[258x400]Жена Годфри Чармиан сидела, прикрыв глаза и располагала свои мысли в алфавитном порядке, который, сказал Годфри, все-таки лучше, чем полный беспорядок, а то ведь в мыслях у нее не осталось ни логики, ни хронологии.

***

Смерть Лизы привела его в благоговейный трепет, ибо хотя он знал общее правило смерти для всех, однако же каждый данный случай повергал его в восторг и недоумение и обогащал свежими ощущениями.

***

Он по-волчьи осклабился и пролил человеческие слезы, словно он был полузверь-получеловек, а не получеловек-полупоэт.

***

– Это как на войне, – заметила мисс Тэйлор.
– То есть?
– Когда тебе за семьдесят, это как на войне. Друзья все сгинули или гибнут, и ты, словно на поле боя, пока живой – среди мертвых и умирающих.

***

– А-а, – сказала Чармиан, – ты мстишь мне, Эрик.
– Я не Эрик, – возразил он.
– Но ты мне мстишь.

***

– Тогда она еще была гораздо моложе меня.
– Она и сейчас моложе тебя, – сказал Годфри.
– Нет, Годфри, теперь уже нет.

***

– Помните, – сказал он, – что вас ждет смерть.
– Боже мой, – сказала она, – последние тридцать лет, если не больше, я то и дело об этом припоминаю. Кое-чего я не помню, мне ведь все-таки восемьдесят шесть лет. Но о смерти своей не забываю, когда бы она ни пришла.

***

Доведись мне жить сначала, я вменил бы себе в обычай ежевечерне сосредоточенно размышлять о смерти. Я бы, так сказать, сжился с памятью о ней. Такая память жизненно необходима. Смерть, когда она подкрадется, не должна заставать человека врасплох: ожидание ее – залог полноты жизни. Постоянная сопричастность смерти оживляет бытие. Иначе оно теряет вкус: жить без этого чувства – все равно что питаться одними яичными белками.

***

С давних пор он ошибочно считал каждый успех Чармиан ущербом для себя, и ему, в силу привычки, не могло быть хорошо, если ей не было плохо.

***

– Чармиан тоже религиозная женщина.
– Нет, всего-навсего женщина со своей религией.

***

Окно ее комнаты выходило на луг, посредине которого возвышался раскидистый вяз. Ей можно было сидеть у окна и смотреть, как гуляют другие – не ее ли школьные подруги, выскочившие на переменку, а она с директрисой пьет чай у окна.
– Все-все, – сказала она Гаю, когда тот проковылял к ней от дверей и кое-как пристроился, – все здесь дышит невинностью. Я словно освободилась от первородного греха.
– Бедненькая, как тебе скучно, – сказал Гай.

***

Какими тусклыми и нудными, подумал Гай, становятся самые интересные люди, сколько-нибудь пораженные чувством вины.

***

В старости, Алек, всем нам кажется, что жизнь прошла без толку, просто потому, что мы к ней очень были привязаны.