Ненароком встретить где-нибудь на улице, в толпе, красивую женщину так же приятно, как если бы неожиданно получить хорошее известие. Однако, замечали ли вы, женская красота бывает привлекательна по-разному. Случается, ее носят, словно очень дорогое, ослепительно яркое украшение, бережно и с достоинством. Такая драгоценность постоянно шлифуется вниманием к себе, делаясь со временем все более совершенной, недосягаемой и, может статься, даже обременительной для женщины. Есть иная красота - легкая, изящная, чуть капризная. Она сродни кокетливой модной шляпке. Сложнее бывает увидеть неброскую, но всегда искреннюю, наполненную душевной теплотой и обаянием внутреннюю красоту — её на¬до уметь разглядеть за непритязательными, порою даже заурядными чертами.
И все же, на мой взгляд, самой притягательной, поистине удивительной силой обладает другой тип женской красоты. Встречается он наиболее редко, однако как бы ни была такая встреча мимолетна, она всегда запоминается надолго, оставляет в душе ни с чем несравнимую гамму чувств.
...В тот день, не по-весеннему холодный и ветреный, я ехал в автобусе. «Тройка» шла полупустой. Пассажиры с ленивой расслабленностью смотрели в окна, на остановках разглядывали входящих. Кумушки по обыкновению судачили. Лица мужчин с точностью передавали своим выражениям равнодушно-скучный, привычный до мелочей уличный пейзаж.
На одной из остановок вошли мама с дочкой (так, во всяком случае, судя по их возрасту, могло показаться со стороны, хотя явного сходства между ними я, признаться, не обнаружил). Они прошли в середину салона, садиться не стали, а, слегка касаясь друг друга плечами, остались стоять. Погруженный в свои заботы, я не сразу понял, что привлекло мое внимание к этой паре. Помню только, как в меня вселилось вдруг легкое приятное волнение, какое бывает иногда в предчувствии редкой находки после долгих бесплодных поисков.
Рассмотрев маму с дочкой хорошенько, я понял, чем было вызвано это мое нечаянное волнение: девочка была удивительно красива.
Лет пятнадцати от роду, она уже вступила в ту прекрасную пору, когда в подростке сперва робко, а затем все с большей властью заявляют о себе женские на¬чала. Когда угловатость сменяется округлостью движений, форм и на смену детской непосредственности приходит осознанная необходимость
«держать себя» на людях. Так из невзрачного, неуклюжего кокона появляется вдруг на свет изящная легкокрылая бабочка, заставляя окружающих замечать ее, любоваться ею.
Но в том-то и заключалось мое везение, что превращение это я застал на полпути! Самое большое достоинство едва начавшей зарождаться красоты заключалось в том, что сама красавица не догадывалась или не думала о ней. Строгое изящество, утонченность, какая-то неуловимая грация — и вместе с тем не наигранная естественность, сдержанное достоинство, отсутствие малейшего намека на самолюбование — вот каким необыкновенным букетом одарил меня в тот день его могущество Случай.
Глаза у девушки были какого-то густого, глубинного серого цвета, точно подсвеченные изнутри. Таким выдается иногда предвечернее августовское небо: его яркие дневные краски уже начали остывать, но еще ласкают взор ровными сильными мазками, от близких сумерек становясь лишь мягче, проникновеннее.
Эти глаза смотрели на мир из своего задумчивого августа спокойно и... не показа¬лось ли мне? — немного грустно. Они не замечали ни бесконечной пыли на дороге, ни обветшалых разномастных домиков, что неровной цепочкой бежали за автобусными окнами. Не видели они и нас, нечаянных свидетелей совершенства.
...В центре они вышли. Навстречу им бежал, торопясь к автобусу, высокий парень в модной короткой куртке. Лет двадцати пяти, рябоватый, с большими мосластыми руками, он с усердием загребал широкими ладонями воздух, пучил глаза, дышал шумно и вообще спешил, напоминая при этом нескладный старинный паровоз, выбившийся из графика. Когда парень поравнялся с девочкой и только на один короткий миг машинально взглянул в ее лицо, с ним что-то случилось. Точно кто-то не¬видимый возник у него на пути и неожиданно с силой толкнул его в грудь. Парень странно дернулся, запнулся и чуть не промахнулся, влетая в открытую дверь.
Автобус тронулся. На немудреной физиономии нового пассажира было написано наивное удивление, даже некая растерянность — он, должно быть, так и не ус¬пел понять, что с ним про¬изошло, и долго еще оглядывался на остановку.
А за окнами уже промелькнули массивные обшарпанные ворота кондитерского цеха, недосягаемой высоты кораблем строго проплыл Вознесенский собор, и автобус поравнялся с ларьком, где продавали на
вынос пиво. Народу было много. Я успел заметить, как некто в рыжей вислоухой шапке, нетвердо перебирая ногами, совал знакомому в очередь грязный помятый бидончик и деньги. Его отталкивали.
Снова вокруг было пыльно и суетно...


И. Ч.