Читателей, в сущности, вовсе уже не осталось. Один только преданный Салювер читает меня по ночам… Декадентски прозвучала фраза. Прямо Блок какой-то!
А это последняя глава «Нового цикла». Будет, правда, ещё и постскриптум. Но затем – длительный перерыв. Притомился я, притомился…
Думал тут, не переборщил ли я с литературной обработкой своих воспоминаний-впечатлений… Но нет, нигде, вроде бы, не прилгнул. Так что всё нормально, Михал Михалыч!
У меня есть Старик – мой учитель, художник Сергей Яковлевич. На днях ему стукнуло… сравнялось… исполнилось… Короче, нет подходящего глагола, когда речь идёт о столетии. Как печально прохрипел мне один из болезненных его учеников: «Это ж две полноценные жизни!!»
Охотно опустив подробности, сразу перехожу к такому вот эпизоду… Нет, не буду выискивать что-нибудь «этакое» в накопившихся за много лет напластованиях – таких же многослойных, как груды бумаг, коробочек и вещичек, под которыми скрылись столы, стулья и полки в его удивительной квартире. Беру первое, что выхватил взгляд…
Подстригаю раз ему волосы. Цирюльник из меня соответствующий. Подравнивая у виска, прихватил Старику ножницами кончик уха.
- Ой,- говорит,- цапнул меня…
- Извините, промахнулся…
- Ты там смотри… Ван Гога из меня не сделай…
Три-четыре года назад истомившейся душеньке послана была радость: я открыл для себя Измайловский Вернисаж. Там, конечно, грязновато… И продавцы, в основном, заскорузлы и словно покрыты патиной… И всё же сверкание значков на планшетках; фигурки деревянных удальцов и расписных красоток с хлебом-солью; шик и миниатюрная доблесть оловянных солдатиков; таинственные переливы камней, этих сгустков великолепья природы; тяжкий блеск новой бронзы и сумеречная зелень бронзы старинной; выпуклые глаза самоцветов в перстнях; танец сложных узоров на подвесках из металла; сипловатое, как у нищего, подвывание патефона; россыпь пуговиц и добротная вульгарность советской бижутерии; переплёты книг, подобные обветшавшим воротам; высокомерие антикварного серебра; темнота павильонов, где грациозный фарфор и сабли, опутанные портупеями; бородач в синем кепи времён гражданской войны в США, торгующий раритетным оружием и орденами; гроздья бус всех оттенков медового янтаря; сизый негр, зовущий купить у него изделия из малахита…
Хоть и заплёванное, а всё же волшебное это место – Измайловский Вернисаж!!...
А из впечатлений совсем уж недавних… Свадьба Мани и Серёжи (неважно, кто они! просто знакомые…). Ресторан «Хлебный дом» в бывшем Спасо-Андрониковом монастыре, то бишь Рублёвском музее (совпадение, да?). Вечер осенний, вечер прогорклый. Вереница гостей остановилась у входа. Молодая невеста в белом конусе платья, со струящимися волосами цвета пепла и золота, встала рядом с рябиной, чьи листья невероятно жёлты и остры. Так же невероятно крупны и багровы гроздья ягод, пригнувшие тонкие ветки. Невесту фотографируют. Одну, без жениха. По другую сторону рябины стоит чёрный волынщик в заломленном берете и вдувает в волынку всю свою честолюбивую душу. Волынка режуще воет, стонет пискливо-надрывно… В глазах у невесты – уверенность и напряжение. Она понимает, что счастлива, но в счастье ей как-то не очень привычно… Как в конусе этого белого платья.
Прогорклая осень. Белое платье. Жёлтое дерево. Чёрный волынщик. Я стою на обочине чьей-то, наверное светлой, судьбы…
Это мы со Стариком. Довольно старый рисунок, ему не меньше 12-13 лет. Значит Сергею Яковлевичу тут всего-то лет 87!
