На длинную, широкую рукоять кисти упала прозрачная солёная капля. Тонкие хрупкие руки сжимают в объятиях кусок дерева, изъеденный трещинами. Изящные линии ручейков влаги исчезают, встречаясь с неровными, рваными чёрными шрамами на точёном теле старой кисти. Истощённая бледная девушка с гулким стуком падает на пол и обхватывает голову руками. Она сжимается, словно пружина, касается исцарапанными коленями лба и издаёт тихий вой. Пронзительный, животный, пугающий до мурашек, полный усталости и боли. Мелькают картины - удар по щеке, как огнём полоснуло, затем узким кожаным ремнём. Столь любимый человек, которого она считала почти богом, наносил ей удар за ударом. Цинично, мастерски, садистски. Каждый взмах тёмно-коричневой лентой был отрепетирован множество раз, отточен до автоматизма, навсегда запечатлён в рефлекторной памяти. Она даже не пыталась закрыться или убежать, она просто лежала на кровати и изредка шумно вздыхала, стоически снося побои. Тощие, костлявые пальцы сжимают простыню, покрытую бурыми, багровыми, алыми каплями и полосками. Колени мелко дрожат, в такт бёдрам и животу.
-Я больше не хочу.
Девушка хватает нож, лежавший рядом с ней и служивший орудием любви, как и верёвки, свечи, овощи. Вот гладкий, вытянутый клинок вонзается в накачанную руку, покрытую редкой растительностью. Второй - в другую руку. Она сталкивает своего обожаемого истязателя на пол и выкает в его руки всё больше и больше ножей, фиксируя руки на деревянных пластинах паркета.
-Я больше не хочу.
Стены измазаны рубиново-алой жидкостью, густыми, тягучими каплями стекающей по старым шкафам, письменному столу и развалившейся кровати. Гладкая лакированная кисть опущена в разрезанный живот мужчины. Его, живота, содержимое в беспорядке разбросано по комнате.
-Я больше не хочу, не хочу!
Из его горла торчит чуть распустившаяся роза на длинной ножке - единственный подарок, не причинивший боли. Хотя, как сказать.
-Девушка нанесла себе множество увечий, а затем убила возлюбленного, разрезав живот и вытащив внутренности наружу. Пять лет принудительного лечения в психиатрической больнице.
Да, так сказали снаружи. Неумелые попытки убить себя пресекались бездушными врачами - один укол и всё. А потом несколько ночей боли в голове, будто мозг в кисель превращается, галлюцинаций и паранойи.
-Говоришь, что он тебя избивал? Твои попытки суицида говорят об обратном. Да и есть ли свидетели? Кому ты рассказывала об этом. Правильно.
Усмешка.
-Ты терпела, заткнув рот и стиснув зубы. Сама себя калечила, а теперь свалила всё на мёртвого любовника.
А потом несколько дней поджаривания заживо в термокамере, высохшая и покрытая кровоточащими трещинами кожа, наркотики, наркотики, наркотики.
Сначала.
И ещё раз.
На длинную, широкую рукоять кисти упала прозрачная солёная капля. Тонкие хрупкие руки сжимают в объятиях кусок дерева, изъеденный трещинами. Изящные линии ручейков влаги исчезают, встречаясь с неровными, рваными чёрными шрамами на точёном теле старой кисти. Истощённая бледная девушка с гулким стуком падает на пол и обхватывает голову руками. Она сжимается, словно пружина, касается исцарапанными коленями лба и издаёт тихий вой. Пронзительный, животный, пугающий до мурашек, полный усталости и боли.
-Спасибо, милый.
Веки медленно опускаются, потрескавшиеся губы растягиваются в страдальческой улыбке.
-Я больше не хочу.