Mама,
какой он наглый, до губ прокушенных невозможный
до туго натянутой
венки височной - сложный
как кислород под водой, истерично нужный
огромный
и неотложный

как мне вместить это все в мое тельце, мама
до
сих пор нетроганная моя
крохотная душа
потому что теперь ее самая
тихая глубина
оживает и мечется, так, что нельзя дышать –
это
глупо, но как мне легкими управлять
когда он улыбается, мне согревая
там все, до дна

знаешь, ведь от него у кого-то родится сын –
это
будет самый красивый на свете мальчик, клянусь
только если об этом
подумать, мама, то я свихнусь
потому что во мне очень громко идут
часы
отмеряя фатальное: десять, девять. мам, я боюсь
мам, мне
страшно, я снова маленькая такая:
мне четыре, ты плачешь. зачем? я не
понимаю
мне пятнадцать, и я не верю, что разберусь
или даже
тринадцать – я некрасивая и стесняюсь
и уже с девяти ненавижу, когда
мне врут
я настолько маленькая, что рыдаю
прямо на эскалаторе, в
шумном и темном метро
он не видит, наверное, как мне обжег нутро
и
не чувствует, как я за час без него замерзаю

если в двух словах:
посмотри, он в меня врастает
а я корчусь от боли, отчетливо
представляя
как потом его вырвут и заберут
а еще я знаю
что
таких, как я, в это долгое плавание не берут