Одна моя знакомая как-то сказала мне по поводу моих дневников: « Для дневников это слишком литературно, а для литературы – слишком неорганизованно.» Что же, весьма возможно… Для меня ведение дневников было необходимо, чтобы отточить стиль, чтобы привести в порядок мысли и чувства, чтобы успокоить себя, в конце концов. И теперь, желая опубликовать кое-что из написанного за 12 лет, я, листая тетрадки (именно листая, поскольку перечитывать всё подряд – тяжко и скучно), иногда останавливаюсь и думаю: « А вот неплохо было бы поместить этот фрагментик в интернетовском дневнике.» Скажем, про то, как в одном «мальчиковом» классе, когда я кричал: «Встань, хулиган!», примерно половина класса поднималась, растерянно переглядываясь. Кого, мол, конкретно он имел в виду?...
Но, с другой стороны, невольно задумываешься: «Да кому интересны все эти мелочи?!...» Не то, чтобы я стремился любой ценой потешить почтенную публику ( тогда бы я сочинял роман в духе фэнтези или цикл юмористических рассказов о сексе), но «писать исключительно для себя» - ужасно глупо. Это сравнимо с тем, что вот сидит человек перед зеркалом и рассказывает что-то себе самому… Невесёлое зрелище…
Однако, не писать гораздо хуже. Я ведь уже писал раньше о «преодолении метафизического одиночества». Посему беру очередную тетрадку (март 2009-го) и перепечатываю оттуда рассказ о том, как мне вручали Государственную премию.
«Вчера был в Белом доме на вручении Государственной премии. Мероприятие скучноватое и блёклое. Шли небольшой компанией по Коношковской, кажется, улице, и вдалеке, откуда-то слева… Тьфу, вечно путаю «право» и «лево»! Справа откуда-то выплыла широкоплечая громада этого самого Белого дома.
В проходной у турникета меланхоличный юноша в военной форме спросил нас:
- Ножи, пистолеты, газовые баллоны есть?
- Нет,- весело отвечаем мы.
- Точно нет?- уныло переспросил юноша и, проверив паспорта, пропустил нас во двор.
Пока огибали бесконечно длинный бок здания, мимо проезжали тёмные авто с синими мигалками. Начальство, стало быть, проезжало… Издали заметил силуэты куривших чиновников: чёрные костюмы, натянувшие белые рубашки выпуклые животы с лежащими поверх галстуками. «Юрий Олеша,- подумал я,- «Три толстяка»…»
Первый подъезд. Высокая узкая рама металлоискателя. Сумки ставим на бегущую дорожку. Сумки уезжают в чёрное логово, их просвечивают рентгеном. Далее – гардероб, мраморная лестница под мягко-бежевым ковром, наверху – тягостный алый щит с грубо-золотым двуглавым мутантом – герб России. Медленно поднимаемся вверх.
(……) Некоторое время томились в зале ожидания (или как там он называется?). Полные золотого огня хрустальные люстры, красные стены, портрет Петра I над дверью в облачно-кудрявом окружении каких-то эмблем и символов. В основном, лауреатами оказались немолодые мужчины в костюмах каменного цвета. Они, эти мужчины, так и стояли каменными идолами, переговариваясь друг с другом с какой-то номенклатурной фамильярностью. Дамы из нашей компании заняли обитый розовым атласом диванчик, заворковали о своём. А я, потосковав с четверть часа, подошёл к молодой служительнице и поинтересовался, где тут место для курения.
- Нигде,- холодно ответила она.- В Белом доме не курят.
«Так я и знал»,- мысленно простонал я и вернулся в зал.
Наташа Б. захотела внезапно сфотографироваться со мной на фоне герба. Или не герба, а чего-то такого… Короче, внушительно-правительственного. Я покорно прижался к ней боком, изобразил на лице просветлённую грусть. И очень скоро открылись двери в зал награждений. Серьёзные каменные мужчины заторопились занять первые ряды. Среди этой пиджачно-бесцветной толпы запомнился крепкий генерал с голубыми лампасами. Изредка попадались и хрупкие старушки с впалыми щёчками.
Охранник у входа задержал меня, лёгким воздушным прикосновением к рукаву.
- Зачем вам сумка?- спросил он, ткнув пальцем на мою сумку, висевшую на плече.- Сумку надо сдать в гардероб.
Я вяло стал упрашивать его, чтобы не гнал меня в гардероб. Он вяло кобенился. Наконец, впустил. В зале награждений, естественно, тоже висел громадный герб. Тот, советский, был «серпастый и молоткастый», а нынешний – «клювастый и крыластый». Мы расселись. Кресла белые с розовой или голубой обивкой. В стиле 18-го столетия. Местами бронзированные. Я прикинул мысленно, хорошо ли было бы иметь такое креслице у себя дома.
За кафедрой возникла тётка-распорядитель. Добросовестно улыбнулась во весь рот, начала инструктаж.
- Ведём себя приличненько, ладненько?... Давайте дружненько отключим мобильники… Когда появятся награждающие (Зубков и замминистра, фамилию которого я не запомнил), дружненько встанем, поприветствуем их… Женщины! Имейте в виду, вам ещё преподнесут букеты… Встать нужно слева от награждающего и после вручения постоять пару секунд, чтобы вас сфотографировали. Так полагается по протоколу… А теперь расслабьтесь…
Я вытащил книгу Набокова, попытался читать. Получалось плохо, всё-таки сказывалось напряжение. Наконец, грянул усиленный микрофоном голос администраторши, объявлявшей, что награждающие появились. Встали, захлопали. Я, правда, не стал хлопать. Скромненько так сдиссиденствовал…
Зубков (я узнал позднее, что раньше он был премьер-министром) стал читать официальное приветствие. Читал плохо, сбивался и, кажется, даже не пытался вникнуть в смысл приготовленного для него текста. Затем приступили к церемонии вручения. Всё та же тётка называла награждаемого, тот, волнуясь, семенил к Зубкову, получал диплом и знак в бордовой коробочке, пожимал руку представителю власти, замирал на пару секунд перед фотографами и возвращался на место. Некоторые волновались, болезненно розовели, идя назад, улыбались растерянной улыбкой молодого влюблённого. В основном же мужики были непроницаемы и никаких эмоций не обнаруживали.
Сидевшие в задних рядах развязные ректоры и проректоры довольно громко переговаривались, насмешливо комментировали происходящее. Вызывая кого-то из их знакомых или коллег, распорядительница неверно назвала его должность.
-Это кто ж такой?- выкрикнул один из наглецов.
Растерянный лауреат неуверенно двинулся к месту награждения. К тому времени Зубков уже смылся и дипломы со знаками вручал замминистра.
- Видимо, когда ему присвоили лауреата, он занимал другую должность,- отчеканила распорядительница, фраппированная непротокольным выкриком.
- Никогда он не был на этой должности!- ответил тот же голос.- Смотри, Колян, тебя оказывается и в должности повысили! Поздравляем!...
Вообще все эти ректоры и проректоры держались заносчиво и нагло. По крайней мере, большая их часть.
Наконец, вызвали и меня. Замминистра к моему великому удивлению поздравил меня очень сердечно и ласково. Я-то думал, что к концу церемонии он устанет быть сердечным. Впрочем, я шёл один из последних и, возможно, предвидя скорое окончание этой процедуры, замминистра приободрился и стал лучезарней.
Далее всех пригласили «к бокалу шампанского». В толчее и гуле голосов мы чокались друг с другом. Бокалы, кажется, были не стеклянные, а из прозрачной пластмассы.
Ну и, наконец, было сделано общее фото на ступенях лестницы. Бородатый фотограф просил нас хоть чуть-чуть улыбнуться. Я даже и не пытался. Зачем? Жирно будет нашему правительству, чтобы я ещё и улыбался по заказу! Впрочем, фотография делалась для нас самих… Но всё равно демонстрировать бурную радость по поводу награждения я посчитал унизительным.
Что добавить? Поэтесса Т. из нашей группы, получив награду, протопала на место для выступающих, объявила всем, что она – детский поэт и прочитала зачем-то стихи о том, что нельзя кататься на перилах, что шалунов хватают за пятки крокодилы и тому подобное… Нет, действительно, к чему она это прочитала? Решила разрядить обстановку? Добавить живой струи?... Кажется, вид у замминистра был слегка ошеломлённый.
Далее – гардероб, прощание с коллегами и – быстрым шагом домой… (…….)»
Вот так вручают нонче Государственные премии…
