Графиня Прасковья Сергеевна Уварова, дочь князя Сергея Щербатова.

В России молодая графиня активно включилась в исследовательские и общественные занятия мужа - археолога Алексея Сергеевича Уварова, вела земскую деятельность в родовом имении Уваровых в селе Поречье Звенигородского уезда Московской губернии.

 

Графиня Прасковья Сергеевна Уварова и ее муж граф Алексей Сергеевич Уваров

 

С середины 1860-х возглавляла школьную комиссию Можайского благотворительного общества, занималась устройством сельских школ и приютов, подготовкой учителей и разработкой учебных программ.

После кончины супруга (1884), являлась председателем Московского археологического общества (с мая 1885), почётным членом Императорской Академии наук (1895), профессором Дерптского (1888), Харьковского (1906), Казанского (1910), Московского (1910) университетов, Петербургского археологического института (1891), Лазаревского института восточных языков (1902).

 

 

Придворная статс-дама (с 1912 года). Вошла в историю как прототип Китти Щербацкой из романа "Анна Каренина".

 

В преклонных годах графиня значительную часть времени проводила в своём имении Красная горка в Карачарово, близ Мурома.

 

Графиня Прасковья Сергеевна Уварова за столом в кабинете. Муром, село Карачарово,1899 г.

 

 

В 1917 году, после Октябрьской революции, выехала в Ессентуки, где работала над завершением своего многолетнего труда «Описание миниатюр грузинских Евангелий XV и XVI веков».

В 1918 году поселилась в Майкопе, где проводила археологическое обследование окрестностей, зарабатывая на жизнь преподаванием иностранных языков.

 

 

Прасковья Сергеевна Уварова с детьми и внуками. п. Добрна, Сербия, 1923 г.

 

В феврале 1919 года эвакуирована из Новороссийска на корабле «Св. Николай», эмигрировав в Королевство сербов, хорватов и словенцев, где и скончалась 30 июня 1924 года в городе Добрна (ныне Словения).

 

В 1858 году, в возрасте 18 лет, Прасковья Сергеевна вышла замуж за известного русского археолога графа Алексея Cергеевича Уварова, который был старше её на 15 лет.

Сразу после венчания молодожены отправились в свадебное путешествие в Италию, а затем провели еще несколько лет в Европе, где изучали историю и археологию, посещали раскопки и встречались с различными учеными.

В середине 1860-х годов граф и графиня возвратились в Россию и обосновались в усадьбе Поречье, некогда принадлежавшей А.Г. Разумовскому. С тех пор и до 1917 года Поречье было любимым домом Уваровых.

 

Первые впечатления об усадьбе графиня описывала в своих мемуарах так:

"...погода была чудесная, все дороги были наезжены и частью исправлены, и мы часа через два увидали порецкий дом и церковь. Муж, указывая на них, поцеловал меня и просил полюбить Поречье «так, как я умею любить».

В деревне Б. Грибово, нам не принадлежащее, но расположенное поблизости от Поречья, мы вышли из коляски, так как крестьяне приготовили встречу, приняли от них хлеб и выпили за здравие их и нас.

Еще версты две, потом крутой спуск к притоку Москвы, речке Песочной, такой же подъем, и мы останавливаемся в с. Поречье у церкви, где, при приветствии крестьян, престарелый отец Петр отслужил краткий благодарственный молебен и благословил всех нас иконой.

Мы просили его придти на другой день освятить дом, и тенистою старою липовою аллеей въехали во двор усадьбы, обнесенной каменной оградой и обсаженной по всей окружности кустами цветущей сирени.

В глубине двора стоял огромный трехэтажный дом с колоннами и огромным куполом-фонарем над его серединой; дом соединялся крытой галереей с двухэтажным флигелем, который и предназначался нам пока на житье.

Напротив — такой же флигель с кухнями и людскими в нижнем этаже.

 

 

 

На крыльце ожидали нас главные служащие: управляющий, встретивший нас в Можайске, который воспользовался нашей остановкой в Грибове, чтобы нас перегнать и встретить на пороге порецкого дома, главный лесничий Тюрмер и главный садовник Тительбах с великолепным букетом роз.

Мы всех поблагодарили и немедленно же отпустили, чтобы успеть хоть немного устроиться к наступающей ночи.

Взошли во флигель и очень скоро решили: среднюю комнату устроить под столовую, правую сторону дома отдать детям, а в левой устроить нашу спальню, мой кабинет с окнами на двор, кабинет мужа и гостиную с окнами в сад.

Внизу, с особой лестницей к спальне, туалетную мужа и в стороне буфет и две комнаты для прислуги.

Созвали людей и очень скоро разгрузили наши вещи, собрали кроватки детей, принесли из большого дома кровати няне и кормилице, нашу кровать, несколько столов, необходимую посуду; остальное устройство оставили до другого дня.

Пообедали, выкупали детей, уложили их спать, а сами вырвались на воздух в сад, парк и оранжереи, где ожидал нас Тительбах, который видимо остался доволен моим вниманием ко всему окружающему и восхищением не только перед дивными экземплярами оранжерейных растений, но и теми давно выращенными экземплярами пихт, лип, туй, дубов, берез и пр., которые росли перед домом и по всему огромному парку.

Взошла луна, а мы все еще бродили по парку и любовались видом, открывающимся с площадки перед большим домом.

 

 

 

На другой день встали рано и отправились осматривать большой дом.

Построен он с колоннами во двор и в сад и представляет из себя огромное тяжеловесное здание в три этажа, с 19-тью окнами в длину дома, но без всяких балконов и даже весьма тесными спусками во двор и сад.

Внутри огромные высокие комнаты с мебелью также александровских времен, как и фасады дома; во втором этаже огромная библиотека, а под куполом круглая зала с мраморными статуями, бюстами и женскими фигурами работы Кановы с золочеными светильниками в руках.

В нижнем этаже установлена пока вся мебель из петербургского дома и московской квартиры, ящики с книгами, бумагами и коллекциями петербургского музея и сундуки с моим приданым.

Стали разбирать сперва на глаз, что нам необходимо для обстановки флигеля, и решили не начинать переноски вещей до прихода священника, которого пригласили на утро.

Вышли в сад и остановились пред окружающей нас картиной: пред нами зеленый луг, спускающийся до самой реки, по обеим сторонам дома две великолепные пихты и парк, деревья которого еще вчера вечером поразили меня своими размерами, разновидностью и красотой.

Речка Иночь, незначительный приток р. Москвы, обращен графом Алексеем Кирилловичем Разумовским в большой проточный пруд перед домом с большим островом посреди, который также красиво засажен.

Река, отделяющая парк от густого леса, заворачивает слева направо и за плотиной продолжает свой путь по зеленому лугу узкой серебряной полосой до самого впадения в Москву.

Перед нами за рекой несколько каменных зданий бывшей суконной фабрики, из которых мужем одно обращено в школу, а другое — в больницу.

На горизонте горы, поля и церковь с. Никольского, которые оживляют и украшают вид.

 

 

 

Возвращаясь из своего осмотра, мы нашли двор полным народа: это крестьяне села Поречье и окрестностей пришли поздравить нас с приездом и посмотреть на жену и детей своего графа.

Мы поблагодарили их, сказав, что мы очень заняты устройством жилья, но приглашаем их в будущее воскресенье после обедни к нам во двор.

В эту минуту пришел священник с причтом; все пожелали присутствовать на молебне, и потому решили отслужить его под открытым небом и после окропить дом.

Картина вышла торжественная, умилительная и возможная только в одной России и при духовном облике только русского народа. Пели школьные дети, а родители вторили не раз.

Муж сказал священнику помолиться и за царя и, когда запели: "Спаси Господи люди Твоя", все опустились на колени и, вероятно, усерднее, чем когда-либо помолились за царя-освободителя, невольно связывая царев указ с возвращением помещика, который призван его исполнить на радость и благо народа.  

 

 

 

 

Отдохнув от всего виденного и перечувствованного, мы вынесли детей в ближайший уголок сада, где они могли спокойно поиграть и отдохнуть, а сами созвали людей и принялись за переноску мебели и устройство флигеля.

Муж пошел в большой дом отпускать мебель, а я осталась во флигеле принимать и расставлять ее. Под вечер флигель принял немного вид жилого дома, и мы отложили продолжение работ до будущего дня, когда решено было приказать столяру и обойщику придти помочь в развеске занавесей, штор и картин.

При меблировке нами было обращено особое внимание, чтобы наша спальня и мой кабинет составились из мебели, заказанной мужем для нашей свадьбы.

Среди же старой мебели муж разыскал гостиную своей матери из резного ореха, покрытую красным разрезным бархатом, и выразил желание сохранить ее для будущей гостиной в московском доме, что и было в будущем исполнено.

 

 

 

 

 

Конец дня провели с детьми на лужайке пред большим домом, катая их по мягкой траве, бегая с одним и ползая с другой.

Все остались довольны проведенным первым днем в Поречье, а итальянка, кормилица сына, которая по условию должна была в скором времени предпринять обратный путь к себе в Калабрию, объявила вдруг, что ей нравится «раlazzo» и что она готова остаться с нами навсегда.

Играя и бегая с детьми, мы дошли до домика, стоящего в парке в некотором расстоянии от большого дома и прозванного «домом Жуковского» в память нашего славного поэта, который часто, посещая свекра, живал в нем и которому впоследствии мой свекр поставил неподалеку от домика памятник, увенчанный лирой.

Осмотрев дом, мы решили просить моих родителей приехать на лето пожить с нами и занять этот домик.

Родители поблагодарили, но отвечали, что приедут в этом году только на короткое время, чтобы не мешать нам в наших хозяйственных занятиях.

Приехали с сестрами, прожили месяц, интересовались всем, радовались нашему счастью и с тех пор стали проводить у нас с братьями и сестрами все летние месяцы.

 

 

 

 

***

Разумеется, граф и графиня не только прогуливались по аллеям и любовались цветами.

Усадьба требовала ежедневного труда, грамотного ведения хозяйства, постоянных хлопот. Кроме того, графиня занималась просвещением и стремилась помочь крестьянам.

Так, неподалеку от Поречья благодаря графине возник своего рода детский сад для крестьянских детей.

Прасковья Сергеевна вспоминала: "В 6 верстах от Поречья в большой деревне Старая Тяга мы устроили приемный покой для детей с целью облегчить матерям уход на полевые работы и спасти грудных младенцев от голода и дурного с ними обращения более старших шалунов, этих последних занять легкими работами и занятиями, которые сократили бы им день и помешали бы вредно для себя и других проводить время.

При покое была приставлена вдова учительница и несколько подростков девочек.

Матери, приводя детей выше года, должны были приносить им и пищу на день; грудные же и годовалые кормились в покое, при котором было две коровы и огородик и необходимая крупа и мука, доставляемая из Поречья.

Кроме того, для более слабых привозился необходимый бульон, вареное мясо и пр. Крестьянки очень скоро поняли пользу покоя, относились к его учреждению с благодарностью и во время отдыха прибегали с полей и лугов кормить грудью сосунов.

Мы все, даже с детьми, весьма часто приезжали в Старую Тягу посмотреть на порядок, помочь при нездоровье и поиграть со старшею компанией, для которой приезд наших детей был всегда праздником.

Лично же я одна посещала покой весьма часто, отправлялась туда в 5 часов утра и тогда привозила все необходимое для прокормления малышей.

Ездила всегда одна в кабриолете без кучера; в деревне лошадь свою ставила в сарай сельского старосты и возвращалась тем же порядком".

 

 

 

 

Много внимания уделялось графской четой школам:

"Занимаясь домом, музеем и раскопками, мы, однако же, не забывали и других наших обязанностей: школ и Можайского благотворительного общества.

Хотелось нам порецкую школу привести в такое состояние, чтобы она могла служить примером для остальных школ уезда, и потому, заботясь об остальных опекаемых мною школах в Мышкине, Гаретове, Борисове и Вешках, я выбирала для нашей порецкой лучших учительниц и приобретала большое количество учебных пособий, карт, картин, которые мы с удовольствием отпускали во временное пользование остальным школам.

Вместо трех лет обучения, мы, с согласия инспектора школ, ввели у себя четыре года, причем вместо обыкновенно приглашаемой одной учительницы, мы пригласили их две, поручив каждой по два класса.

Очень долго у нас не ладился «звуковой метод», так что мне пришлось первые два года заниматься в младших классах, чем занялась я видимо настолько усердно, что надорвала голосовые связки и должна была прервать свои последовательные занятия, чтобы не остаться навсегда без голоса.

Мало-помалу при школе образовался интернат для сирот-мальчиков, что вызвало необходимость устройства при школе огорода и мастерских, столярной и сапожной, с целью развить в воспитанниках охоту к труду и занять их вне классов летом — огородом, а зимою — шитьем и починкой обуви и приготовлением необходимой мебели как для школ, так и для хозяйственного обихода.

Много труда пришлось употребить на приискание добросовестных мастеров, умевших не только работать, но — главное — уметь показать ребенку и заинтересовать его своим делом.

Трудно было приучить самих учительниц к мастерским, заставить их понять необходимость их для уничтожения праздности в детях и не считать обидой, когда некоторые стали предпочитать ручную работу самой грамоте.

Много курьезов пережилось при устройстве интерната, при наделении каждого ученика отдельной кроватью и отдельным бельем, когда пришлось заставить их раздеваться на ночь, сменять рубахи, снимать обувь, а утром умываться и мыть руки мылом.

Сколько хороших и веселых вечеров пришлось также пережить, когда я под вечер забиралась в школу и занималась с детьми или чтением, или рассказами, или излюбленной детьми арифметикой: задавались легкие задачи, составляемые ими же, и сколько смеху вызывали неудачные решения или неудачно составленные задачи и какими аплодисментами встречали зато более запутанные задачи и их счастливое разрешение".

 

 

 

 

Вскоре в Поречье появилась и школа для девочек, а также мастерские для крестьянок, позволявшие девушкам зарабатывать не уезжая из родных сел и не отрываясь от своей семьи.

Уже после революции, живя в Королевстве СХС, Прасковья Сергеевна с грустью отмечала:

"Перечитывая строки, посвященные семье бабушки Щербатовой, моему отцу и двоюродному брату Савичу, не могу мысленно не провести параллели между этими скромными деятелями на ниве страны родной и теми велеречивыми проповедниками, которых расплодилось так много за последние годы на несчастной Руси.

Первые, живя среди крестьянства, умели привлечь его к себе и, разделяя с ним и радости и горе, вносили в его среду и грамотность, и более усовершенствованные орудия, и некоторую потребность к улучшению их быта и обстановки.

Устраивались разные мастерские, которые были также полезны помещикам, как и крестьянам; пряли и ткали все необходимое как для мужчин, так и для женщин, как для зимы, так и для лета, и это позволяло всем оставаться дома и не тратить здоровья на фабриках.

Все были сыты, здоровы и довольны и жили потому мирно и согласно между собой.

Вторые же — во имя равноправия, свободы и любви — залили Россию кровью, разорили всех и погубили Россию".

 

 

 

 

***

Последний раз в Поречье графиня и ее дети были осенью 1917 года. Граф к тому времени уже умер, а его семья, посовещавшись, приняла решение оставить свою усадьбу, как и московский дом, и перебраться на Кавказ.

"Покидая Поречье, вероятно навеки, я провела последний вечер пред камином кабинета мужа, сжигая все семейные письма, которые носила со дня моей помолвки с мужем; его письма и записки, письма и наставления моей матери во время первой моей с ней разлуки после свадьбы, позднейшие ее письма, письма детей и добрых знакомых и родных.

Жгла и плакала, но, судя по тому, что произошло на Руси, думаю, что поступила разумно", - вспоминала Прасковья Сергеевна.

Уваровы уехали из Москвы в разгар большевицкого переворота. Сначала в Ессентуки, а затем - в Сербию.

Собранные многими поколениями коллекции живописи, скульптуры, бронзы и книг вывезли в Исторический музей и Музей изящных искусств.

Многочисленные парковые сооружения навсегда утрачены, усадебный пруд спустили в 1940-е и восстановили в 2000-е гг.

Нынешнее Поречье - лишь бледная тень той усадьбы и парка, что был при Уваровых. Сейчас в усадьбе размещается санаторий СВР России, территория закрыта для посещения.  

 

Дневник одной фарфоровой куклы