* * *
Лавочке в скверике так одиноко,
Грустно и зябко, осталось грустить.
Дождь мелкий сыплет, и клён желтоокий
Больше не может её защитить.

Листья его от стыда покраснели,
Но не остаться им больше в строю:
Ветром гонимые, прочь улетели,
Мокнуть оставив подругу свою.

Лавочка спит, обречённо вздыхает.
Снится блаженство прошедших ей дней:
Сухо, тепло… и она вспоминает
Сколько друзей тогда было у ней.

В те дни одна – никогда не бывала.
Днём – пожилые, всё чинный народ.
Столько друг другу расскажут, бывало –
Лавочка слушала, свой раскрыв рот.

Правда, иные порой распивали
Водку, но всё ж себя мирно вели.
Ну, а уж если тут вдруг засыпали,
В форме мужчины тотчас забирали
И в спецавто их куда-то везли.

Были, хоть редко, ещё недоростки,
Те, у кого, видно, совести нет –
Ножичком резали лавочке доски,
Чтобы оставить в истории след.

Но только сумерки в сквере сгущались
(Лавочки самый любимый момент),
Парочки сразу на ней появлялись –
Это совсем уж другой контингент.

Нет болтовни тут заумной, бравады –
Лишь поцелуи и ласковый тон
Женского голоса: «Милый, не надо…
Нет, милый, не… ах!..», и сладостный стон.

Лавочка от этих звуков балдела,
В такт с молодыми тихонько скрипя.
С ними она и сама молодела,
Клёну даря без остатка себя…

И на рассвете прохожий картинку
Мог наблюдать, изумления полн:
Как раззадоренной лавочке спинку
Нежно ласкал осчастливленный клён…

А вот теперь ей опять одиноко,
Грустно и зябко, и впору рыдать.
Дождь сыплет мелкий, и клён желтоокий
Больше не может её приласкать…