[280x400]Ведь нынче настали совсем иные времена: самоубийства маскируют под убийства, романы пишет врач Роджер Экройд, и всякий норовит опубликовать сотню-другую страниц с описанием захватывающих впечатлений, которые он испытал, разглядывая себя в зеркало.

***

Короче говоря, если вести речь об Улиссе, то я выбираю того, которого придумал Гомер.

***

– Не забывайте, отец Дюма был известным генералом Республики, .. И писатель не раз доказывал свою любовь к народу и свободе.
– Хотя с историческими фактами он обращался куда как вольно.
– А разве это так уж важно? Знаете, что он отвечал тем, кто говорил, будто он насилует Историю?.. «Я ее насилую, истинная правда. Но я делаю ей очаровательных детишек».

***

Бывают вдовы безутешные, а бывают такие, которых с радостью вызовется утешить любой мужчина.

***

Корсо даже успел заметить, как она неестественно дернула веком, словно стараясь выжать из глаза хоть одну слезинку, но глаза оставались предательски сухими. Впрочем, это еще ничего не значило. Целые поколения нестойких косметических средств научили женщин владеть собой и сдерживать чувства.

***

Библиофилия – род религии, и это на всю жизнь…

***

Деньги – ключ, открывающий людям потайные двери. Благодаря им я могу купить, скажем, вас. Они помогают мне получать то, что я больше всего ценю в этом мире, – книги. – Он сделал несколько шагов вдоль шкафов. – А в книгах, как в зеркале, отражается образ и жизненный путь тех, чьи писания заполняют их страницы. Отражаются тревоги, тайны, желания, жизнь, смерть… Это живая материя – надо уметь обеспечить им питание, защиту…

***

Дело трудное, предупредил я, ведь в литературе не бывает четких границ; одно опирается, наслаивается на другое – в результате получается сложная интертекстуальная игра, своего рода система зеркал или конструкция типа русской матрешки, где почти невозможно установить, что откуда берется. Только совсем уж глупые или очень самоуверенные критики посягают на это.

***

Знать и молчать – правило. А правила надо соблюдать, даже когда расставляешь ловушки, иначе никакой игры не получится.

***

Пройдет сотня лет, – пробормотал он, прищурив глаз и рассматривая на просвет одну из страниц, – и почти все, что мы сегодня видим в книжных магазинах, исчезнет. А вот эти тома, напечатанные двести или даже пятьсот лет назад, будут пребывать в целости и сохранности… Ведь нынче у нас такие же книги, каков и сам наш мир, – каких мы и заслуживаем…

***

Женщина рассеянно кивнула. Понять, дура она или хорошая актриса, было невозможно.

***

Как правило, я берусь лишь за какое-нибудь очень конкретное дело. Как Хамфри Богарт в кино. Или как проститутки.

***

Со старинными семьями происходит то же, что и с древними цивилизациями: однажды выясняется, что силы их истощены, и тогда они умирают. – Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в глазах его отразились давно отсутствующие предметы. – Но сначала приглашают на службу варваров – для охраны limes Дуная, потом помогают варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками… И вот в один прекрасный день варвары восстают, и захватывают все твои владения, и грабят их.

***

Я из числа тех, кто полагает, что, когда речь заходит о книгах, общепринятые моральные нормы в счет не идут.

***

Но святотатство немыслимо без веры… Только верующий способен совершить его и осознать, что именно он совершает, оценить ужасный смысл поступка. Мы никогда не испытали бы ужаса при осквернении святынь, нам безразличных; это все равно что богохульствовать, не адресуясь к конкретному богу.

***

Я не люблю подарков, – хмуро буркнул Корсо. – Было дело, кое-кто принял в дар деревянного коня. На этикетке стояло: ахейская ручная работа. Те идиоты и обрадовались.

***

К тому же я не доверяю тем, кто вечно улыбается.

***

А все эти архангелы? – заговорила Ирэн Адлер, впрочем, возможно, это была ее тень. В тоне звучали пренебрежение и обида; Корсо уловил эхо с силой выпущенного из легких воздуха, так что получился вздох презрения и отчаяния. – Они такие красивые, такие совершенные. И такие дисциплинированные – прямо как нацисты.

***

Дурные времена, снова повторил он про себя. Абсурдные времена. Столько информации – книги, кино, телевидение, столько возможных уровней чтения, и вот результат: нельзя с точностью установить, что перед тобой – оригинал или копия; нельзя понять, когда набор зеркал возвращает реальный образ, когда искаженный, а когда нечто среднее между тем и другим и каковы, собственно, были намерения автора.

***

Будь я ирреальным, подумал он с облегчением, у меня волосы встали бы дыбом от подобных мыслей; я вскричал бы: «О, проклятый рок!», – и лоб мой покрылся бы испариной. Зато жажда меня, разумеется, не мучила бы. Я пью, следовательно, существую.

***

Вот они, – я обвел рукой библиотеку. – Можно подумать, что книги стоят себе тут недвижно и беззвучно, но ведь они переговариваются между собой, хотя и кажется, что друг друга не знают. Поддерживать беседу им помогают их авторы – так яйцо использует курицу, чтобы получилось новое яйцо.

***

Человек взрослеет, делается флоберианцем или стендалианцем, выбирает Фолкнера, Лампедузу, Гарсиа Маркеса, Даррелла или Кафку… Мы расходимся во мнениях, порой дело доходит до стычек. Но стоит упомянуть определенных авторов и некоторые волшебные книги, как мы снова чувствуем себя сообщниками. Эти книги открыли нам литературу, не навязывая догм и ложных правил. Они – воистину наша общая родина; они не о том, что человек видит, а о том, о чем он мечтает.

***

Что ж, книги преподносят нам подобные сюрпризы, подумал он. И каждый получает такого дьявола, какого заслуживает.