- Ах, ты мать твою, черепаху, Бог любил!

Отец-политработник, в порыве гнева обзывал меня оппортунистом и талмудистом. Иногда, правда, порол своим армейским ремнём, но определённые воинским Уставом сроки ношения амуниции этого вида в общем и целом выдерживал.

Как-то однажды при слове “талмудист” я решил устроить небольшую дискуссию и нанёс отцу ответный лингвистический удар:

- Сам ты - мудист!,

Отец громко хлопнул дверью и, разъярённый, выскочил на двор.

Когда мы с мамой слегка поостыли, я спросил её:

- Мам, а мам? Не знаешь, что это я за слово такое произнёс? Правда, что-то очень обидное?

Увы, мама, преподаватель истории, оставила мой вопрос без комментариев, хотя много лет прожила в деревне…

16-ти лет я поступил в вуз и тотчас меня захлестнула волна общественной жизни: стенгазета, малотиражка, самодеятельность. А ведь, говорят, ещё и учиться надо было…

Всё бы хорошо, но с девушками не заладилось – я был неперспективен – моложе их всех на два-три года.

Сколько раз, бывалоча, походив с девушкой по театрам, кино год-полгода, я, в очередной раз проводив свою избранницу до порога дома, пытался уточнить:

- А, скажи мне, Люсятанясветочканадюшакатюша, у тебя ко мне ничего не появилось (в смысле любви)?

В ответ раздавался печальный вздох:

- Нет, Валера, увы…Пока нет…

И походы в театры-кино пролонгировались ещё на полгода, до очередного выяснения отнощений…

Конечно, ко мне периодически клеились какие-то девушки, в том числе и вполне доступные, но нет, мне была нужна прынцесса на белом коне.

Уже много лет спустя, я упрекнул маму в том, что мы с сестрёнкой своими неудачами в первом браке всецело обязаны её высоконравственному воспитанию:

- Ведь ты как нас воспитывала? По схеме: “Целуешься – значит, – любишь; любишь – значит, – женись!

Мама даже обиделась, но возражать не стала. Она, по большому счёту, и сама стала жертвой такого мировоззрения…

И вот после третьего курса мы едем на практику в Ригу. Яркое, щедрое солнце, практика – до обеда, практически дармовой заводской обед – и, айда на взморье! Лиелупе, Дзинтари, Болдари, Кемери, не слова, а музыка! Беспощадное тропическое солнце испепеляло кожу, покрывало волдырями… Чтобы хоть слегка ослабить боль, через каждые пять-десять минут мы, испуская клубы пара, погружались в воду на двадцатисантиметровую глубину рядом с грудными младенцами, будучи не в силах идти по балтийскому мелководью до перископных глубин…

…Праздник Лиго, карнавальные шествия, бесплатные молодёжные поезда в Сигулду...Костры, бочки пива на полянах, бутерброды с сыром, ешь-пей от души! Но, честно говоря, как-то всё это было для нас русских, необычно: ни одного пьяного, откровенно скучающая без алкашей милиция – не по-людски как-то, того и гляди, жди подвоха …

А теперь вы, вскормлённые с молоком матери на Хэмингуэе, Франсуазе Саган и Бунинских тёмных аллеях, вы, заматеревшие в своём экзистенциализме аристократы духа, представьте себе: в эпицентре всего этого карнавального буйства певческих коллективов, посреди Даугавы, моря факелов, океана фейерверков, кипы красочных национальных костюмов встречаются два безмерно, трагично одиноких человека – я, ваш покорный Синепупенко, и она – Зина Чечулина, студентка мединститута. И надо же, обитает эта Зина там же, где и наша студенческая группа – в общежитии мединститута, на улице Бривземниеку.

Сам Господь послал мне её в свои объятия! Нет кисти, достойной описать красу моей Зины: высокая, стройная, бровьми червлёная…. Бюст…

Бюст - это вообще особая статья. Я впервые после грудного возраста созерцаю нежный девичий бюст и созерцаю его не в затхлой тиши пыльных проплесневелых музеев, а живьём, на пленере, так сказать! Я лобзаю трепетные белоснежные первоисточники этих античных шедевров; долгими белыми ночами лобзаю их на полянках гостеприимной Аркадии; лобзаю, не страшась злых собак (а у этих придурковатых рижан на их дачах собак и в помине не было!); лобзаю в уютных уголках дачных построек, где калитки никто и никогда не запирает на замок…Славные времена! Епть, кому это всё помешало!...

…Мы с Зиночкой за месяц прошли курс молодого бойца, который ныне Пахлон с Вахлоном проходят за неделю, но зато как прочно, фундаментально мы осваивали и закрепляли пройденный материал! На века! Для завершения полного цикла обучения нам не хватило буквально двух-трёх ночей.

Но безжалостная судьба раскидала нас по городам и весям: её – в колхоз, меня – на сборы, в Восточную Пруссию, в Пилау (Балтийск).

И вот я на боевом эсминце “Неустрашимый”, среди по-папуасски добродушной, весело матерящейся матросни. И я, почти что маменькин сынок, после месяца чистой неземной зининой любви, вынужден лежать на нарах в кубрике и слушать во всех грязных подробностях рассказы матросика Кости о том, как он подцепил от девушки с подшефного завода триппер (“я. братцы, ещё, когда сзади её по трапу поднимался, заметил, что она для скорости трусов вообще не одевала”; “нет, с первого разу она меня не удовлетворила!”) и как его лечили (“представляете, мне девушка-медсестра шприцом прямо в яйца колола и не стеснялась!”)

Я, как, впрочем, и другие, становился мишенью матросских розыгрышей, например:

Раздаётся звонок. Отстёгиваю трубку, докладываю:

- Дежурный по кубрику, матрос Синепупенко!

- Матрос Синепупенко, - раздаётся командирский голос, - проверить, все ли лампы в кубрике горят?

- Так точно, - говорю, - горят, все..

- Ну так посцы, чтоб погасли… - И счастливое ржанье…

Что делать? Пришла пора возмужания. Я решил начать материться. Прям, как настоящий взрослый…

День матерюсь, два, третий настаёт.

Как-то под вечер дежурю бачковым, миски после еды собираю:

- Ну-ка, - говорю, – мужики, давайте мне эти ё..ные миски, пора их, на х.., нести, б..дь, в посудомойку. Х..во этот сый комбижир, в п…у отчищается, мать его за..и до бл..ского очка…

Ну и ещё что-то в таком роде, сугубо, в общем-то, по-мужски…

Тут ребята не выдержали и на меня накинулись:

- Кончай, Валера, эту похабщину нести! А то комсомольское собрание соберём и на родину героя напишем, родителям…

Я опешил:

- Да вы чо, мужики, что за базар? Сами же с утра до вечера все разговоры в мат-перемат!

Тут они мне и растолковали:

- Мат мату – рознь, Валера! У нас он после общежитской жизни на уровне междометий выскакивает, типа: “ох, ты; ух, ты!”

А для тебя все эти словечки – в новинку. Ты из них такие омерзительные конструктивы закуделиваешь, что слушать противно, сплошная похабщина!

…Они ж миня, биснуясь пракленали… Да ПВН/Х вы все! Вам не угодишь!

Так вот с тех юношецкай пары и нилады у меня с этай албанской арфаграфией.

Я уж не говорю про морфологию…