Психосоматика: продолжение беседы (начало см. здесь).

...

Юлиана Пучкова: Ты хочешь подчеркнуть, что другие походы (в т.ч. психоаналитический) больше говорили бы о причинности, о прошлом, а юнгианский подход позволяет добавить (не заменить, а именно добавить) взгляд в будущее, цель, результат, то, к чему ведет человека нынешняя ситуация, симптом.

Мария Прилуцкая: Да, мы учитываем направленность в будущее, но не отбрасывая смысла промежуточных этапов, используя представление о цели для понимания происходящего сегодня, в контексте этой цели. Потому что это очень хорошие слова "обрести душу" и так далее, любой терапевт это скажет, что хочет этого для клиента. Но мы не просто мечтаем, что клиенту будет хорошо, а используем представление о цели для того, чтобы понимать происходящее сейчас, нынешние испытания – зачем они, как претерпевать эти страдания. Страдание может быть и инфантильным (с психоаналитической точки зрения), и созидающим (с точки зрения юнгианской, аналитической), выступающим как плата за возможность обрести себя.

Ю.П.: Таким образом в аналитическом, юнгианском подходе клиенту помогают не только разобраться, почему так происходит, но еще и наметить путь к ориентиру в дальнейшем пространстве жизни, - что дальше, метод является проводником, позволяет видеть перспективу.

М.П.: Да, и я понимаю, что наш метод для человека, не знакомого с психологией, может выглядеть как бы в перпендикулярной логике. Ведь на что люди опираются в обычных отношениях? На обыденную логику, моральные общественные представления о том, что приемлемо и неприемлемо, что перспективно, что нет. Но если бы действовала только эта сознательная логика, все выбирали бы только умных, красивых и перспективных, добрых и честных и так далее. Логика "все выше, выше и выше". Но психика так устроена, что невозможно быть только в светлой стороне постоянно, всегда что-то отбрасывается в тень (объявляется неприемлемым). И это отброшенное продолжает жить и как-то проявляться. А когда мы смотрим с точки зрения психоаналитического подхода, мы не говорим о том, что хорошая история про Психею или плохая. Она есть, и ее надо прожить, со всеми ее аспектами. И как бы ты ни выпрыгивал из этой своей истории, она найдет способ проявиться в чем-то еще, в похожих отношениях. Если задача появилась, она должна быть решена. И это уже не про плохое и хорошее (что я использую, а от чего отворачиваюсь), а про то, что я свою судьбу строю с опорой на все, что у меня есть. В том числе на что-то даже не личностное, не мое, а культурное, не индивидуальное, коллективное.

Ю.П.: Я тогда оказываюсь не один в своем страдании.

М.П.: И соединенным с духовной сферой, и мои страдания не просто непонятные и бессмысленные мучения, а нечто большее. Просто эта логика бывает сперва сложна для человека, который приходит за помощью, хочет жить обычной жизнью, вернуть все назад, сделать, как было.

Ю.П.: Это полюс духовности, который мы сейчас затронули в нашем разговоре и к которому приходит человек в анализе, - его, вероятно, в работе с психосоматикой уравновешивают другим полюсом, буквальным, телесным. Болит ведь. И после сессии с аналитиком человек идет на лечебные процедуры, допустим. Я предполагаю, что клиенту это бывает сложно удержать в голове, обе противоположности, и телесную, и душевную (психологическую и духовную). Иногда человек может так увлечься одной стороной процесса, что говорит: мне не нужны врачи, я исцелюсь духовно. Или - в противоположном случае - сказать, что только врач поможет, а психология тут бессильна, и обесценить другую сторону. Мне кажется, сложно именно это удерживание обеих сторон жизни. Как можно описать в одном пространстве обе стороны - что человек ходит и туда, и сюда (и к психологу, и к врачу, или на йогу)?

М.П.: У меня есть метафора на эту тему, сравнение. Это как вопрос гигиены. Мы всем моемся, моем руки, ухаживаем за своим телом. Это требуется и душе. И если мы это делаем для души, то и о теле не надо забывать, ему по-прежнему нужна гигиена. Не может быть гигиена только в одной какой-то сфере. Есть такая иллюзия, с которой соглашаются и многие психологи, - «все болезни от нервов», и психология всех спасет в одиночку. Я думаю, что медицинская помощь очень важна, и человек не должен от нее отказываться. Надо всегда тестировать реальность, понимать, что фактически происходит. Даже если психолог подкован в медицине, он все равно не заменит врача. Если речь идет о длительных, хронических, вялотекущих заболеваниях, тут может быть меньше медицинской составляющей, но все равно она должна быть. И если человек не ходит к врачу и говорит, что работа с психологом (или молитвы, или заговоры) заменит ему медицину, для меня как для специалиста это признак нарушения тестирования реальности, признак отказа от реальности, когда человек не хочет смотреть правде в глаза. Дело не в том тогда, что врачи не помогают, а в том, что человек отрицает этот компонент реальности. И точно также может отрицаться психологический компонент, и в любом случае надо начинать с работой с отрицанием. Психологи, которые принимают во внимание только психологический компонент, впадают в некую всевластность: я своим словом исцелю твое тело…

Ю.П.: И швы на рубашке рассосутся.

М.П.: Вот именно. Это самообман или обман клиентов. Каждый должен трудиться на своей ниве, на своей грядке, в своей зоне. Понятно, что бывают случаи спонтанного выздоровления на фоне психотерапии, когда какие-то симптомы уходят. А бывает наоборот, симптомы возникают в процессе терапии, когда проявляются какие-то скрытые процессы. Но я бы не стала рассчитывать на спонтанные чудеса, здесь, как в любом деле, надо трудиться. Бывает еще одна иллюзия – вполне тоже нормальная, просто ее надо замечать. Человек говорит: я стараюсь, учусь заниматься собой, рисую и пою и жду, когда же мне за это жизнь все даст? Такая позиция порой стоит за неким напряжением и старанием: я все делаю, а почему мне не дают? Как будто делать конкретные дела должен кто-то другой. То есть здесь тоже должно быть два полюса: полюс понимания и анализа – и полюс делания, поступков. Помимо внутренних процессов должны быть и внешние. Например, надо ходить на работу, даже если она не всегда во всем нравится.

Ю.П.: Те же два полюса, что в ситуации с психосоматикой, - понимание и делание, психологическая работа и медицинское обследование.

М.П.: Совершенно верно, важно всегда удерживать эту многополюсность.

Ю.П.: Это и есть один из юнгианских принципов – множественности, разнообразия.

М.П.: Да, поэтому если человек заваливается в один полюс, ему надо помочь восстановить и противоположный. В частности, поэтому специалисты должны понимать, что помимо их поля деятельности существует и другое: психологи должны более-менее разбираться в медицине, а врачи – знать, для чего нужны психологи и в какой момент пациенту нужно рекомендовать психологическую работу. И потом, психолог должен понимать, если работает, к примеру, с сердечными болями, за которым есть серьезная органическая патология, - что может спровоцировать обострение, болевой криз, что в такой момент происходит с человеком. Это нужно понимать из соображений безопасности клиента и чтобы знать, в какой момент можно интерпретировать, а когда надо водички дать и окно открыть. А для врача важно видеть потребность пациента в психологической помощи, чтобы в какой-то момент не назначать какую-то очередную схему лечения, а направить человека к психологу. Разбираться в этих вопросах ему не нужно, но уловить правильный момент важно. Опытные врачи со временем нарабатывают такую чуткость. Может быть, хирургу это не так важно, а гастроэнтерология, кардиология, эндокринология – место, где есть место для психологической работы.

Ю.П.: В последнее время я наблюдаю такую ситуацию на рынке услуг, когда врачи (люди с медицинским образованием, не имеющие психологического образования) объявляют монополию на работу с человеческими переживаниями и отрицая отдельную психологическую сферу деятельности. Кто-то по корыстным соображениям (дополнительный заработок не помешает), кто-то из того самого всевластия (трудно признать, что твоя сфера компетентности ограничена), кто-то по еще каким-то причинам. Похоже, психологи в таком противостоянии ведут себя деликатнее, говоря, что лечиться у врачей надо, что мы не претендуем на эту сферу, что психологам и врачам надо сотрудничать и только при этом условии люди будут получать облегчение всерьез и надолго.

М.П.: Да, это сложности, связанные с тем, что нет официально признанного разделения на медицинскую и немедицинскую психотерапию. Врачи иногда используют некие психологические методы воздействия, но чаще это наиболее директивные методы типа гипноза, суггестии, в сочетании с медикаментозным лечением. Иногда врач получает базовую подготовку в виде курсов по одному из методов психотерапии – символдрама, гештальттерапия и так далее. При этом он не психолог, но владеет одним из методов психологического арсенала. Но чтобы занимать кабинет психотерапевта в организации (больнице, поликлинике, центре), у него не требуют проходить длительное и дорогостоящее обучение, которое помимо теоретического и практического обучения (как у нас в МААП) включает длительную личную терапию и вообще-то подразумевается после базового уровня и которое проходят все психологи (во всяком случае, в юнгианском сообществе есть такая традиция, и люди стремятся пройти такую программу). Врач, закончивший базовую программу по одному из методов, уже позиционирует себя, как хочет, и это сбивает клиентов с толку. Человек тут, конечно, может опираться только на себя. Если ясно, что такой полумедицинский подход не помогает, он будет искать чего-то иного. А если помогает, то это и достаточно может быть.

Ю.П.: Это, наверное, еще зависит оттого, чего ожидает человек, чего хочет. Один мой знакомый, столкнувшись с неким психологическим дискомфортом, сказал: «Я знаю, что ничего медицинского у меня нет, но я хочу, чтобы мне помогал человек в белом халате».

М.П.: Да, многие именно так рассуждают. Авторитет врача у большинства людей выше, психологи появились в нашей стране не так давно. Но образ этот и более авторитарен: доктор сказал – надо сделать. И многие люди как раз этого не приемлют, они говорят, что им важен сам процесс разговоров, само это равное взаимодействие с психологом, совместный поиск. Те, для кого это важно, понимают, что им нужно и за что они платят. Кому какая модель ближе. В медицинской модели человек избавляется от болезни, получает здоровье и за это платит. В психологической модели гораздо больше нюансов: есть вещи, от которых не избавиться, а другие вещи по ходу дела перестают тревожить, и появляется что-то новое. Поэтому ценен сам процесс. Кто-то изначально ищет такой манеры работы, а кто-то попадает случайно – и рад этому, так как открывает для себя такие ценности, которым раньше не придавал значения.

Ю.П.: Какая последовательность (или параллельность) оптимальна для человека, обнаружившего некие непонятные соматические симптомы, - сперва пройти медицинское обследование, а потом с результатами – к психологу? Если применить метафору гигиены, то какова последовательность типа «почистить зубы, умыться, позавтракать»?

М.П.: Для начала – по проторенной дорожке: болит желудок – надо идти к гастроэнтерологу, болит голова – к неврологу и так далее. А если болит душа, идите к психологу. То есть начинать надо с самого острого, а там советоваться со специалистом. Не помогла медицина – образуется пространство для психологической гипотезы: что в моей душе происходит… Но понятно, что если человек сперва придет к психологу, никто его не прогонит, - просто он начал с этого шага, мелодия началась вот с этой ноты, и может быть, консультация врача в каком-то случае не понадобится вообще. В общем, надо сделать шаг, начать с чего-нибудь, чтобы справиться с проблемой.

Ю.П.: А вот теперь в контексте такого разговора, где мы затронули много разных аспектов работы с психосоматикой, как можно трансформировать формулу «все болезни от нервов»? Как вообще ты к ней относишься?

М.П.: Она, с одной стороны, приятная, открывающая пространство для работы психолога. С другой стороны, уж очень обобщенная и примитивная. В ней как будто звучит идея, что если я не буду нервничать, испытывать тревогу и беспокойство, то болезни пройдут. А ведь для того, чтобы болезни прошли, нужно как раз перетерпеть беспокойство и тревогу, столкнуться с ней, разобраться, что стоит за этой тревогой. Это ведь очень распространенная ситуация, когда человек приходит к психологу и жалуется на какой-то аффект и просит, чтобы его избавили от этого аффекта. И он, таким образом, страдает, но при этом избегает большего страдания. Потому что если позволить хотя бы на несколько минут этому аффекту побыть, то – о, удивительное дело! – аффект проходит. И за ним открывается нечто иное, то, что было скрыто за ним. И это может быть нечто действительно болезненное, то, чего сознание очень боится.

Ю.П.: Поэтому однозначную ограничивающую формулу «все болезни от нервов» полезнее заменять на вопросительную, уточняющую, исследовательскую: «что это со мной происходит?». Тогда перед человеком откроется путь к выздоровлению.

М.П.: Да, то есть дифференцировать ее, не останавливаться на общем объяснении «от нервов», а уточнять: а у меня-то что? Что и от каких именно нервов? Ведь даже если для начала человек ставит просто цель «чтоб не болело» и пока не задумывается о личностном развитии и так далее, психологический подход облегчает состояние. Потому что за любым телесным симптомом стоит какой-то его психологический аналог, и когда его символизируют, находят для него слова, обозначают его, понимают его смысл, то наступает некоторое (а то и полное) облегчение. Иногда я прошу клиентов как-то выразить свое чувство – в рисунке, в цвете, в форме, в словах, найти для него язык. Это помогает в любом случае, дает возможность осуществить психическую регуляцию общего состояния (и тела, и психики).

Ю.П.: То есть целительный эффект производится в те моменты, когда человек ощущает себя как единое целое, и телесное, и душевное существо одновременно, когда эти стороны бытия соединяются.

М.П.: Да, и в качестве побочного эффекта такого глубинного переживания мы видим освобождение от симптома – иногда длительное, иногда кратковременное, но какое-то облегчение. Выразил – и стало легче, напряжение ушло.

Ю.П.: Хорошо, что мы сейчас говорит про это, потому что мне приходилось слышать такое мнение у людей: врач обещает избавить от боли, а психолог будет предлагать терпеть эту боль и видеть в этом нечто самоценное. Все-таки важно, что мы также помогаем человеку смягчить острые чувства, если они его мучают, а уж потом разбираться что к чему.М.П.: Конечно, надо быть человеколюбивыми! Наверное, это еще зависит от типа личности самого психолога. Например, по типологии Юнга, для меня как для человека с ведущей функцией чувств невозможно терпеть, когда человеку плохо, и я говорю: давайте сначала уберем это, а потом будем работать дальше.

Ю.П.: Есть такие ситуации, когда соматическая проблема настолько тяжела и опасна, что как будто не остается места для психологической гипотезы, психологической работы. Это, например, яркие сердечные нарушения, или тяжелая онкология, - как будто бы, тут не о чем и думать, метастазы разрослись, вот человек и умирает. Как будто бы бесполезно тут что-то еще говорить. А с другой стороны – другие примеры, мелких недомоганий, к которым люди всерьез не относятся. Например, слегка побаливает голова или изжога часто бывает, и этому не придается значения. Как мы можем охватить эти две крайности спектра?

М.П.: Если у человека серьезное соматическое заболевание – есть ли здесь место психологической работе? Конечно, есть. В острой ситуации нужна медицинская помощь, но надо понимать, что для человека наличие у него тяжелой соматической болезни – это тяжелая психическая травма. Это значит, что психологически такой человек нуждается в работе с травматическим опытом. Часто бывает, что болезнь ставит человека перед ситуацией, когда он должен принять какую-то реальность, ужасную для него, изменить образ жизни и отношение к себе. Часто соматические болезни сопровождают кризисы – тот же кризис середины жизни. Болезнь часто ставит человека в ситуацию, когда он уже не может жить так, как жил.

В 1960-х годах два кардиолога составили описание людей, которые перенесли ишемическую болезнь сердца с осложнением инфаркт миокарда. Примерно за 20-30 лет до этого Данбар описала коронарную личность, но они хотели сделать прогноз, - будет ли у человека определенного типа личности инфаркт с большей вероятностью или нет. Они исследовали мужчин разного возраста, и оказалось, что наличие комплекса поведения типа А действительно повышает вероятность инфаркта. Но почему-то в разной степени в зависимости от возрастного периода. Они не объясняли, почему, а просто описали. В возрасте до 35 лет люди типа А в два раза чаще болели инфарктом, чем другие характеры. С 35 до 50 лет – в шесть с половиной раз чаще. После 50 лет – в полтора раза чаще всего. С юнгианской точки зрения было бы неплохо подумать, почему в возрасте 35-50 лет риск инфаркта так резко возрастает, до 6,5 раз чаще, чем у людей более спокойного характера.Почему так? Я на лекции всегда спрашиваю у студентов, почему так происходит, как они думают. Они дают разные ответы: усталость от работы, например. А я спрашиваю, - почему же по 50 лет всего в полтора раза чаще болеют, там ведь тогда должно быть вообще в 10 раз чаще. Тогда они говорят, что вот человек рос-рос, достигал всего, но понял, что не всего достиг, и стал еще быстрее достигать и больше работать, и вот тут его болезнь и настигает. Потом они переходят к более глубоким гипотезам, - в частности, о кризисе середины жизни. Как это связано с телом, с инфарктами?

Тогда я предлагаю студентам вспомнить классическую юнгианскую идею о том, что происходит с человеком в кризисе середины жизни. А должна происходить переориентация жизненной стратегии. Сначала человек действительно должен потратить много энергии на внешний рост: создать семьи, построить карьеру, достигать таких целей, идти вверх. А потом ему нужно переориентировать свою установку по отношению к своей душе. Он тогда должен свою энергию направлять внутрь. И это кризисная точка, где этот переход должен случиться. И если человек все продолжает идти вверх и не может признать, что должен признать смысл происходящего, поменять то, что с ним происходит, то инфаркт ставит такую точку, которая его может заземлить. Инфаркт говорит: так – не будет, надо жить иначе. Если человек не поймет, то будет второй инфаркт, и третий… И даже ранняя смерть. Потому что душа отказывается дальше продолжать эту стратегию. Этот жизненный план уже сделан, нужно сделать какой-то другой.

И конечно, я думаю, что для людей, которые в своей первой части жизни были в чем-то неуспешны, или люди, которые имеют сильный травматический багаж, будут иметь больше сложностей в этот период. Для них этот кризис оказывается сильнее, на мой взгляд.

Ю.П.: Давай напомним черты коронарной личности, которая рискует таким образом.

М.П.: Это конфликтность, соревновательность, постоянное стремление к успеху до перфекционизма, скрытая враждебность, нехватка времени, ощущение постоянного напряжения, тревожность, взрывная речь. Очень много напряжения, энергии, силы, которая расходуется в один и тот же канал – на внешние достижения. Это такой воин, который все время должен идти вперед героическим образом. И при этом он ничем не смягчен, и в середине жизни оказывается, что мало на что можно опереться. Ведь для того, чтобы перевернуть жизнь, нужно смирение, терпимость, трикстерность какая-то: дай-ка я посмотрю, что будет, если я сделаю по-новому, - о, как интересно! Если этого не хватает, происходят разные неприятности. Здесь психологическая работа может быть такой средой, где то, чего не хватает, может выстраиваться, средой, которая смягчает переход. То есть в психологической работе можно все дальше сделать, но для начала надо признать, что здесь есть место для психологического, - это определенный шаг, решение. Признать, что мне нужен психолог. Человек может этого не признавать и утверждать, что это злой начальник не дал ему заработать денег или довел его до инфаркта, или семья заела, или жизнь такая. Здесь нет места для психологического разворота, пока человек сам не услышит этот вектор, разворачивающий его в сторону души. Если психикой не брать это место, будет ломать через тело, в том числе, болезни.

Ю.П.: Еще довольно часто бывает так, что человек страдает от какого-то недомогания – и это страдание становится повседневным, привычным. Порой нескоро от клиента услышишь, что у него или у нее, оказывается, регулярно болят ноги, случаются головокружения или мучительный предместруальный синдром. Очень распространены жалобы на проблемы с пищеварением: изжога, тяжесть в желудке и тому подобное. И если кардиологические проблемы, о которых мы только что говорили, характернее для мужчин, то гастритоподобные явления – скорее для женщин. Мне кажется, это связано с женской тенденцией невыражения агрессии напрямую, а направления ее на себя. Зачастую люди не придают значения телесным симптомам, предпочитают их оставлять частью жизни и говорить «да, когда-нибудь схожу к врачу» и не ходят, а уж психологу об этом сказать просто иногда забывают. И так, пока не наступит обострение, например.

М.П.: Думаю, здесь много психологических смыслов, и скрываемая агрессия – самый явный, конечно. И действительно, важно понять, в какой момент человек делает разворот в сторону психологии. Можно долго лечиться у врача и не признавать, что здесь должно быть место и психологическому взгляду. У меня тоже есть такие клиенты, которые либо не говорят о своих симптомах, либо не позволяют их обсуждать. Если думать о том, что происходит с человеком, который так себя ведет, я бы предложила метафору переваривания – сварения, переваривания, переработки. Когда желудок не справляется с этой функцией или переваривает и разъедает себя, то я бы думала о том, как вообще у человека происходит переваривание опыта. Как если бы какие-то части опыта поглощались, но не переваривались. Можно же не брать что-то внутрь – и тогда не надо иметь с этим дела. Но ведь что-то внутрь принимается (возможно, бессознательно) и не переваривается, человек не может справиться с переживаемым в опыте. Как если бы человек переживал сильное отвержение и искал бы это отвержение во внешнем мире, но при этом наказывал бы себя за это отвержение, нападал бы на себя. В этом случае, как и в других, я бы начала с поиска аналогий между телесными явлениями и внутренним миром человека, попробовала бы клиенту это показать.

Ю.П.: И тогда нежелание включать эти явления в ход психологической работы – это попытка отложить момент, когда придется начать переваривать опыт, с которым не хочется сталкиваться.

М.П.: Да, например. Тут приходится, конечно, терпеливо ждать подходящего случая. Потому что я думаю, что если просто сказать пациентке: «Ваша невыраженная агрессия переваривает вас изнутри», это было бы непонятно и отброшено. Я бы попыталась найти какую-то психологическую канву. Есть юнгианская книга Альфреда Зиглера «Архетипическая медицина», я переводила одну главу из этой книги. У Зиглера есть, в частности, хорошая мысль: болезнь, если уж она должна появиться, найдет для этого пути – в теле, в психике, - чтобы выразиться. И болезнь, раз уж она появляется, для чего-то нужна и может что-то значить. Когда я это прочитала, мне эта мысль показалась очень пессимистичной: что же получается, нельзя предотвратить болезнь? А потом я поняла, что он имеет в виду именно понимание случившейся болезни.

Ю.П.: Лучше открыть болезни одну, психологическую дверь, чем она найдет себе другую, телесную, более мучительную, возможно.

М.П.: Ну да. Если я работаю с пациентом, я буду ждать, когда для него откроется эта дверь в психологическое, а не бросаться его тащить по этому пути, сходу анализировать его симптомы.

Ю.П.: Здесь, видимо, очень важна идея того, что тело дает знать о предвестниках заболевания, и надо внимательно относиться к себе – не считать постоянные недомогания частью своего образа жизни, не продолжать себя мучать недосыпами в сочетании с крепким кофе по утрам и тому подобными вещами. И если обращать внимание на такие трудные для тела детали образа жизни, то можно предотвратить множество как телесных, так и психологических неприятностей.

М.П.: Да, люди порой мучают себя, руководствуясь жесткими идеями. Например, «я всегда должен быть в тонусе» - говорит себе человек, и если однажды утром ему не хочется бежать и пускаться в активную деятельность, он не дает себе сделать паузу, не умеет примиряться с периодическими, временными нормальными спадами тонуса. Мы же не злимся на дождь за то, что он пошел, и не пытаемся его остановить или ходить без зонта и мокнуть, а принимаем это как факт и предпринимаем соответствующие меры, приспосабливаемся к дождю. Так и к спадам состояния (как телесного, так и душевного) можно приспособиться, если их замечать и принимать как факт. Важно замечать, что с вами происходит, что с телом, хорошо ли вам. Банальный вопрос «Как вы себя чувствуете?» или «Как себя чувствует ваше тело сейчас?» многих повергает в растерянность, люди зачастую не знаю, что сказать. Должен быть некий наблюдающий центр в сознании, который мог бы ответить на такой вопрос. Ведь многие проблемы психологического толка дают о себе знать сперва на бессознательном уровне, в виде телесных явлений. Появляющаяся головная боль, бессонница, потеря аппетита или наоборот переедание – все это сигналы того, что что-то не так внутри, а мы еще этого не поняли, не осмыслили.

Ю.П.: Интересно было бы предлагать человеку поискать такую внутреннюю фигуру, некую роль, которая отвечала бы за то, чтобы присматривать за собой, заботиться, отмечать дискомфорт, наблюдать и предпринимать что-то. Какую-то альтернативу той жесткой фигуре, которая требует эксплуатировать себя, держать в ежовых рукавицах и постоянно подгонять.

М.П.: Мне кажется, такая роль носит феминные черты, что-то похожее на мать, на хорошего родителя – достаточно понимающий и принимающий, не слишком тревожный, но внимательный. Здесь интересно подумать об отношении к болезни и здоровью. Правильное отношение требует некоторого выстраивания. Например, если в детстве болеть запрещалось, если его наказывали за болезнь, то он впоследствии будет подавлять неприятные ощущения, насильно заставлять себя работать в совершенно больном состоянии. Или же наоборот, если родители были очень мнительными, человек будет постоянно пугаться малейшего ощущения в теле, так как тут же будет воображать тяжелую болезнь. В такой жалобе люди не признаются сразу, но она довольно распространена: страх заболеть чем-то тяжелым или неприятным, - СПИДом, раком, остановится сердце и т.д. Такие ипохондрические страхи также что-то говорят об отношении к болезни и здоровье. Поэтому внутренняя роль здесь может быть очень разная по отношению к здоровью и болезни. Если вы очень мнительный человек, то должны выработать некую устойчивость против этих страхов, не бегать к врачу с каждым чихом, а проходить обычное обследование, если надо убедиться в отсутствии болезни. И тут внутренний наблюдатель тоже может помочь, остановиться, подумать: вот я боюсь стать больным, - а может быть, за этим страхом есть другой, и я боюсь чего-то еще. Например, бесконтрольности, неудачи.

Начало беседы см. здесь.

 

См. также: «Здоровый образ жизни с точки зрения психологов»

(c) Клинический центр аналитической психологии, 2010

/