...Василий спустился к сыну с невесткой, и они пошли на их с Арсением любимое место, где несколько лет назад они вместе с Мариной жарили шашлыки, когда приезжали сюда навестить её. Погода была великолепная – светило солнце и, отражаясь от сверкающего в его лучах непорочного снега, красиво подсвечивало снизу сосновые стволы и их курчавые верхушки, заботливо укутанные снежной пелериной. Вороны, радостно каркая, носились меж огромных елей в своих любовных играх, время от времени осыпая с еловых лап снег на головы прогуливающихся больных. Из-за реки раздавался звонкий пересвист свиристелей и глухое цоканье снегирей. Воздух был такой чистый и ядрёный, что, несмотря на небольшой мороз, Василию здесь дышалось значительно лучше, чем в палате.
- А Галя беременна, - неожиданно выпалил Арсений, разрушая ход восторженных мыслей Василия и спуская его на землю.
Василий оторопел.
- Когда вы успели? Прошло всего немногим больше четырёх месяцев, как вы поженились! (Василий точно знал, что до свадьбы у них никаких половых контактов не было, потому что Галя была набожна и категорически возражала против сексуальной жизни до брака – об этом ему сам Арсений говорил).
Василий удивился ещё и потому, что не так давно у них с сыном как раз был разговор на эту тему, и они вроде пришли к единому мнению, что с детьми пока торопиться не следует.
- Понимаешь, - говорил Василий, - самое трудное время при создании новой семьи – первый год, когда молодожёны притираются друг другу, меняют некоторые свои привычки, представления, взгляды. Этот процесс, как правило, у всех протекает непросто. А, учитывая, что вы до свадьбы не жили половой жизнью, могут появиться ещё и осложнения сексуального характера. И все эти вопросы лучше решить пока вы одни, чтобы потом не травмировать психику ребёнка.
Арсений соглашался, кивал, и вот теперь…
- У нас это получилось как-то непредсказуемо, неожиданно - как бы прочитав мысли отца, сказал Арсений. – А потом, долго ли умеючи! – рассмеялся он, потешаясь, видимо, растерянным видом отца.
- Да и то верно – дурное дело не хитрое, - поддержал шутку родитель и радостно расцеловал обоих. – Вот это вы мне принесли радостную весть! А вы кого ждёте? – спросил он, воодушевляясь.
- А, нам всё равно, - в один голос ответили дети, - лишь бы ребёночек здоровенький был!
- Это верно, - поддакнул Василий, - а мне хочется, чтобы у вас доченька родилась. Парень у меня уже был, до сих пор в печёнках сидит, - шутливо сдвинул он брови, но не выдержал и улыбнулся, улыбнулся как-то мечтательно, - а вот теперь хочется с внучечкой повозиться. Они, девчоночки маленькие, таки очаровательные, такие умненькие, с ними так интересно! Дожить бы…
- Так, пап, ты это прекрати, - посерьёзнел Арсений, - ты теперь о всякой чепухе и думать не смей! А кто нам помогать будет с воспитание ребёнка? Галины родители живут не близко – не наездятся. Так что давай выздоравливай, и как можно, быстрее…
Возвращался в свою палату Василий в другом настроении: он был безмерно счастлив, что скоро у него появится внук или внучка, но в то же время было и немножко грустно. «Как я быстро постарел! - с тоской подумал он. – Мы шебуршимся, не обращаем внимания на седые волосы и проплешины, вообще стараемся не замечать своего возраста, но подросшие дети и нарождающиеся внуки нам категорически напоминают о нём»

…На этот раз лечение в больнице оказалось менее эффективным, чем тринадцать лет назад. То ли болезнь была слишком запущена, то ли пациент был в таком возрасте, когда организм уже не так легко справляется с недугом. Чуда, как в прошлый раз, когда Василий уже через десять дней был «как огурчик» и чувствовал себя практически здоровым, не произошло. Выздоровление шло тяжело и очень медленно. И всё-таки польза от пребывания в больнице была неоспоримая. Это как столкнуть лодку с мели, а там уж только греби вёслами. Роль вёсел исполняли ингаляционные аэрозоли, которыми приходилось пользоваться несколько раз в день, и тогда можно было сносно существовать, выполняя даже какую-то не очень тяжёлую физическую работу. Тем не менее, участковый врач по рекомендации лечащего врача больницы направила Василия на освидетельствование по поводу присвоения ему группы инвалидности. Такой «титул» казался Василию неприятным и даже постыдным, но, учитывая то, что он давал некоторые материальные льготы, что в нынешних его условиях было совсем нелишним, Василий согласился на эту процедуру. И был не рад, что согласился.
Оказалось, что в нашей стране, чтобы получить инвалидность, надо обладать богатырским здоровьем. Складывалось ощущение, что медицинские работники и чиновники государственного социального страхования устраивали нечто вроде гонок на выбывание с натуральным отбором – все слабаки в процессе их сходили с дистанции и получали бонус в виде государственных субсидий на похороны, а те, кто доходил до финиша, поощрялись званием инвалида соответствующей группы с соответствующими льготами. Василий выдержал, угробив на это весну и половину лета – просто не хотелось сдаваться на полпути.
Марина, казалось, ничего не замечала – ни состояние здоровья Василия, ни его борьбу за почётное звание инвалида России, постоянно попрекая его за то, что он-де где-то гуляет, и ей одной приходится и работать, и сидеть с внуком и кормить отдыхающих на даче дочку с зятем.
- Почему всем этим не может заняться дочка? – вопрошал Василий.
- Она помогает мужу в строительстве дома, - следовал ответ.
- Мышиная возня с оконными штапиками, которые бесконечно драятся наждачной шкуркой и по нескольку раз покрываются краской, чтобы не дай бог они через несколько лет не рассохлись, в то время, как от бездействия рассыхается и рассыпается печь?! И это ты называешь строительством?! Дурака валяет твой зять! Они бы лучше полы заканчивали и стены обшивали, чтобы я мог, пока здоров и полон сил, им электропроводку нормальную сделать, а то всё на времянке.
- Это их дело, - обрубала Марина, и разговор на этом заканчивался.
И, конечно, попрёки эти нередко переходили в скандалы с обычными в таких случаях оскорблениями с её стороны. И понятно, что поэтому Василий на дачу совсем не рвался, страдая физически в очередях к многочисленным врачам и чиновникам, но отдыхая морально.

Исходя из приведённой выше характеристики, складывается впечатление, что Марина стала каким-то монстром, с которым совершенно невозможно иметь дела. Отнюдь. Самое что удивительное: для всех Марина всегда была прекрасный человек. Со всеми сдержана, умеет поговорить, оставить о себе самое приятное впечатление. Характеризуя Василию того или иного своего коллегу как тупицу, бездельника или того хуже – чуть ли не вредителя, она в тоже время с ними беседует как с лучшими приятелями, стараясь не портить отношения. И только с ним – с Василием – почему-то нередко просто-напросто распоясывается. Как в старой шутке: в чём разница между женой и собакой? А разница в том, что собака ластится к хозяину и рычит на чужих, а жена – наоборот.
У неё даже не хватает ума понять, что этими скандалами она неотвратимо и ускоренными темпами приближает его кончину. После каждого такого разговора с ней у него, и так хронического гипертоника, подскакивало кровяное давление. В любой момент мог случиться удар, итогом которого будет либо его тяжелейшая инвалидность, и ей придётся ухаживать за ним (вряд ли она его в таком положении бросит, в этом Василий почти не сомневался – сострадание в ней было сильно развито), либо, что для неё ещё страшнее – похоронить его и остаться одной. А одной оставаться она никак не могла. Она и этого не понимала. Постоянно нарождающееся и беспрерывно растущее в объёме недовольство её кипучей натуры чем угодно – «вертикалью» Путина, осуждением Ходорковского, махинациями коменданта садового товарищества, в котором она работала бухгалтером, не рачительностью зятя, закопавшего трубу, которая могла ещё пригодиться, да просто тем, что Василий не встретил её, когда она вошла в квартиру... Этот список можно перечислять до бесконечности. И вот этот, постоянно растущий и зреющий нарыв должен время от времени прорываться и выливать своё содержимое на... На кого? В том-то и дело, что из тех, кто имел счастье быть заземлителем её плохого настроения остался только один Василий, и если его не станет, на кого будет разряжаться Марина? Её же изнутри сожжёт это брожение, как ржа съедает самый крепкий металл.
Василий вспомнил её слова, которыми она в своё время мотивировала желание поскорее образовать с ним семью:
- Ты не представляешь, как тяжело приходить в пустую квартиру, где тебя никто не ждёт!
«Что же теперь, Марина Витальевна, Ваши взгляды кардинальным образом изменились, и Вас не страшит одиночество?» - часто думал Василий.
Нет, конечно, она сможет найти себе какого-нибудь мужичка, который в первое время будет терпеть её закидоны. В этом Василий не сомневался. Она и теперь умела очаровывать мужчин. Но ведь ей не двадцать лет. На притирку времени совсем нет. У нового претендента могут оказаться те качества, о которых она грезит сегодня, но вдруг проявиться другие, которые окажутся значительно хуже тех немногих положительных качеств, которые были у Василия и которые она не замечала в нём и воспринимала как само собой разумеющееся. Что имеем – не храним... В таком возрасте делать резкие движения противопоказано. Во всяком случае, следует всё хорошенько взвесить…
Василия потрясло как-то брошенная ею с вызовом фраза в одном из откровенных между ними разговоров, почему она раньше к нему относилась несравненно лучше, чем сейчас: «Я тогда тебя любила!» Не может быть у глагола «любить» прошедшего времени! Можно разочароваться в каких-то отдельных чертах своего избранника, можно не приемлеть каких-то его взглядов, вкусов или поступков, но разлюбить – невозможно. Недаром самая известная поговорка: «любовь зла...», ну и так далее. Вы себя обманываете, Марина Витальевна – либо Вы Василия не любили никогда, либо любите и теперь, но почему-то не хотите дать волю своим лучшим чувствам, а выливаете на него всю муть со дна своей души. Тэрциум нон датур!

Василий на секунду остановился – защемило в левой части груди. Ну что же, всё правильно. Он получает по заслугам – расплата за его любовь, которая сделала несчастными двух ни в чём не повинных людей – Веру и Петра, а теперь отравляет жизнь и им с Мариной. Как пел Булат Окуджава: «Но не построится и не устроится счастье твоё на несчастье чужом...»
Хотя, что касаемо Петра, то, объективно говоря, тут Василий неправ. Марина никогда, по её же собственному признанию, не любила мужа, а после того, как тот стал сильно пить, теряя часто человеческий облик, он уже ей стал не только безразличен, но и неприятен, и развод бы с ним состоялся в любом случае. Мне кажется, что именно потому и именно тогда она вспомнила о Василии, как бы ушла на запасной аэродром. Хотя, вполне возможно, что это просто совпадение.
Справедливости ради надо сказать, что в промежутках между приступами раздражения и негодования Марина была прекрасным человеком: не глупа, хозяйственна, чрезвычайно добра и даже иногда бывает внимательна и заботлива (если в хорошем настроении). Но эти вспышки, эти психопатические проявления убивают всё хорошее. И самое ужасное то, что она сама не понимает этого. Причину всех ссор она видит только в нём, в Василии.
В последнее время Василий старался разговаривать с ней как можно меньше, но тогда возникали новые претензии: «Ты живёшь как растение, ты ничем не интересуешься (имеется в виду, что он не желает слушать «Эхо Москвы» и обсуждать с ней спорные для Василия постулаты выступающих на радиостанции одних и тех же обожаемых Мариной критиков политики Путина, Медведева и работы правительства России), мы с тобой совсем не разговариваем (а разговаривать с ней – это, значит, выслушивать её безапелляционные монологи, кивать и всё время поддакивать)». В тех же случаях, когда Василий заводил разговор на интересующую его тему, она тут же потухала, и вдруг оказывалось, что сейчас начнётся какая-то необыкновенная передача по её любимому радио.
- Но это же повтор, – удивлялся Василий, - ты же слушала давеча эту передачу!
- Ну, и что? - парировала она, - я хочу её послушать ещё раз, повнимательнее!
Сколько раз он просил её: «Ну, давай попьём хоть валерьянки. Хуже ведь от этого не будет!» - бесполезно. Как пьяница никогда не согласится, что он болен, так и Марина не считает, что ей нужно пить какие-то успокоительные препараты, хотя на лицо явные признаки неврастении.
«Неужели все женщины после климакса так резко меняются? – думал Василий. – Теперь понятно, почему мужики в пожилом возрасте стараются жениться на молоденьких – они просто надеются, что не доживут до того ужасного времени, когда у их любезных начнётся этот чёртов климакс».

Задумавшись, Василий шёл, почти не разбирая дороги. Вдруг его внимание привлёк впереди идущий мужчина, который и до этого шёл как-то неуверенно, а тут неожиданно остановился и, схватившись за дерево, стал медленно оседать на землю. Василий хотел пройти мимо – он терпеть не мог ввязываться в какие-либо уличные истории, но что-то его остановило. Он вспомнил, как не так давно, выходя из дому, увидел сидящего на ограде палисадника прислонившись к углу дома у подъезда незнакомого человека. «День только начался, а этот уже хорош! Или от вчерашней пьянки ещё не отошёл?..» - подумал Василий и через минуту уже забыл о нём, а вечером Марина сообщила, что у их подъезда умер мужчина – что-то с сердцем. «Представляешь, - сказала она, - я утром его видела и, решив, что это один из приятелей-алкашей нашего консьержа, не подошла к нему... А быть может, могла бы помочь... До сих пор не могу в себя прийти!»...
Василий развернулся и подошёл к сидящему мужчине:
- Вам плохо?
- Мне оч-ч-чень п-п-лохо! Ум-м-мираю!
- Я могу чем-нибудь помочь? Вызвать «скорую»?
- Н-не надо «скорую»! К-купи ч-четвертинку!
Только теперь Василий уловил от «больного» сильнейшее амбре перегара. Он хотел плюнуть и уйти, но мужик действительно был жалок: землистый, какой-то мертвенно-серый цвет лица, дрожащие губы, слезящиеся глаза, нервный озноб всего тела. Сам Василий никогда не опохмелялся, но слышал от приятелей неоднократно, что некоторым это просто жизненно необходимо. Не раз смаковались в разных вариациях рассказы, как кому-то жена утром не дала выпить «сто грамм», и бедняга скончался. Василий лихорадочно соображал, как быть.
- Ну, купи хоть пивка! – взмолился страдалец, поняв по-своему молчание Василия и указывая дрожащей рукой на стоящий поблизости ларёк, к которому, видимо, и направлялся.
Купив бутылку самого дешёвого пива, Василий протянул её сердяге. Тот ловко одними пальцами сдёрнул металлическую рифлёную пробку, не отрываясь, высосал залпом всю бутылку, и только после этого перевёл дух. «Вот уж и впрямь – реанимация», - подумал про себя Василий, глядя, как на глазах оживает спасённый: тремор почти прекратился, глаза оживились, даже лицо несколько порозовело.
- Ох, спасибо, - приобрёл дар нормальной речи «пациент» и отрыгнул. – Ты знаешь, кого ты спас? Я работник ГКК «Энергия»! Вот эти руки участвовали в сборке ни одного космического корабля. С Сашкой Волковым знаком лично. Знаешь такого космонавта?
- Это, который погиб где-то в начале семидесятых?
- Во, дерево! – мужчина с неподдельным изумлением развёл руками и уставился на Василия. - То – Владислав Николаевич. А это – Александр Александрович! Трижды летал в космос – на «Союзах» Т-14, ТМ-7, ТМ-13 и провёл на станции «Мир» в общей сложности больше года. Ты можешь себе представить?!
- Знать надо отечественную космонавтику! – после небольшой паузы, вероятно попытавшись представить себе своего приятеля «Сашку» в орбитальной космической станции, назидательным тоном изрёк сборщик космических кораблей. – Виктор, без всякого перехода представился он, протягивая свою уже не дрожащую руку, - пойдем, возьмём пузырь. Я тебе много интересного расскажу.
- Нет, спасибо, тебе больше нельзя – опять в штопор войдёшь, кто тогда соберёт следующий «Союз» без тебя? Да и я тороплюсь.
- Пойдём, - не отставал Виктор, - я угощаю. Ты не думай - у меня есть деньги. Ты мне чем-то симпатичен. Я сейчас в отпуске. Хочется попиз... поговорить с нормальным человеком.
- Нет, спасибо, правда не могу. Давай в другой раз, - отнекивался Василий, прекрасно понимая, что другого раза не будет, протягивая руку для прощания.
- А тебя как зовут? – проникновенно спросил Виктор, удерживая протянутую руку.
- Василий.
- Хорошее имя. Пойдём, Вася, выпьем за тебя.
- В другой раз – обязательно, - рассмеялся Василий и быстрым шагом пошёл прочь. На сегодня у него были совсем иные планы.
Он шёл и улыбался. Этот мужичок внешне чем-то напомнил ему соседа по коммунальной квартире, в которой он жил ещё с родителями, Пал Иваныча. Этот последний имел две характерных особенности: во-первых, в разговоре с кем-либо каждой своё слово он сопровождал дополнительной частицей речи «это», а во-вторых, чуть ли ни через день являлся домой «на бровях».
Планировка квартиры была своеобразна: через входную дверь попадаешь на кухню, из кухни – в длинный метров 25 коридор, в одном торце которого, ближнем к кухне, была комната соседки Елизаветы Викторовны, в другом, дальнем, туалет. Правая стена коридора была глухая, а в левую выходили двери всех остальных соседей, причём комната Пал Иваныча была ближней к туалету – слева в бок. И вот, когда Пал Иванычу открывали входную дверь (открыть её своим ключом он был, естественно, не в состоянии), приведшие его дружки придавали телу апологета Бахуса толчком в спину необходимое ускорение, Пал Иваныч пулей пересекал кухню, попадал в коридор и поскольку коридор был такой узкий, что при всём желании в нём поперёк почти невозможно было упасть, отталкиваясь по очереди плечами от стен, как бильярдный шар от бортов в лузу, вваливался в свою комнату и там уже, не в силах доползти до кровати, устраивался отдыхать на полу.
Как-то Василий ещё маленький был поражён картиной, которую запомнил на всю жизнь. Утром перед работой Пал Иваныч зашёл к ним в комнату.
- Это, Николай, мне сейчас, это, на ковёр к, это, начальству. У тебя, это, есть, это, одеколон?
Отец, думая, что сосед хочет освежиться после бритья, протянул ему свой любимый «Шипр». Но Пал Иваныч, запрокинув голову, вдруг вылил себе в рот полфлакона парфюмерной жидкости. Отец и сын Котовы оторопели.
- Пап, а разве одеколон пьют? – удивлённо спросил Василий.
Отец пожал плечами.
- Пал Иваныч идёт на приём к своему начальству и таким образом, видимо, решил заглушить неприятный запах у себя изо рта.
- А ты тоже, когда к начальству идёшь, пьёшь одеколон?
- Нет, - рассмеялся отец, - я использую другие методы.
- Какие?
- Ну, например, чищу зубы и полощу рот зубным эликсиром.
Позже Василий узнал, что «неприятный запах» называется перегар, и у отца он бывает весьма редко. И ещё он узнал, что одеколон всё-таки пьют и не только, чтобы заглушить перегар. Много лет спустя он попал на лагерные сборы офицеров запаса технического персонала войск специального назначения. Поскольку это были «технари», да ещё офицеры, отношение к ним со стороны руководства части было либеральное. Вещи их личные никто не досматривал, после отбоя никто не контролировал, а посему всю первую ночь напролёт «запасники» дули водку, которую каждый считал своим долгом захватить с собой на сборы, знакомясь друг с другом и делясь различными байками о срочной службе и «гражданке». Разумеется, водка была выпита вся, сколько её бы не было, и, разумеется, на следующий день требовалось хоть какое-то спиртное, чтобы «подлечиться». Вот тогда в дело пошёл одеколон, который каждый брал для бритья и без которого решили обойтись (можно освежиться и холодной водой). Весь одеколон слили в один котелок и пустили по кругу. Чтобы не показаться белой вороной, глотнул этого коктейля и Василий. Более омерзительного пойла он не пил больше никогда. Весь день его преследовала отрыжка из этого букета, так что несколько раз его чуть не стошнило.

Вообще с Пал Иванычем было связано много курьёзов. Самый нелепый и анекдотичный из них следующий.
Иногда Пал Иванычу, несмотря на приданное ему пинком в зад ускорение, сил пройти весь длинный коридор не хватало, и он всё-таки умудрялся сделать привал прямо посреди коридора, и тогда всем жильцам квартиры приходилось, чертыхаясь, перешагивать через него. В один из таких дней очнувшись от настоятельного требования организма справить малую нужду, он попытался самостоятельно добраться до туалета. Было уже довольно поздно, все соседи давно разбрелись по своим комнатам и либо уже спали, либо готовились ко сну, а посему свет в коридоре был потушен. Попытавшись отыскать выключатель и не преуспев в этом, он, в полголоса выругавшись и зная, что мимо туалета всё равно не пройдёт, побрёл, держась за стенку, в нужном, как ему казалось, направлении. Каждый коридор, как известно, имеет два конца, и как уже говорилось, в одном из них был туалет, а в другом – дверь, ведущая в комнату, в которой жила Елизавета Викторовна, дама, что называется в самом соку, несколько экзальтированная и, будучи без мужа, охочая до мужчин. Пал Иваныч, продолжая пребывать в состоянии сильнейшего опьянения, в темноте по вторичным признакам определить правильное направление не смог. Вернее, он и не пытался сделать это и пошёл наугад. Ну, и, разумеется, ошибся.
Дальше перепуганным и выбежавшим на дикий визг и крик, содержавший явно недипломатические выражения, соседям рассказывала Елизавета Викторовна:
- Представляете, я только разделась и устроилась в постели с книгой, чтобы часок почитать перед сном, как дверь осторожно открывается, (я её закрываю только на ночь в последний момент), и в комнату входит Пал Иваныч. Я ещё удивилась: без стука, не испросив разрешения... Ни слова не говоря, он подошёл к кровати, на которой я лежала, и стал расстёгивать брюки. «Вам что-нибудь нужно?» - приветливо спросила я, решив, что кавалер молчит от смущения. А «кавалер» вынул своё «хозяйство» и вдруг начал поливать прямо на постель. Только тогда я поняла, что ошиблась в его намерениях, а он ошибся дверью. И поскольку он стоя спал, как лунатик, я закричала, чтобы его разбудить, но, как видно, бесполезно. Только вас всех перепугала...
Действительно, несмотря на суматоху и громкий обмен мнениями по поводу случившегося, непрошеный визитёр мирно спал, свернувшись калачиком подле кровати Елизаветы Викторовны. Ситуация была трагико-комичная. Наступила неловкая пауза. Первым не выдержал смешливый Василий. Не удержавшись, он громко прыснул, зажав рот кулаком. Мать строго посмотрела на него, но вдруг сама не сдержалась и тихонько хохотнула следом. А ещё через мгновенье все собравшиеся зашлись неудержимым гомерическим смехом. Пострадавшая в недоумении переводила взгляд с одного на другого, но, поддавшись общему заразительному настроению, сама разразилась своим фирменным гоготом, похожим на ржанье довольной кобылы, увидевшей любимого жеребца. Общая истерика, в течение которой люди чуть ли не катались по полу, продолжалась несколько минут. Только мирно посапывающий герой события оставался невозмутимым. Наконец, несколько успокоившись и вытерев слёзы, соседи, оттащив бедолагу в его комнату, разошлись. Но случай этот потом ещё долго вспоминали, перебирая все нюансы и коллизии.

Василий перехватил чей-то удивлённый взгляд и понял в чём дело – он беспричинно для посторонних глаз широко улыбался и, по-видимому, разговаривал сам с собой. Он остановился. У него было такое ощущение, что он пришёл к цели своего путешествия. Ну да – аптека! Он решительно потянул на себя ручку входной двери.
- Девушка, - обратился он к провизору в окошке, - у меня к Вам огромная просьба. У меня в последние дни обострилась бронхиальная астма, особенно по ночам. Душит кашель так, что глаз сомкнуть не могу. Не порекомендуете ли какое-нибудь эффективное снотворное, посильнее.
- Есть очень хорошее снотворное, - и она назвала наименование, - но мы его отпускаем строго по рецепту врача.
- Ой, девушка, умоляю Вас, хоть одну пачку, - жалостным тоном, как в метро: «Сами мы не местные, поможите нам...» - запричитал Василий. - Я при всём желании сегодня к врачу уже не попаду, а так хочется, наконец, поспать по-человечески. Я послезавтра всё равно должен пойти к врачу за ежемесячным лекарством от астмы, выпишу рецепт и сразу же принесу Вам.
- Простите меня, но я не могу. Эти лекарства строго подотчётны, мы отчитываемся за них рецептами. Знаете что, я Вам дам другое снотворное, оно тоже неплохое. Попробуйте, может оно Вам поможет не хуже того. Если не понравится, в следующий раз приходите с рецептом.
Василий поблагодарил и направился в следующую аптеку. Теперь он знал, какое лекарство ему надо покупать. Правда, в третей аптеке ему и это лекарство без рецепта не хотели продавать, но он упросил симпатичную девчушку, вызвав у неё сострадание красочным рассказом о своей тяжелейшей бессоннице.
«Ну, теперь, пожалуй, хватит», - с удовлетворением подумал он, как будто речь шла о таблетках от поноса, и в приподнятом настроении отправился домой, ещё не совсем уверенный в своих дальнейших действиях. По дороге надо было обдумать всё хорошенько и принять окончательное решение.