправданный ход.

      И ещё меня раздражает то, что целые сцены, довольно важные эпизоды торопливо проборматываются голосом «от автора»… Тут ведь в чём штука…

     Насколько я помню, Уэллс написал толстенный роман о Невидимке. Затем взял и сократил его чуть ли не в три раза. Почему – не помню. Наверно, чтобы сохранить напряжённость сюжета. Возьму на себя смелость утверждать, что это совсем не просто для писателя – втрое сократить свой текст. И когда… после этого… в снежной и далёкой России… некий режиссёр ещё раз… сокращает гениальный текст…

     К слову сказать, роман действительно гениальный. Достаточно сказать, что когда я пересказываю его на своих уроках ребятам, он вызывает неизменный интерес и воодушевление. А ведь это только мой пересказ!!!

     Одним словом… Нельзя ограничиваться «одним словом», если у Герберта Уэллса их несколько десятков или сотен. Какие там законы жанра! Сокращать тоже можно с умом и талантливо. Пример? Пожалуйста! Пьеса Камю по роману Достоевского «Бесы».

      И всё-таки эта самая ранняя из трёх радиопостановок – лучшая. Она не вполне адекватна первоисточнику. Она не является таким безусловным шедевром, как «Остров сокровищ» или «Алмаз Раджи» (классические радиоспектакли). И всё же в ней больше «литературного», романтического, живого, нежели в двух, описанных мной ранее. Но мой «Невидимка»…

     Мой радиоспектакль был бы иным… Он был бы длиннее, подробней, неторопливей…

     Когда мой Гриффин выходил бы на улицу в Айпинге, раздавался бы протяжный удар башенных часов, и доносилось карканье встревоженных ворон, хлопанье крыльев, похожее на шуршанье стремительно перелистываемой книги…

     Музыки было бы немного. Вообще музыкой лучше не злоупотреблять в кинофильмах, спектаклях и радиопостановках. Это ведь легче всего – пустить фоном драматическую или лирическую музыку, вот, вроде, и настроение появилось… соответствующее…

     Но музыкальная тема Гриффина была бы непременно! Она исполнялась бы на фаготе. Нервно привизгивающем, раздражённом и тоскливо подвывающем. Нечто сродни лаю и бессильным жалобам бродячей собаки…

     Часто бы звучал в моей постановке ветер. Ощущение холода и постоянно присутствующего рядом стихийного начала – необходимы для создания атмосферы враждебной пустоты, царящей в мире обывателей.

     Марвел должен быть сыгран сочно, даже жирно. Он обязательно должен быть смешным. Во-первых, чтобы оттенить серьёзность происходящих событий. Во-вторых, для оживления спектакля. В-третьих, принципиально важно, что именно этот комический и жалкий персонаж в финале романа становится обладателем книг Невидимки, где записаны формулы невидимости. Величайшая тайна оказывается в руках бродяги и шута, того, кто не способен понять даже одной строчки в научных записях! Он в финале перелистывает эти книги и мечтает о том, что когда-нибудь расшифрует их. Сам станет невидимкой и тогда…

     Ха! Пользы от книг для Марвела никакой! Никогда ему не постичь загадочных формул. Но зато обладание ими даёт ему возможность… МЕЧТАТЬ… А? А-а?.. В бродяге, мелком воришке и комике живёт Поэт! Мечтатель!.. Провидение оставляет именно в его руках разгадку Невидимости…

     Принципиально важен Кемп, трактовка его образа. Тут потребовался бы особый артист. Артист, чей голос, без особых ухищрений, должен был бы вызывать одновременно уважение и неприязнь(!!!). Мы должны презирать в Кемпе душевную ограниченность, равнодушие, способность к предательству. И в то же время невольно становиться на его сторону, так как он, как бы там ни было, главный противник Гриффина. А Гриффин – бунтарь, тот, кто угрожает нашему – нашему – покою.

     Сыграть Кемпа, того, кого не любишь, но на кого поневоле возлагаешь надежды (как, например, на полицейского) мог бы Ефим Копелян, с его сдержанностью, с голосом, исполненным скрытой силы, с его умением создать глубокий образ при минимальных выразительных средствах.

     Писать я мог бы ещё очень долго. Но я устал, да и горло что-то разболелось не на шутку. Пора отдохнуть. Спасибо за внимание!