[267x400]Зато у брата был «Сатирикон» Петрония — самая фривольная книга во всех вышеперечисленных домашних библиотеках, вместе взятых. Определенно, у древних римлян жизнь была куда разгульнее, чем у нас в Нортвуде, графство Мидлсекс. Пиры, рабыни, оргии — редкостное разнообразие! До сих пор не знаю, заметил ли брат, что его «Сатирикон» мало-помалу истрепался: некоторые страницы вывалились. В своей наивности я предположил, что во всех сочинениях античных классиков найдутся развратные места. И осознал свою ошибку, лишь проскучав много дней над Гесиодом.

***

Я-то никогда в жизни не видел ни одного писателя и раньше не был знаком ни с кем, у кого были бы знакомые писатели. Кажется, я слышал одного-двух писателей по радио или видел по телевизору — какие-то интервью в передаче Джона Фримена «Лицом к лицу». Но моя родня подступилась всего ближе к литературному миру, когда мой отец учился на отделении иностранных языков в Ноттингемском университете: там преподавал профессор Эрнест Уикли, чья жена сбежала с Д. Г. Лоуренсом.

***

Как бы то ни было, на приобретение книг уходило больше половины моего бюджета. Я покупал первые издания писателей, которыми восхищался: Во, Грина, Хаксли, Даррелла, Бетджемена. Покупал первые издания поэтов-викторианцев — Теннисона, Браунинга (кстати, никого из них я до той поры не читал), так как они казались баснословно дешевыми. Грань между моими любимыми книгами, книгами, которые теоретически должны были мне понравиться, книгами, которые я надеялся полюбить, и книгами, которые в данный момент мне не нравились, но, чем черт не шутит, в будущем могут и понравиться, редко бывала четкой.

***

Опубликовав свой первый роман, я несколько поостыл к коллекционированию книг (или, чего уж там, к книжному фетишизму). Наверное, мое подсознание смекнуло: теперь, когда я фабрикую собственные первые издания, чужие мне не так уж нужны.

***

Конечно, на свете всегда будут люди нечитающие, читающие не то и не так, читающие лениво, но такие читатели существовали всегда. Чтение — умение большинства, но искусство меньшинства. И все же ничто не в силах заменить чтение — действо точнейшее, тончайшее, сложнейшее, акт причащения, в котором сливаются отсутствующий автор и завороженный, присутствующий читатель.

***

Американский писатель и исследователь-дилетант Логан Перселл Смит однажды сказал: «Некоторые полагают, что жизнь — главное; я же предпочитаю чтение». Поначалу его фраза казалась мне остроумной; сегодня я нахожу, что это — как вообще многие афоризмы — неправда в изящной обертке. Жизнь и чтение не два разных вида деятельности. Их разграничение ложно (как и выбор между совершенством в жизни и совершенством в творчестве, который воображал себе Йетс). Чтение великой книги не эскапизм, а, наоборот, проникновение в глубины жизни. Пусть со стороны кажется, что ты сбегаешь — в другую страну, другие нравы, другую манеру речи, — но на деле ты обогащаешь свои познания о подтекстах, парадоксах, радостях, муках и истинах жизни. Чтение и жизнь существуют не раздельно, а в симбиозе. И для этого важного дела — познания мира с помощью воображения и познания себя — был и остается единственный идеальный символ: бумажная книга.