Лавина болезней накрывает
Одеялом теплым,
Молоком медовым,
И врачом знакомым... (с)

Эти строчки я напеваю про себя с пяти утра, когда головная боль стрелами ударила по вискам. С трудом заставив свинцовое тело подняться, я поплелась на кухню, чтобы как-то заглушить легкие стоны, когда рабочие за окном, долбили по трубам, вызывая в недрах "мишени для боли" со спутанными волосами, глухое эхо.

Я уже просыпалась так несколько раз, несколько раз доползала до ванной, врезаясь в препятствия, когда мои ноги, отказываясь слушаться, резко поворачивали меня к стенам и дверям.
Состояние бреда также стало для меня нормой: просыпаясь или засыпая, я всерьез думала о вещах, которые у меня-здоровой вызвали бы ухмылку.
Я искренне полагала, что моя группа поддержки (которой у меня, разумеется, нет, всему виной фильм "Добейся успеха", просмотренный мною на ночь) без меня, капитана команды, не будет конкурировать с другими группами.
Я пыталась убедить математические формулы, чтобы они открыли мне секреты выздоровления, но Иксы и Игреки постоянно увиливали от ответа, и каждый секрет мне нужно было вытягивать из них.
Впрочем, попытка все равно не увенчалась успехом: сквозь этот странный "реальный сон", я почувствовала, как на мою грудную клетку давят два гвоздя (кошка, прожигая меня в темноте заботливым взглядом желтых глаз, полагала, что я должна сию минуту достать из под теплой тяжести одеяла руку и погладить ее живот, который она уже успела набить едой, предварительно намыв свою шерсть и поточив когти об обои).
-Извини, не сейчас, я вот-вот узнала у них, как мне поправиться... - пробормотала я, открыв один глаз.
Возмущению ее не было предела; это было заметно даже в презрении, которым меня одарили, развернувшись и гордо удалившись на край кровати.

Спать уже не хотелось. Вернее, хотелось, но не получалось.
Последняя надежда на кофе. Надеюсь, я не буду разговаривать с ним или чашкой о чем-либо. Например, о философии...