Папе

1

Когда бы мой отец был греком,
Я положила бы его в корабль
И проводила в море.
Сама бы поплыла дельфином осторожным
Немного впереди,
Смягчить волну тугую
И облегчить дорогу
Туда,
Откуда он привел меня за руку,
Назад полвека.

Мы оба знаем точку нашей встречи.
Он имя услыхал мое в окопе,
На дне войны.
Я помню, как снаряды проносились.
Как он закрыл глаза,
Как было страшно,
Как загадал он жизнь себе и мне,
И как он выжил.
И как до жизни было далеко.

Итака помнит нас. На тихий голос
Что нас позвал из центра мира,
Мы пробирались через города, поля
Израненной Европы, возвращались
Домой, где в небе поднималась
Звезда жемчужная.
Ты видишь, папа?
Она теперь сияет ярче.
Ближе.

2

Он входит в Берлин.
Героический эпос
Начнется, прервется и снова начнет ворошить
Свои золотые страницы.

Мальчик в смешной лейтенантской одежке,
Стройный, как девушка, –
Папа, мой папа.
Ему двадцать три.
Абсолютное время.
Он входит в Берлин,
Но не помнит Берлина.
Он помнит роскошную виллу,
В которой
Картины эпохи голландцев.

Мой папа
Художником стал бы,
Когда б не война.
Эпоха голландцев
Не выпала рифмой
На папину долю, –
Задела, изранила душу, ушла,
Оставив на сердце засохшие краски.
Он их растворил лишь слезой акварели:
Цветы, и деревья, и небо, и море.

Секунда – на живопись.

Шаг за порог:
Он видит:
Навстречу идет человек
С автоматом,
Заросший, угрюмый.
Дуло в упор.
Ну, все, – промелькнуло.
Мой папа
Нащупал курок
И шагнул умирать.

Но что-то знакомым
Ему показалось в повадках врага.
Еще полсекунды,
И он понимает,
Что это роскошное зеркало.
Зеркало смотрит в глаза.
А папа не помнит,
Какими глаза у него оказались,
Пока он дошел до Берлина.

Он входит в Берлин.

Я вхожу в зазеркалье,
И папу ищу за незримой границей.

И вижу цветы, и деревья, и море.
Слезой акварельной глаза промываю,
Ему и себе, и не понимаю,
Где чьи. Но они продолжают
Светиться.