Мы тебе рады. Приходи в гости. Нажав мышкой на моё имя, попадёшь в дневник. Если будут вопросы, можно нажать внизу "ответить" или "обратиться", написать . И я получу.
[показать]

Ингвар_Чичинов, удачи.
[показать]

В городе


Знакомо ли вам, как причитают русские женщины? Это ни на что не похоже, словами это трудно передать. Словно какой-то дикий зверь попадает в страшную беду и знает, что уже не вырваться, и ревет в безысходном неодолимом ужасе и тоске. Ревет утробно, обреченно, истово.
...Я не поспел к собственно происшествию, опоздав, видимо, на какую-то минуту. Да и не случилось ничего страшного, все обошлось. Но для женщины, матери было достаточно одного того, что беда была рядом, с ее ребенком, могла поразить его. И тут же вступил в силу извечный и, наверное, самый сильный из человеческих инстинктов — инстинкт материнства.
Причитала молодая еще женщина с загрубевшей от многотрудных работ фигурой, с лицом обыкновенным, простоватым, но не лишенным привлекательности. Причитала, как по покойнику, надломлено, в голос.
— А-ай!.. А-ай!.. Да что ж это... Да как же... Ай, батюшки!..
Рядом с нею стоял белобрысый, ладненький, но слегка замурзанный мальчонка лет четырех-пяти. Повинно склоненная вихрастая голова, вздернутые острые плечи выдавали в нем причину завываний матери.
— Ай, Господи...
И тут же:
- Ох, ирод проклятый!.. Ты ж меня в гроб вгонишь — еще чуть, и задавило б тебя, проклятущего!
Мальчонка весь сжался, не шелохнется. Видать, проняло его, тоже испугался.
Мать, между тем, постепенно приходит в себя, от нее уже, можно услышать, кроме причитания, нечто похожее на мораль.
— Это ж тебе не в деревне — гляди глазами-то, куда идешь!..
И, не выдержав, - опять плачущим, взывающим к состраданию голосом:
— Ай, Господи!.. Да как же... У, сволочь такой!.. на что тебя рожала...
Ей надо идти — она не дома, домой еще предстоит добираться. В руках сумки, полные городских гостинцев. Но идти, видно, сейчас нет сил. Она делает шаг-другой — и снова останавливается. Широко расставив ноги, берется за сердце, дышит трудно, поводит по сторонам беззащитным растерянным взглядом. Ей надо изгнать из себя пережитый только что ужас. И самый простой, доступный для нее способ — выговорить его, вылить в словах. Уж в деревне-то, поди, давно б собрались вокруг нее бабы да поохали вместе, попричитали — глядишь, и полегчало бы. А тут вроде и люди кругом, да все идут как-то мимо, торопясь...
Нам, постоянно живущим в городе, порой бывает трудно проникнуться
переживаниями сельчанина. Мы совсем по-другому, нежели он, относимся к подобным происшествиям в своей, а тем паче в чужой жизни. Не зная иногда имени-фамилии соседа по лестничной площадке, мы взираем на беды и радости незнакомых нам людей как бы из окна быстро едущего поезда — увидел, отметил про себя какие-то интересные детали, может быть, успел удивиться чему-то — и дальше, по своим неотложным делам.
У сельчан же, в их неспешном размеренном бытии, где каждый знает жизнь каждого, другие скорости, другие измерения. Для них кажется естественным, чуть ли не обязательным принять участие в посторонней, но не чужой, не чуждой беде. Потому и относятся они к горожанам с некоторым недоверием, сомнением, что ли: мы ж спешим, мчимся по жизни, она лишь на короткий миг мелькает в вагонном окне — а они идут по земле, подмечая каждую травинку, улавливая выражение глаз.
Ах, как хочется иногда выпрыгнуть из вагона...
Женщина никак не успокоится. Однако уже не страх владеет ею — он понемногу отпускает. Гнетет ее, похоже, неосознанная обида на людей, на их зачерствелость, нежелание и неумение посочувствовать, хотя бы на минуту остановиться, выслушать. Ведь только что едва не задавило ее сына! Еще чуть:— и не стало б на свете неуемного белобрысого человечка...
Наконец, какая-то важная сухая старуха замедляет шаг и бросает строго, нравоучительно:
— Смотреть за ребенком надо.
И тут — о чудесное превращение! — как подменили человека. Куда и подевалась растерянная, придавленная не случившимся горем мать.
— А ты за своими смотри, моих не трожь! У вас тут гоняют почем зря, людей ни за что давят...
И еще, и еще что-то злое, обидное, совсем уже неуместное понеслось в важную старухину спину.
И улыбнулся я тогда и понял: это не нашедшие ответа и понимания жалобы, причитания нашли свой выход в такой вот форме.
Не умеющие милосердствовать да получат свою долю зла и несправедливости.
...Она несет плотно набитые сумки одной рукой. Это и неудобно, и тяжело. Но в другой ее руке крепко сжата маленькая ладошка «проклятущего ирода». Женщина шагает прочно, размашисто. Временами поворачивается на ходу к белобрысой, скачущей рядом головенке и что-то строго, но уже не зло выговаривает. Она спешит домой, рассказать, поделиться — там поймут. То-то будет пересудов...


Ингвар Чичинов

Сколько в голове вот таких сценок деревенских.. Вроде бы никому это не нужно. А проходит время и сам не веришь уже, что все это была наша жизнь. Мои подруги многие городские. Так я в гостях у них рассказываю про случаи из.. жизни моих кур или гусей. Или свиней. Просят! Порой и смех и грех с ними, с этими животными. А подруги мои городские слушают с широко открытыми глазами: да не может быть такого! Не верят, что и у животных есть свои привязанности и любови-нелюбови.