Тамара Александровна Черемнова

МИЛАШИНО СЧАСТЬЕ
рассказ

Милаша проснулась, когда за окном уже вовсю тренькала синица, и невольно улыбнулась заоконной гостье. Отвернувшись от окна, она привычно наткнулась глазами на свое инвалидное кресло. Когда она была совсем маленькой, ей казалось, что если кто-нибудь помог бы ей сильно-сильно разбежаться, то она обязательно побежала бы, как все дети. Но кто? Бабушка? Та и сама тогда еле ходила. А мама после прогулок всегда приносила Милашу домой, молча глядя на нее глазами, в которых уже давно не осталось слез.
***
Недавно матери пришлось срочно ложиться на операцию. Милашу с сестрой Леськой развели по разным домам: Леську в интернат, а Милашу в инвалидный дом. И первое, что она услышала в свой адрес в шестиместной палате: «Ну вот, еще одну к нам затолкали». Но не обиделась. А с одной из соседок, которую все звали Былинкой, сразу подружилась. Былинка была больной, для которой еще не придумали коляску, в которой та могла бы сидеть и хоть как-то передвигаться. У нее совсем не было сил — ни в руках, ни в ногах. Она лежала в кровати — светленький ясноглазый ангелочек. «Былинка-пылинка, ты еще не потерялась?» — спрашивали санитарки, когда подходили перестилать постель.
— Ты не обижаешься, когда тебя так дразнят? — спросила Милаша.
— А почему я должна обижаться? Если я похожа на былинку, это не так уж плохо. Былинка растет в чистом поле, тонкая, гибкая травинка. Во время урагана ветер с корнем вырывает могучие дубы, а былинка каждому ветерку поклонится, любой ураган выстоит, а потом опять радуется голубому небу и жаркому солнцу.
Благодаря встрече с Былинкой Милаша не только пережила те страшные дни, наполненные тревогой за маму, но и научилась радоваться заоконному миру, который каждое утро врывался к ним, будоражил маленькими событиями и, несмотря на горькое существование, призывал их продолжать жить.
— Знаешь, я по утрам стараюсь поймать в свое окно самое чистое облако и написать на нем свои добрые пожелания. И послать их.
— Кому послать? — спрашивала удивленная Милаша.
— Людям! — улыбалась Былинка.
— Глупости! Никто не сможет прочесть твои пожелания.
— Нет, не глупости, я точно знаю, что на земле живут люди, которые умеют читать облака-письма.
Милаша понимала, что рядом с ней живет большой художник, которому никогда не суждено взять в руки кисть, и никогда никто не услышит ни одной гениальной Былинкиной поэтической строки. Впервые в жизни Милаша видела такого человека, которого не могла оскорбить человеческая низость. Сначала Милаша не могла понять, почему Былинка никогда не жалуется, даже тогда, когда, казалось бы, дальше некуда. Раздают санитарки обед и всегда кладут Былинке лишь полпорции: «Она квелая, ей и этого хватит!». А Былинка молчит. И Милаша вдруг поняла, что гораздо унизительнее было бы для Былинки расплакаться и признать себя слабой.
Милаша представила себя на Былинкином месте: что было бы с ней в таком случае? Ведь дома все старались отдать ей самый лакомый кусочек, а здесь, где собрано столько человеческого горя и боли под одной крышей, происходило обратное. Милаша была уверена: если бы все здешние инвалиды жили среди здоровых, то тогда любой человек стал бы ценить каждый проживаемый день. А ведь здоровые не замечают, какое это счастье — просто встать и пройтись!
Наконец этот тягостный промежуток времени в Милашиной жизни завершился. В палату вбежала Леська, за ней вошла мама. Милаша настолько не сразу смогла поверить, что все обошлось, что мама выздоровела, что даже не выказала радости.
— Уж не заболела ли ты? — целуя Милашу, забеспокоилась мать.
— Да нет, не волнуйтесь, — выдохнула Милаша и с трудом выдавила улыбку. Потом сдержанно со всеми попрощалась и только Былинкину руку долго держала в своих ладошках. Будто заранее знала, что больше они не свидятся.
И только сидя в отъезжающей машине, наконец осознала, что то ужасное, чего она так боялась, их миновало, и все страхи уже позади. И душа, словно переполненная чаша, рыданиями выплеснула горечь, томившую ее все время пребывания в сером доме.
— Мила, не надо, мама же только что из больницы, ты убьешь ее своим плачем! — затормошила Леська сестру.
— Ты больше сюда не попадешь, моя милая, пока я жива, — прошептала мать, гладя Милашу по голове.
***
— Ты что это сегодня так припозднилась? — тревожно воскликнула, заглянув в комнату, мать. — Вставай, гости скоро придут.
— Мам, наша соня-именинница еще валяется! Наверное, опять улетела в свои мечтания, — громко крикнула Леська.
И впрямь надо вставать. Милаша тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли. Сегодня ее праздник, День рождения.
И вот Милаша на коляске, принаряженная: плечи и грудь красиво облегает шелковая блуза в тон широкой юбке. Леська с ее неуемной фантазией и ловкими пальцами сооружает на голове у Милаши затейливый узел. Милаша изумленно изучает себя в зеркале — неужели это она, такая взрослая и красивая? Но вволю полюбоваться не получается — раздается стук в дверь. И на пороге Наташка с Володькой:
— Ну-ка, Милашка, помоги сибирским белкам! — балагурит Володька и высыпает ей на колени кучу смолистых кедровых шишек.
— Ты что, с ума сошел! Ты же ей юбку новую испортишь! — охает Наташка и быстро стряхивает шишки.
А Милаша в это время пытается разглядеть за Володькиным плечом третьего гостя.
— Не узнаешь? — поймав Милашин взгляд, удивляется Володька. — Это же Лешка! Помнишь, мы с ним твою коляску ремонтировали?
***
Милаша вспомнила трех неразлучных Леськиных друзей: Володька всегда был при Наташке как верный Санчо Пансо при Доне Кихоте, и вместе с ними приходил этот скромный паренек — Лешка. Мать подшучивала над Леськой:
— Ты чего такого жениха не привечаешь? Вот подберет его какая-нибудь дивчина, будешь локти кусать.
— Это какого-такого жениха надо привечать? — дурашливо огрызалась на материны замечания Леська. И твердо ответствовала: — Лешка мне просто друг!
Милаша даже помнит, как они с Володькой впервые пришли подремонтировать ее сломавшуюся коляску, два четырнадцатилетних подростка. Ловко перевернули коляску и начали снимать злополучное колесо, никак не желавшее крутиться. Пока мать была в комнате, Милаша не ощущала неловкости. Но как только мать вышла на кухню, неловкость будто повисла в воздухе. Лешка лишь мельком взглянул на Милашу — и все, так и прокрутился, опустив глаза и молча хлопоча вокруг коляски.
***
Да, это был тот самый Лешка, длинноногий парень с серыми шальными глазами, при виде которого замирали девчата. Но теперь Лешка неуверенно стоял на пороге, опираясь на костыли.
— Лешенька, сынок, когда вернулся? Где служил? — увидев нежданного гостя, деликатно поинтересовалась вышедшая из кухни мать, стараясь делать вид, что не замечает костылей.
— В Чечне, тетя Тася, только недавно оттуда. — И, приветливо улыбнувшись, Лешка повернулся к Милаше: — А это тебе, сам сбил с крыши, — и протянул Милаше морозящий ледяной нарост в виде сказочного хрустального подсвечника.
Он уже не боялся в упор смотреть на девушку-калеку, не было в его глазах унизительной жалости, свойственной молодым мужчинам. Она протянула руки и, сама того не желая, сначала погладила широкую Лешкину ладонь, а потом уже скользнула к сосульке. А Лешка чуть не задохнулся от нежного прикосновения мягких девичьих рук.
***
Лежа в госпитале после ранения, Лешка пытался осмыслить свой первый и непонятный бой, где его и ранило. При въезде в Назрань колонна федеральных машин была остановлена местными жителями, которыми руководили вооруженные ингушские милиционеры. Лешка услышал, как начальник штаба докладывает, что в районе Гази-Юрта по колонне открыли стрельбу из автоматического оружия. Потом в ход пошли гранаты. Появились убитые, раненые, и Лешка среди них. Его отбросило на обочину, и он почувствовал, как из ран на обеих ногах, развороченных осколками гранаты, торопливыми струйками бежит кровь, и вместе с кровью тело покидает жизнь. Ах, как остро он тогда ощутил, что ему совсем не хочется умирать! Жить! Даже если лишится ног! И в эти страшные минуты ему вспомнилась та девочка-инвалид из подросткового детства, к которой они с другом Володькой приходили ремонтировать коляску. И, лежа на грязной, испещренной стрельбой и взрывами обочине и истекая кровью, он вдруг понял ту девочку.
А тогда, будучи подростком-несмышленышем, никак не мог понять: как эта девочка-калека живет? Неужели не чувствует обиды на то, что, в отличие от своих сверстников, не ходит ногами? И уже никогда не будет ходить? Эти вопросы безжалостно сверлили его мозг, и от этого он всегда робел, когда видел Милашу, и не смел открыто взглянуть на нее.
***
Но сейчас перед ним предстала уже не та робкая девчушка — перед ним восседала красавица на троне, пусть даже и не совсем обычном. И его неудержимо потянуло к этой красавице…
А Милаша боялась резко вздохнуть — чтобы не исчезло видение того, о ком она так давно и безнадежно мечтала. Ведь Милашино сердечко сразу же нервно и сладко забилось, как только она впервые увидела Лешу. А уж сколько девичьих грез и отчаянных слез было спрятано в молчаливую подушку!
***
— Ох, что же вы все встали на пороге, проходите в дом, праздничный стол уже накрыт, проходите, гости дорогие... — наперебой зазывали Леська с мамой.
И вот они за столом, стоит веселый гомон, который безуспешно пытается перекричать Леська, кому-то что-то доказывая. Лишь Милаша сидит и чувствует странное тепло, а, подняв глаза от чашки, замечает Лешкин взгляд. И сразу же, из самого сердца, вздымается жаркая волна и заполняет каждую ее клеточку. Как взрыв вселенной!
Хлебнув беды, изведав унижения, всю жизнь прожив не такой как все, Милаша способна многое увидеть, понять и простить в других людях — как матери понимают свое дитя, как женщина должна по своей природе чувствовать своего мужчину. И она предвкушает, как скоро наступит вечер, и они с Лешкой будут сидеть рядышком вдвоем, и она разгладит морщинки на его усталом лице, изгонит грусть из серых глаз. А на столе — лишь для них двоих — будет гореть восковая свеча, оплывая на тающий ледяной подсвечник.