- Наверное, у меня было самое странное задание… - начала исповедь женщина спустя пару минут. Солнечные блики жадно прикасались к ней, прожигая дыры в туманной пелене. Что-то ей подсказывало, что создатель выжидает время, притаившись неподалёку; потому она и не спешила, оттягивая момент завершения своей истории.
- Вы уже слышали, как жестоко мне пришлось бороться с родными за право стать Смотрителем. Они так и не поняли меня, отлучив от дома. Я была независимой блудной дочерью – Академия по-особому относилась к бунтарям, поэтому в первые годы учёбы мне пришлось туго. Усилиями наставников с корнем выкорчёвывались спесь и гордость, колючий непокорный подросток превращался в эталон самообладания и терпения. Из-за слабого эмоционального контроля мне долгое время предлагали примитивные лёгкие задания, ведь никто из преподавателей не хотел потерять способную студентку... После Клятвы я стала полноценным квалифицированным Смотрителем – начались рейды в горячие точки Паутины, жизнь обрела смысл. Точно так же, как и вам, мне доставляла огромное удовольствие моя работа: соединение нитей, связывание узлов, восстановление равновесия. До тех пор, пока мне не поручили роль музы, на которую, как оказалось, я была не готова.

                                                                                      ***

     Досье человека из последнего задания так сильно заинтересовало Третью, что она перечитывала его в бесчисленный раз – уж больно оригинальная ей досталась личность. На коленях лежала шпионская фотография: в полупрофиль, на расстоянии, из-за угла. Не сказать, что запечатлённый на фото относился к излюбленному типу мужчин Третьей, но определённо в нём было нечто притягательное, тёплое, душевное. Наставники и однокурсники все как на подбор отличались ледяной строгостью, и потому Третья иногда скучала по другим отношениям: бесшабашным, сильным, артистичным… Которых у неё никогда не было.
- Смотритель – не человек, осторожнее с эмоциями и чувствами, - заметил как-то Командор, и она согласилась с ним, конечно же. Ей вовсе не хотелось примерять на себя обличье бабочки, застрявшей в Паутине по недомыслию – никого не любить оказалось проще простого. Собираясь на задание, Третья задумчиво остановилась у зеркала, критично оценивая свою внешность. Слишком худая. Слишком напряжённая, до звона в ушах – но зато похожа на балерину. И волнистые рыжие волосы чуть ниже плеч весьма хороши. Она прекрасно знала о своём главном козыре: о голосе, тембр которого мог поймать любого, независимо от его пола и возраста. Да и вообще, ей нужно всего лишь пробудить человека, дать ему надежду на лучшее, приоткрыть краешек блистающей Вселенной, недоступной ему ранее.
- Я смогу! – решительно бросила она в зеркало своему отражению, и, подхватив на бегу вязаную сумочку, выскользнула из каморки.
     Съёмки начинались нервно; гримёры порхали вокруг ведущей актрисы, а та, как водится, капризничала и самодурствовала, несмотря на почтенный возраст. Подростки из массовки в одинаковых бурых лохмотьях сбились в крикливую стайку, гогоча над сальными анекдотами симпатичного полного парня в очках. Третья чуть было не потерялась в лабиринтах киностудии, но к своему облегчению довольно быстро оказалась перед нужным павильоном.
- Ты помощник осветителя? – поинтересовалась тощая тётка в комбинезоне, пробегавшая мимо с канистрой бутафорской крови в обезьяньих лапках. Третья кивнула и была тут же схвачена под локоть; обезьянка утащила её мимо массовки в павильон, задавая по дороге сотни вопросов. Прожектора и лампы устанавливали не спеша. Меланхоличный осветитель с бритым черепом, похожий на грустного доброго клоуна, подсказывал, что и куда нужно подключать. В состоянии боевой готовности съёмочная группа ожидала Режиссёра, и почему-то Третья решила, что именно так ждут в операционной хирурга, когда больной уже лежит на столе под наркозом.
     Режиссёр появился в сопровождении двух помощников – Смотритель моментально узнала волевой полупрофиль с фотографии из досье. Сразу же щёлкнула зелёным табличка над дверью: «Не входить, идёт съёмка!». Режиссёр без сомнения обладал магическими способностями, он как-то убедительно и скоро накрыл забитый декорациями и аппаратурой ангар своей всепоглощающей уверенностью. Каждый актёр, каждый костюмер чувствовал его власть – справедливую, мощную, достойную. Не начальник, не директор, нет. Полководец. Чуть-чуть он напоминал Командора, но у Командора не было таких живых, ласковых, умных глаз цвета вечерней морской волны. Третья встряхнула рыжей косичкой, отгоняя настойчивый мираж подальше. Ещё чего не хватало.
     В конце съёмочного дня она набралась смелости и подошла к Режиссёру с вопросом. Вопрос был исключительно профессиональный, и ей действительно эта тема нравилась – всё честно. Завязалась долгая беседа, в процессе которой Третья умудрилась выяснить столько кинематографических тонкостей, сколько даже сами наставники не знали. Так началась тесная и нежная дружба, омрачённая лишь тем, что предрешённое завершение её стремительно и неуклонно приближалось.
     Третья придумала себе псевдоним. Вообще-то в её свидетельстве о рождении было записано имя Терция, но Терцией она ощущала себя крайне неуютно. Режиссёру защитница равновесия представилась, как Тара.
- Индийская богиня? – усмехнулся тот и добавил:
- Ты единственная богиня, которую я знаю.
     Вечерняя морская волна приручала Третью не по дням, а по часам. «Какая из меня богиня?» - рассуждала сама с собой Смотритель, сидя на крыше павильона и болтая ногами. «Так, рядовой ангел. Да ещё и без крыльев». Если бы её сейчас заметили, неприятностей было бы не избежать, но Третья научилась осторожности – уже здесь, в мире людей. На съёмках Режиссёр всё чаще смотрел в её сторону. Всё дольше и теплее. Она в замешательстве перечитывала инструкцию, ощущая запредельный ужас: вскоре ей предстояло исчезнуть. Режиссёр не только трепетно относился к Третьей, он начал защищать и оберегать её – от тех, кому этот тандем не давал дышать спокойно, от тех, кто, захлёбываясь от зависти, распускал по всей киностудии гадкие лживые слухи. Они уже сидели на крыше вместе, болтая ногами, как дети, и их уже видели там вдвоём, но никто ничего не сказал, неожиданно проявив чудеса деликатности.
- Тара, Тара, что же ты со мной делаешь… - шептал Режиссёр, обнимая Третью так медленно и так бережно, будто она была сделана из хрупкого горного хрусталя. Что же ты со мной делаешь, нереально близкое и бесконечно далёкое человеческое счастье, сплетение небесной и земной любви, тысячелетнее моё желание, божественная мечта и невосполнимая потеря?..
     Третья бежала в свою каморку, не разбирая дороги; окружающая реальность со стёртыми очертаниями казалась враждебной, как никогда. Дёрганые, отчаянные поиски в ящике стола – где же, где же она? Когда инструкция Командора всё же нашлась, плачущая защитница разорвала её на мириады мелких частей и швырнула обрывки в окно, как часть собственной личности, которая была ей больше не нужна.
- Мне плевать на законы! Мне плевать на кодекс и долг, на честь и правила, и даже на этот мир – ибо, что это за убогий, страшный, безумный мир, где запрещено любить и быть любимой?

     На следующий день после съёмок Третья ждала Режиссёра у служебного входа, всё как всегда; но теперь она уже не скрывалась, не таилась и не останавливалась. Режиссёр обнял её с разбегу так, что у неё хрустнули позвонки, и перехватило дыхание.
- Никому не отдам, никому, никому… - как заклинание повторял человек, сжимая сильными горячими руками рядового ангела без крыльев, Смотрителя Паутины по имени Тара. А потом с неба рухнула Тьма.

(с) Далия Витта, 2012