P.S.

     Всё-таки ещё кое-что придётся дописать, добавить несколько штрихов. Чтобы уж с лёгким сердцем сказать: «Всем, чем мог, – поделился».

     Восприятие человека человеком может быть искажённым или - «нормальным», то есть таким, когда явственно для тебя проступает, просвечивает его истинная сущность. И ничто, никакие свойства характера этого человека, не мешают воспринять его личность во всей её светлой цельности. И возможно такое, только если любишь его.

     Ясно, что отец Октавио не был духом бесплотным, лёгким ангелом, парящим среди нагруженных грехами и тяготами людей. Нет, обаяние и великолепие его были именно земные, прямо подтверждающие постулат о божественной сущности человека. Октавио был чрезвычайно деятельным, практичным и трезво мыслящим священником. Но в этом не было и тени того прагматизма, который свойственен «деловым людям». Просто он не принижал бытовую часть жизни, а, напротив, относился к ней с глубоким уважением и серьёзностью, как к неотъемлемой составляющей нашего бытия. В этом был особенный смысл, ведь и Христос, явившийся в мир, как Человек, жил, испытывая обычные плотские потребности, и разделял с близкими все земные трудности.

      И хоть я ни разу не видел Октавио раздражённым, я знаю от близких к нему людей, что он мог реагировать на что-то очень резко и жёстко. Мне он говорил неоднократно:

     - Я сам – чудовищный невротик… Чудовищный!!!...

     И как же ценно, что именно живой, несовершенный, так похожий на всех нас человек, достиг той духовной высоты, когда через него, как через уже упомянутый мной пролом в глухо заколоченном окне, проливается чудный спасительный свет!…

     Как-то заговорили с ним о прелюбодеянии. Я сказал, что не понимаю, отчего Христос запрещал жениться на разведённых женщинах. Реагировал Октавио неожиданно бурно, глаза засверкали, жестикуляция стала отрывистой, рубящей.

     - Никогда Он такого не говорил!! Не мог сказать!.. Там, в Евангелии, есть эпизод, когда Он упоминает разведённую женщину, но…

     Жаль, остро жаль, но я не просто не помню, как он объяснил слова Христа, - я тогда вообще не понял Октавио. То ли он разволновался и стал хуже строить русские фразы. То ли я отвлёкся мыслями… А переспрашивать не стал, постеснялся. Но, на самом деле, хоть и досадно, что я не узнал конкретную трактовку, а всё же я так хорошо помню его возмущение и мощный душевный импульс, что, по большому-то счёту, знаю: Октавио пытался дать понять: ограничение Свободы, сдавливание человека суровыми законами – нечто прямо противоположное отношению Христа к людям.

     Может, тогда же, может, в другой раз, он признался мне:

     - Знаете я один (один!) раз попробовал прочитать Евангелие и воспринять написанное там буквально, как инструкцию к действиям… И я понял, что если бездумно, прямолинейно понимать этот текст, - тогда лучше не быть христианином! Тогда это такая получается мрачная, жестокая и порабощающая личность религия, что ни о какой Любви Бога к человеку или человека к Богу и речи быть не может!... Разве это правильно? Основа-то христианства – Любовь.

     Или по поводу слов Христа о том, что если кто посмотрел на женщину с вожделением, - уже согрешил в сердце своём.

     - Вот представьте. В метро едет какой-то молодой человек. Он видит – сидит девушка в короткой юбке. Что он делает? Рассматривает её коленки, да? Это грех?.. Нет! Это значит, что молодой человек – нормален. Что он здоров. Что его реакции естественны и правильны. Слава Богу, что он любуется этой девушкой!.. Если он мысленно раздевает её – это тоже нормально. Какой тут грех? Я вам скажу, даже если он мысленно тащит её в подъезд и там добивается близости с ней – это тоже ещё не грех! Грех начинается, когда он всерьёз решился изнасиловать её и продумывает план действий, и готов уже прямо сейчас (сейчас!) перейти к действию!.. То есть, в момент, когда зло готово материализоваться в действии, тогда можно говорить о «грехе». Но разве Бог станет запрещать кому-то желать женщину, если Сам создал человека с таким свойством – мечтать о сближении с ней?..

     А вот, что он говорил о «канонах».

     - Я служил в Мексике. Такое бедное местечко, там и храма-то, в общем, не было. Я проводил службу прямо во дворе, под открытым небом. Очень-очень много совсем бедных людей стоят во дворе, а я всё делаю, что полагается у алтаря… И ко мне подходят дети, много детей. Они маленькие, они плохо понимают, зачем это я говорю то-то и то-то, зачем беру чашу для причастия… Но им интересно. Что-то они понимают. И они говорят: «Давай мы тебе поможем!» И что я должен делать? По правилам богослужения, категорически запрещено прикасаться к священным предметам кому-то, кроме священника. И возле алтаря никто быть не может… Я прогнал их? Нет. Я сказал: «Вы хотите помочь? Пожалуйста!» И они стали мне подавать одно, другое… Я встал на колени перед чашей, одну молитву священник читает шёпотом, почти про себя. Они говорят: «Почему так тихо говоришь? Мы не понимаем!» Я говорю: «Подождите, так надо…» А потом начался обряд причащения… Да, я нарушил все правила. Да, с точки зрения официальной церкви, - это кощунство, это безобразие и так далее… А я знаю – это была самая прекрасная, самая великая служба в моей жизни! Мы все так были близки друг с другом, нас объединяла такая Любовь!...

     Я сказал ему один раз:

     - Меня напрягает такая, например, ситуация: вот я собрался идти в храм, настроился… а тут звонит мой друг и говорит – слушай, я сегодня свободен, давай, заезжай ко мне, если хочешь. Я ужасно хочу к нему поехать, но ведь я уже собрался в храм! Получается, чем-то нужно пожертвовать. И если я не пойду в храм, меня будет терзать мысль: «А-а-а, предпочёл поехать к другу, выпивать и развлекаться! Вместо храма-то!..» И вот нужно выбирать…

     - Зачем выбирать?- Октавио смотрит на меня спокойно, не насмешливо, а с сияющей знанием истины улыбкой.- Конечно, ехать к другу!

     - Как? Ну мы же наверняка будем выпивать и…

     - Выпивать,- оживлённо закивал Октавио,- смеяться и радоваться друг другу!.. Э-э-э, понимаете, что важнее Богу? Ваша любовь к другу, ваша совместная радость – или стояние в церкви с мыслями о том, как жаль, что вы не встретились? Почему вы не верите, что Бог хочет, чтобы вы радовались?..

     И Октавио тихо рассмеялся…

     Всё, конечно, не расскажешь… Я вот сейчас так ясно представляю себе, как прихожу к нему в Институт. Сажусь в кресло. Октавио, извинившись, пару минут возится с компьютером. Наконец, отрывается от него, произносит:

     - Мне, э-э-э, надо было очень зрочно (срочно) отправить одно письмо… Это всё такая морока… Как вы?

     - Ох-х,- с горестным смешком выдыхаю я и гляжу ему в глаза.

     Он смотрит пристально и с участием… Какие мёртвые, пустые слова! «Пристально», «с участием»… Октавио весь сейчас – воплощённое внимание, он начал как бы «втекать» в тебя, проникаться малейшими твоими беспокойствами и болями…

     Я говорю о депрессии, о разладе с собой и миром, о какой-то невероятной пустоте в душе, ничем не заполняемой…

     Выслушав, он начинает медленно, вибрирующее-шелестящим голосом:

     - Знаете, когда вы говорите о «пустоте», вы почему-то не хотите взглянуть на это немного иначе… Кто сказал, что это – пустота? А, может, просто отдых, необходимый для души? Вам хочется, чтобы каждую секунду в вас что-то происходило – важное, потрясающее и так дальше… Разве так может быть?..

     И часа через три, выйдя на улицу… Господи, как сейчас легко! как просто и ясно стало всё… Боже, неужели это я – я! – так теперь спокоен и свободен?! Свободен вообще и от своих проклятых страхов – в частности?!.. Интересно, сколько продлится это блаженное состояние? Донесу ли я его хотя бы до дому? Не развеется ли моя сияющая радость в метро, на улице, в унылом, так убийственно привычно, рокочущем лифте?..

     Однажды я спросил его при прощании.

     - Что я могу сделать для вас? Поймите, я изнемогаю от благодарности, я не могу не задать вам этот дурацкий вопрос!..

     Октавио быстро сказал:

     - Можете только иногда молиться за меня. Только если захотите! И совсем коротко. Скажите просто: «Храни Бог Отца Октавио!» И всё. Больше ничего не надо. Но если вам и это не захочется – не говорите ничего! Хорошо?..

     Храни Бог Отца Октавио!