Рецензия на фильм Ларса фон Триера «Меланхолия"
Ларс фон Триер, интеллектуальный бунтарь и утончённый эстет разрушающегося хаотичного мира, постепенно перестаёт снимать фильмы. Уже в пронзительном и лаконичном «Догвилле» он вышел за рамки режиссёрской профессии, поместив и героев, и зрителей в жёсткое условное пространство, существующее по собственным законам. Но сделал он это не как художник, предлагающий новые правила игры, а как шаман, уводящий за собой в неизведанную даль, туда, где может произойти всё что угодно.
Фон Триер больше не снимает фильмы, он транслирует их напрямую из иной реальности, полной зловещего очарования и шокирующей откровенности. Может быть, именно поэтому его картины всегда были и остаются неразгаданными до конца – ведь что может быть темнее глубин человеческой души? От личной трагедии «Танцующей в темноте» до апокалипсического апофеоза «Меланхолии», оказывается, всего один шаг, измеряемый ценой жизни, как таковой; ибо, «как наверху, так и внизу». Макрокосмос и микрокосмос переплетаются в сознании в единую нить, неразрывную и прочную – что важнее, судьба одной отдельно взятой семьи, или судьба целой планеты, исполняющей на прощание танго смерти? Эпилог в самом начале фильма обычно воспринимается как чудовищный нонсенс, но для Ларса фон Триера это единственно верный ход, завораживающий своей честностью и силой. С первых минут мы уже знаем, чем закончится встреча с исполинской красавицей Меланхолией, и от первой минуты до последней всё же будем замирать в ожидании чуда – авось, пронесёт. Сновидение, до краёв заполненное экстатической музыкой Вагнера, прожитое в мучительно медленном движении, длится и длится, словно не закончится никогда. Сон самой Земли, предчувствующей скорую гибель, готовой к этой гибели с момента своего рождения. Время останавливается, впечатывая в память застывающие образы, озарённые потусторонним светом. И когда над пальцами апатичной Кирстен Данст с лёгким треском вспыхивают огни святого Эльма, мы вдруг начинаем ощущать полную сопричастность происходящему. Великолепный вороной жеребец, тихо оседающий на лужайку, грозовое нездешнее небо, беззвучный крик женщины с ребёнком на руках, две полупрозрачные вытянутые тени на солнечных часах… Обречённое благоговение.
А дальше космический шаман фон Триер возвращает нас в привычные реалии земной жизни. Громоздкий белый лимузин застревает на извилистой лесной дороге – нелепое препятствие для молодой семьи, тупик. Очаровательная цветущая невеста Джастин выглядит вполне счастливой рядом с подтянутым бодрым Майклом. Она шутит, немного нервничает, и всё бы ничего, но исходит от светловолосой героини Данст чуть заметная аура безысходности, на уровне слабого дуновения ветерка. Джастин смеётся сквозь тень ледяной тоски, которая прочно завуалирована воздушной фатой, изысканными кружевами, мерцающим ободком обручального кольца. Опоздав на собственное торжество, новобрачные не придают этому никакого значения, тогда как гости и родственники четы, наоборот, находятся в состоянии томительной скуки и нарастающего раздражения. Заметив во взгляде строгой сестры немой укор, Джастин теряет задор и начинает раскрываться, как шкатулка с двойным дном. Щепетильность и чинная респектабельность организаторов праздника, нарочитая грубость и циничность матери, ненавидящей обряды, бесшабашная непосредственность пожилого отца, окружённого разнообразными сказочными «Бетти»… Всё это бурлящее социальное кипение поднимает из омута души Джастин такое древнее и глухое отчаяние, которое трудно скрыть миловидной улыбкой и белизной свадебного платья. Камера-наблюдатель, дрожащая в руках инкогнито, как назло выхватывает то, что на приличном мероприятии обычно не принято выставлять напоказ. Тревога старшей сестры Клэр буквально сочится из её сухого подтянутого силуэта, тревога с нотками горечи. Самоуверенный босс невесты, акула рекламного бизнеса, даже в такой светлый момент не забывает о выгоде, приставляя к подопечной – разумеется, против её желания – верного пажа, честолюбивого представителя офисного планктона. Чем больше растёт напряжение, чем больше ожиданий и надежд, тем стремительнее и яростнее падение Джастин в пучину меланхолии, в клубки серой скучной пряжи, сковывающей любое движение. И словно пытаясь доказать себе и другим, что она ещё жива, ещё способна принимать решения, Джастин начинает действовать; спонтанно, безрассудно, беспощадно. Только ей под силу покинуть танцующую толпу лишь для того, чтобы принять расслабляющую ванну; только она из всей этой пёстрой чопорной компании способна на странную шалость отправления малой нужды посреди любовно подстриженного поля для гольфа. И только Джастин – единственная – запрокидывает голову, чтобы насладиться вечерним небом, привлечённая алым блеском яркой звезды Антарес. Остальные же настолько заняты своими земными заботами, правилами и традициями, что воспринимают выходки новобрачной, как истеричное самодурство, не обращая внимания на подводную часть айсберга её личности. Пожалуй, лишь сестра Клэр ещё пытается предпринять робкие попытки понять и защитить Джастин, остановить или хотя бы отсрочить её падение в бездну, но точка невозвращения пройдена. Вместо «всё могло быть хорошо» теперь «гори оно всё синим пламенем». И как своевременно: источник синего пламени уже близко, он словно инфразвук, неслышимый, но ощутимый. Пока Джастин, упиваясь пьянящей мрачной вседозволенностью, изменяет мужу с юным офисным пажом, неотвратимая Меланхолия готовится к триумфальному шествию по небосклону.
Вторая часть фильма, показанная через призму мировоззрения Клэр, дисциплинирована и размеренна, как сама эта героиня. Заботливая мать, жена и сестра, педантичная и консервативная, Клэр является воплощением зодиакальной Девы, поклонницы иерархий и структур; тогда как младшая Джастин, туманный мечтатель и мистик, более всего близка к знаку Рыб (а значит, полная противоположность Клэр). Они обе – две стороны одной медали, связанные утренними верховыми прогулками, приятными бытовыми мелочами вроде полуденных посиделок на веранде, но… «Иногда я тебя так ненавижу!» - в сердцах восклицает Клэр, и её маленький сын Лео, не по годам развитый, серьёзно рассматривает чудаковатую тётушку, обещавшую ему когда-то помочь построить волшебную пещеру. Клэр самоотверженно ухаживает за сестрой в период обострения тяжёлой депрессии последней, терпеливо подставляя плечо, как истинный адепт милосердия и сострадания. Но Джастин уже превратилась в тонущую Офелию, и мясо для неё приобрело пресный вкус пепла. А над горизонтом по ночам плывёт новая, странная и манящая планета.
Спокойное умиротворение обитателей роскошного особняка постепенно сменяется звенящим, идущим изнутри страхом; Меланхолия неуклонно и равнодушно приближается, Интернет пестрит пугающими научными прогнозами, волнуются, заходясь жалобным ржанием, лошади. Джон, муж Клэр и отец Лео, с утра до утра наблюдает в телескоп за таинственным светилом, находясь в астрономической эйфории. Его непоколебимая уверенность в благополучном исходе небесного спектакля едва затронута червоточиной сомнения. Он поклоняется науке так же страстно, как и священным семейным узам, символу прочности и неуязвимости окружающего мира. «Этого просто не может быть. Только не сейчас»… А вот Джастин давно приняла конец всего, как должное – лишь в конце фильма мы узнаем о её даре предвидения, узнаем и ужаснёмся, насколько бесстрастно и жестоко она заговорит об одиночестве человека во Вселенной. Никто не будет горевать о гибели Земли. И Лео, маленький изобретатель, уже никогда не вырастет. Клэр назвала Меланхолию дружелюбной? Пожалуй, да – ведь разве может быть благо большее, чем мгновенный безболезненный переход в пустоту через поток огненного ветра? Джастин, добровольно отдав себя в жертву, истинная жрица забытой цивилизации, уже лежала накануне на берегу реки, принимая обнажённым телом потоки голубого света – благословение величественной планеты-богини. Так зачем теперь слёзы и абсурдные предложения Клэр встретить завершение своего пути на веранде с бокалом вина в руке? Зачем все эти смешные привычки, когда вот-вот упадёт чёрный занавес последнего всеобщего бенефиса? Кому интересен преждевременный уход отравившегося Джона, не вынесшего ожидания, сломленного предчувствием? Только одно имеет значение – выполнение обещания, данного когда-то чистому, невинному ребёнку. Излучая трансцендентное спокойствие, Джастин волевым усилием останавливает метания обезумевшей Клэр; сёстры сосредоточенно трудятся вместе, выстругивая из палок основу для шалаша, импровизированной волшебной пещеры. Две женщины и мальчик, сидя на лужайке в непрочном укрытии, возьмутся за руки, закроют глаза, и… Ослепительно вспыхнет горизонт, экран взорвётся неистовой музыкой Вагнера, задрожат в кинозале стены. Тишина. Маэстро Триер сказал всё, что хотел.
И только выйдя на улицу, ловишь себя на мысли, что уже несколько минут с любопытством рассматриваешь звёздное небо – не появилась ли там случайно вторая Луна. Не бойтесь, возьмите за руку самого родного и близкого человека, сдержите данное кому-то слово. Не бойтесь. Пока ещё над электрическими столбами не зажглись голубые огни.
(с) Далия Витта 2011
