Яркий, чрезвычайно яркий сон.
     Я еду на Центральный Рынок в сопровождении кого-то из родственников, но быстро теряю сопровождение, выходя на одну остановку позже намеченного. Блуждаю по Центральному Рынку или скорее по самому Центру в целом, криками пытаясь привлечь внимание родственника. Из одежды на мне лишь свитер и брюки - и, вероятно, шапка, носки и обувь неустановленного вида. Но куртки нет - между тем как обычно именно в одном из её карманов лежат ключи. Как же я вернусь домой? И вообще как я ухитрился настолько зарапортоваться, чтобы выйти на улицу из дома, не заметив, что на мне нет куртки?
     Хотя благодаря весне сейчас и тепло, но не настолько.
     Тут у меня возникает в голове странное подозрение, что происходящее - всего лишь мираж, альтернатива, гипотетический сценарий, фантомный набросок.
     Сон.
     И я понимаю, что могу проснуться в любой момент. Произошедшее слишком маловероятно, чтобы быть однозначной реальностью, и я могу в любой момент его аннулировать.
     Но хочу ли я этого?
     Мне припоминаются разговоры с одной хорошей знакомой о возможной яркости сновидений. Сам я в тех разговорах защищал позицию скорее скептическую, утверждая, что сновидения бывают яркими лишь обрывочно и всё время норовят эту яркость утратить.
     Ну-ка, ну-ка?
     Присматриваюсь к нескольким тёмным щербинкам на снегу, удивительно реальным, число и взаимное расположение которых не меняется от взгляда к взгляду. Присматриваюсь к деталям архитектуры окружающих зданий. Всё кажется удивительно ярким и деталистичным, хотя я осматриваюсь по сторонам с откровенной опаской: а ну как сон из-за этого рухнет?
     Но всё остаётся на месте.
     Всё не менее ярко и деталистично, чем действительность. Хотя некое едва уловимое различие в привкусе реальности есть, но если не придираться - всё нормально. К сожалению, хотя я и вспомнил те разговоры о сновидениях и способах их просвечивания, мне не пришло в голову проверить осязательные ощущения - как там с руками и ногами? Сразу видно порождение двадцать первого века, привыкшее во всём полагаться на визуальные чувства.
     Луна, висящая над горизонтом, на миг вызывает у меня чувство тревоги недостаточным натурализмом. Но я успокаиваюсь, вспомнив, что наяву она тоже иногда кажется неестественно-мультяшной.
     Как же скоро этот сон распадётся?
     Я не хочу, чтобы он распался, это мой сон, хотя по закону Мерфи он теперь обречён очень скоро раствориться в небытие. То ли от горького сарказма, то ли от желания таким образом удержать сон, я начинаю напевать вслух одну невесёлую песню - которую при иных обстоятельствах и вспоминать бы не стал.
     Время суток - вечернее.
     То, что я пою, - и то, насколько громко пою, - не может не привлечь ко мне внимание одной лихой молодёжной компании.
     Они пытаются прицепиться ко мне, хотя подробностей я не помню - впрочем, вряд ли бы я запомнил их и наяву, учитывая неразборчивость и неправильность манеры речи таких компаний. Мне вдруг приходит в голову, что передо мной уникальный случай - возможность раскрыть персонажам сна, что они являются персонажами сна, и завизировать их реакцию.
     Но как доказать?
     Подумав, я демонстрирую им трюк, который всегда удавался мне в осознанных сновидениях - а иногда и в неосознанных.
     Зависание в тридцати сантиметрах над асфальтом.
     Полёты во сне редко выпадают мне. Но подъём в воздух сантиметров на тридцать - способность стабильная. Хотя даже она требует сосредоточения. Поэтому, сообщив парням, что они являются персонажами моего сна и посоветовав им внимательно следить за моими действиями, я пытаюсь чуть отстраниться от их прикосновений и сосредоточиться на пространстве под ногами.
     Приподнимаюсь.
     Гоп-компания в лёгком недоумении. Кто-то из парней как будто оказывается начитанным и вспоминает про левитирующих йогов. Что все они тут - персонажи сна, пока не осознаётся и не обдумывается ими.
     Может, они подумают над этим позже?

     Sic transit gloria mundi.
     Уже рассматривая пальцы кого-то из обступивших меня парней - или свои собственные пальцы? - я вдруг ощутил, что привкус реальности вокруг меня неуловимо изменился.
     Я ощутил, что могу легко развеять сон.
     И - тут же инстинктивно сделал это, нащупав слабину, как бы следуя неодолимому стремлению ударить по тонкой льдине.
     Мне не пришло на ум, что лучше было бы остаться в сновидении и понаблюдать подольше за реакцией моих собеседников. Хотя, возможно, краем сознания я почувствовал, что сон и так очень скоро рассеется и что менее унизительным в таком случае будет покинуть его самому? Скорее всего, мотив был таким.

     Лёжа на левом боку, я подумал, что это следует помнить.
     Столь яркий сон надлежит сохранить в памяти - сохранить для себя, чтобы моя бодрствующая ипостась больше никогда не смела сомневаться в возможной яркости сновидений. Но, едва лишь я попытался отчётливо вспомнить все его детали и подробности, как возникло чёткое ощущение процесса подмены.
     Я почти физически ощущал, как некто выдирает из моего мозга яркие рельефные воспоминания о только что произошедшем и заменяет их плоскими чёрно-белыми фальшивками.
     Поэтому - только ли поэтому? - я не могу вспомнить, по каким именно улицам Центра двигался. И с какими именно словами ко мне прицепилась та гоп-компания, и что я ей ответил.
     Помешать обесцвечиванию воспоминаний я не мог, да и надо ли?
     Помимо всего прочего, мне очень хотелось выспаться. А вполне возможно, что забывание сновидений - часть физиологии сна, необходимая для отдыха мозга.
     Тем не менее я попытался хищно вцепиться мыслью в те воспоминания, которые у меня остались. Воспроизвести в памяти всё произошедшее. И даже тут я ощутил помеху - моя мысль, будто специально, принялась перескакивать на более ранние сновидения, представляющие собой заурядный ирреалистичный абсурд.
     Но что секретного может быть в обычном полуосознанном сновидении?