[259x400]Еще раньше, вместо научных объяснений находят стихи и сказки, полные замечательных образов, а людей, богов и животных, как сообщных творцов, и слышат, что описывают возникновение, происхождение мира самым естественным образом. По крайней мере, узнают достоверность случайного, механического происхождения мира, и это представление достаточно знаменательно даже для человека презирающего беспорядочные создания воображения.

***

Когда люди читают и слушают настоящие стихи, то чувствуют, как пробуждается внутреннее понимание природы, и люди реют подобно ее небесному телу одновременно в ней и над ней. Естествоиспытатель и поэт благодаря единому языку всегда являли себя, как Единый народ.

***

Если поэты легкомысленно следили больше за жидким и летучим, то те острыми ножевыми разрезами пытались исследовать внутреннее строение и соотношение частей. Под их руками умерла ласковая природа, и оставила лишь мертвые судорожные останки, наоборот поэтом, как духовным вином, природа, еще больше одушевленная, дала возможность услышать самые божественные, самые резвые нежданности, и возвышенная, над своей повседневной жизнью, поднялась к небу, плясала и вещала, всякого гостя называла желанным и с радостным духом расточала свои сокровища. Так изведала она вместе с поэтом небесные часы и только тогда приглашала естествоиспытателя, когда бывала больной и совестливой; тогда она отвечала ему на всякие вопросы и чтила охотно сурового и строгого мужа.

***

Итак, кто точно хочет познать ее душу, тот должен искать ее в обществе поэтов, там она открыта и изливает свое чудесное сердце. Но, кто ее любит не от всего сердца и только дивится в ней, то тому, то другому, и узнать стремится на опыте, пусть посещает прилежно ее больницу, ее кладбище.

***

С природой находятся в столь же непостижно различных отношениях, как и с людьми; тогда как ребенку она показывается детской и ласково прижимается к его младенческому сердцу, Богу она является божеской и соотвечает Его высокому духу.

***

И вот, когда вокруг нас лежит чудесная чувственная и не-чувственная природа, мы верим, что то влечение есть притяжение природы, изъявление нашей обоюдной симпатии: только один ищет за этими голубыми дальними фигурами еще родину, которую они ему застят, возлюбленную своей юности, старинных друзей и милое прошлое; другой думает, что ждут его по ту сторону неведомые величия, верят, что за ними затаено полное жизни грядущее и в несказанном стремлении простирает руки навстречу новому миру.

***

Как виден будущий живописец в мальчике, покрывающем рисунками все стены и ровный песок и пестро расцвечивающем фигуры, так виден будущий философ в том, кто неустанно следит за всякими природными вещами, кто о них расспрашивает, на все обращает внимание, все достопримечательное собирает воедино и радуется, если стал повелителем и обладателем какого-нибудь нового явления, новой силы и ведения.

***

Обращение с силами природы, со зверьми, растениями, скалами, бурями и волнами должно непременно уподобить людей этим явлениям и это уподобление, превращение Божеского и человеческого в необузданные силы есть Дух природы, сей грозно поглощающей мощи: и не есть ли уже все, что видят люди, похищение неба, великая развалина прежних величий, остатки страшного пира?

***

Научится ли он хоть когда-нибудь чувствовать? это небесное и самое естественное из всех чувств ему еще мало знакомо, благодаря чувству вернулось бы старое, желанное время; элемент чувства – это свет внутренний, который разбивается на более прекрасные и сильные краски. Тогда бы взошли в нем звезды, он научился бы чувствовать весь мир яснее и многообразней чем иные, когда зрение указует ему границы и плоскости. Он стал бы мастером некой бесконечной игры и забыл бы все глупые страдания в вечном, самое себя питающем и постоянно возрастающем наслаждении. Мышление есть только сон чувствования, бледно-серая, слабая жизнь.

***

На все, что предпринимает человек, он должен направлять свое внимание или свое Я, – сказал наконец один из них, – и если он это исполнил, то скоро в нем возникнут мысли или новый род восприятий, кажущихся ничем иным, как нежными движениями окрашивающего или стучащего острия, или причудливыми сжиманиями и образованиями эластичной жидкости.

***

Совокупность того, что нас побуждает и движет, зовется природой, и таким образом она находится в непосредственном отношении к частям нашего тела, которые мы называем чувствами.
Неведомые и таинственные соотношения нашего тела заставляют нас предполагать о неведомых и таинственных соотношениях природы, и таким образом, она есть та волшебная община, в которую нас вводит наше тело и которую мы можем изучать согласно ее устроениям и способностям.

***

Однако следует еще подумать и о том, что сперва мы должны бы вообще приобресть многообразный опыт в мышлении прежде чем сможем приняться за внутренний состав нашего тела и применить понимание его к разумению природы, и тогда, конечно, не было бы ничего естественней, как вызывать всевозможные движения мышления и приобресть сноровку в этом деле

***

Все божественное имеет историю, природа – это единственное целое, с чем может себя сравнить человек, не должна ли она быть также, как и он, понимаема в истории или, что одно и то же, иметь дух. Природа не была бы природой, если бы не имела она духа, не была бы тем единственным отображением человечества, не преложным ответом на таинственный этот вопрос или вопросом на этот бесконечный ответ.

***

Поэтов обвиняют в преувеличении и им прощают только их образный, метафорический язык и без более глубокого исследования удовлетворяются тем, что приписывают их фантазии, ту причудливую природу, что видит и слышит многое такое, чего не слышат и не видят другие, и которая в каком-то милом безумии по своему произволу властно правит действительным миром. Но мне кажется, что поэты преувеличивают еще далеко недостаточно, что они только смутно предчувствуют обаяние того языка и только играют фантазией, как дитя играет волшебным жезлом своего отца. Они не ведают, какие им силы подвластны, какие миры им должны повиноваться. Разве не правда, что камни и леса повинуются музыке и, укрощённые ею, подчиняются всякому желанию, подобно домашним животным?

***

Не выражает ли вся природа состояния каждого из высших, волшебных существ, которых мы называем людьми, столь же прекрасно, как лицо и обличья, биенье и краски. Не становится ли скала своеобразным Ты, как только я начинаю с ней говорить. И что я иное, как не поток, когда гляжу я печально в его волны и теряю мысли в его плавном течении? Только спокойная, исполненная наслаждения душа поймет мир растений, только веселое дитя, или дикарь, поймет зверей.

***

Мыслящий человек возвращается к первичной функции своего бытия, к творческому созерцанию, к тому времени, когда творчество и знание находились в чудеснейшей взаимосвязи, _к творческому тому моменту истинного наслаждения, внутреннего самозачатия. И вот, когда он совершенно погружается в созерцание этого первоявления, перед ним открывается в нововозникающих временах и пространствах, подобно непомерному зрелищу, летопись рождения природы, и каждый устойчивый пункт, возникающий в безконечной текучести, становится для него новым откровением гения любви, новою узою между Ты и Я. Тщательное описание этой внутренней вселенской истории есть истинная теория природы

***

Как странно, что именно самые священные и прелестные явления природы находятся в руках столь мертвых людей, какими обычно бывают химики.

***

Это не отражение только, когда небо лежит в воде, – это нежное сдружение, знак порубежности, и если не совершенное стремление в непомерную высь, то счастливая любовь погружается с радостию в бесконечную глубину.

***

Но втуне хотеть поучать и наставлять природу. Слепорожденный не научится видеть, сколько бы ни пожелали ему рассказывать о красках и сияниях и о дальних фигурах. Точно так же никто не поймет природы, у кого нет органа восприятия природы, внутреннего природотворческого и различительного орудия, кто не самопроизвольно везде признает и различает во всем природу и с врожденной страстью к оплодотворению и рождению, в близком, многообразном родстве со всеми телами, через посредство ощущения смешивается со всеми существами природы и как бы всем чувством своим, входя, сливается с ними.

***

Жизнь вселенной – это вечный тысячеустый разговор.