«Травиата»
Об этом фильме я уже писал в моём дневнике… Лень искать и перечитывать. Фильм этот я посмотрел лет в 16… Кхм, придётся кое-что пояснить…
Я учился на втором курсе МХУ памяти 1905 года. У меня были задолженности, – математика и физика редко бывают понятны художнику. А сдавать какие-то зачёты было надо, я ведь поступил в художественное училище после восьми классов; следовательно, должен был доучивать общеобразовательные предметы. (Пересчитал, сколько раз подряд употребил слово «быть» и ужаснулся… Но вспомнил тексты Льва Толстого и мгновенно успокоился.)
Итак, накопились задолженности. Администрация в лице завуча, дамы, удивительно похожей на шахматного ферзя, стала на меня давить. Одна оскорбительная фраза (на самом деле не столько оскорбительная, сколько просто бесцеремонная) вывела меня из себя, и я написал заявление о том, что ухожу из училища.
Впоследствии заявление я забрал, но недели две жил с ощущением грусти, пустоты и, в то же время, головокружительной свободы. Бродил по Москве… Боюсь ошибиться, но, возможно, именно тогда я купил себе в ЦУМе два первых галстука (до сих пор считаю это одним из самых важных поступков в жизни)… Смотрел фильмы в кинотеатрах.
«Травиата»… Красивое слово на афише. Непонятное, но с таким… многозначительным иностранным намёком… Афишу, конечно, не помню, но хочется верить, что она была с прописными буквами. С трепетно-волнообразным завитком над заглавной «Т».
Смотрю: «совместное производство» и далее – длинный перечень стран. Настораживающее длинный. Мой тогдашний опыт говорил о том, что масштабные совместные постановки всегда скучны. Их масштабность – это масштабность, грандиозность колоссального воздушного шара, который никогда никуда не полетит.
Так я тогда думал. И основания были – вспомните хоть «Тегеран-43». «СССР, Франция, Швейцария, Испания». А толку? Дивная песня Азнавура и красавец-Делон в светлом плаще. Вуаля ту.
Я мешкал, прикидывал: покупать или не покупать билет. Терзали смутные подозрения: «Чё-то такое я слышал… Музыкальное чё-то… Уж не опера ли (не приведи Бог!) какая-нибудь…» Но, с другой стороны, не могут же столько стран объединиться, чтобы снять… фильм-оперу! Невозможно!.. Наверно, какой-нибудь (вот было бы здорово!) детектив. Возможно, политический. Эвон, сколько стран-то объединилось! Что-то о международной мафии… или о разведке… Короче, рискну!
Рискнул. Купил билет. Важную роль сыграло и то, что афиша была Кинотеатра повторного фильма. Там показывали хорошие, классические фильмы. Проверенные не только цензурой, но и временем.
Сел в первом ряду (ненавижу чужой силуэт перед собой; всегда жалею тогда, что не ношу с собой турецкий ятаган). Ко мне приблизилась кроткая старушка, поинтересовалась не уступлю ли я ей место. Она, сказала, что плохо видит издалека. Свободных мест в первом ряду было полно, но она боялась сесть на чужое место. Вдруг придёт тот, кто купил билет именно на него и прогонит её… Меня же согнать с моего законного места она считала возможным. Сослепу она не разглядела, какой ряд на её билете и теперь предлагала мне поменяться с ней. Я отказался, соврав, что сам плохо вижу. В итоге она села в первом ряду, жалобно вздыхая: «Придут, мол, и прогонят.» Стала негромко обсуждать с другой зрительницей «Травиату». До меня доносились реплики, сильно меня тревожившие…
- Я уже пятый раз смотрю…
- А какие тут Васильев и Максимова! Вообще наш балет…
- А музыка какая!... дирижёр…
«НЕУЖЕЛИ?!!» - с тоскливым ужасом подумал я.
Зал постепенно наполнялся. Сзади сели весёлые разбитные пионеры. Я ждал, когда, наконец, начнётся сеанс и выяснится, что я, идиот, зря только потратил деньги, что мне нужно вставать и идти вон, на улицу…
Затемнение. Пошли первые кадры. Тихая классическая музыка. Какие-то уличные пейзажы 19-го столетия… Субтитры: дирижёр такой-то, участвуют Васильев и Максимова… Всё ясно, товарищ! Иди-ка ты… Я уже собрался подняться… замешкался… залюбовался…
Поплыл вместе с музыкой…
Меня словно взяли за руку и повели по пустому обнищавшему дому, где всё накрыто и спелёнуто тканями. Где всё накрыто нищетой. Где всё спелёнуто забвеньем. Как неуклонно тянула меня к себе эта сиреневая мгла!...
Я пронзительно полюбил Виолетту! Если уж кончать собой, так утонув в пене её кружевных оборок!!!
Господи! Какая красота! Господи, Ты видишь это?!!.. Ой, прости меня, грешного. Я забыл…
Блеск хрусталя стал слышным. Он поёт. Он смеётся… Портьеры с их складками напоминают коленопреклонённых волхвов… Персонажи появляются, как звуки, – не из пространства, а из иных миров… Отблески свеч на бронзовых завитках трепещут, как слёзы в глазах… Господи, что это?!..
Альфред медленно встаёт, вырастает над столом в чёрном фраке (понимаете???), в руке – бокал (понимаете???). Он поёт… Она, Виолетта, светится в ответ. Отвечает пением. И потом побежал волнами вокруг стола радостный, торжествующий над всем ничтожным и случайным в этом мире - Хор…
Пейзажи. Один сквозь другой проступающие пейзажи. Один прекраснее другого. Это один за другим оживающие пейзажи лучших живописцев. Они рождаются музыкой и растворяются, угасают вместе с ней…
Бальные сцены. Маски. Дамы, роскошные, как экзотические птицы. Блистательные кавалеры в чёрных фраках… Полёт матадора, чёрно-золотого – на фоне пряно-золотистой залы… Альфред швыряет в лицо любимой деньги… Она откидывается назад, точно надломленное бурей деревце…
Сумерки. Чахотка. Голубая мгла и белые простыни… Бледное лицо Виолетты с такими бесконечными в страдании своём глазами!.. Она раздвигает занавески, словно пытается выбраться из савана. Видит из окна пляшущих шутов – там карнавал. КАК ОНА ВСПЫХИВАЕТ НАВСТРЕЧУ ИХ СЧАСТЛИВОЙ ПЛЯСКЕ!
Альфред. Его отец. Доктор. Служанка. Слёзы Альфреда. Слёзы отца. Слёзы доктора. Слёзы служанки… И Улыбка Виолетты. Они, эти люди, не хотят отпускать её, Виолетту, как все мы не хотим отпускать любовь, надежду, веру в прекрасное. Как не хотим мы вообще смиряться со смертью,
потому что она неправильна, потому что она не нужна, потому что она не от Бога…
Падение Виолетты, умирающей почти в танце. Упавшей, как падает луч света. Не как мёртвое тело. Затемнение. Плывут титры. Конец фильма…
Я из последних сил боролся со слезами. Судороги сжимали горло. Рядом плакали старушки. И взрослые мужчины. И даже (не поверите, конечно) разбитные пионеры…
Я вышел из зала на улицу. Я нёс с собою «Травиату». Одновременно она провожала меня, окружала собой, любовно защищая от московской реальности с серым небом, провисшими струнами проводов, домами и кряхтящими автомобилями. А я…
Я вспомнил себя настоящего, себя изначального, себя, ещё не изломавшегося в попытке найти собственное амплуа в жизненном спектакле…
И так далее…