Глава 5. Возрождение.

Новая работа Василию сразу пришлась по душе. Надо было иметь дело в основном с техникой, с радиооборудованием, а это всегда интереснее и благодарнее, чем работать с людьми. Техника тебя не предаст, не обидит, не подведёт, и будет работать безотказно в ответ на твою заботу и внимание. Единственно, что несколько смущало Василия, это суть его работы, назначение обслуживаемого им и его подчинёнными оборудования.
А суть была в следующем.
После приснопамятной речи Уинстона Черчилля в Фултоне в 1946 году, объявившего, по сути, «холодную войну» Запада социалистическому лагерю, разразилась и идеологическая война, которая усиливалась по мере нарастания напряжённости между двумя основными соперниками – США и СССР. Одним из методов этой идеологической борьбы была массированная обработка сознания населения различными радиостанциями с одной стороны и попытка их глушить – с другой. Глушили, конечно же, в Советском Союзе, ибо правительство СССР никогда не доверяло своему народу, «хозяину страны», вешая ему на уши свою лапшу. Особняком тут несколько стоит Н.С. Хрущёв, при котором «вражеские голоса» на время оставили в покое.
- Нам нечего бояться и скрывать, - громогласно заявлял Хрущёв. – Да нам и слушать-то некогда – мы семимильными шагами идём к Коммунизму, в котором через двадцать лет будет жить наше поколение.
Но ни «наше», ни последующие поколения Коммунизма не увидели, а его самого очень быстро задвинули на пенсию. И глушение возобновилось с новой силой.
Говорят, на следующий день после известного Пленума ЦК КПСС 14 октября 1964 года, на котором Хрущёва обвинили в субъективизме и волюнтаризме и сняли со всех постов, в его квартире раздался один единственный телефонный звонок, (советский телефон обладал поразительным свойством – он моментально переставал звонить, как только его высокопоставленный хозяин начинал переживать какие-нибудь крупные неприятности).
- Слушаю, - ответил на вызов Никита Сергеевич, радуясь, что хоть кто-то от него не отвернулся.
- Раньше надо было слушать! – раздался в трубке хриплый голос, - а щас спускайся, «козла» забьём…
Так вот, подавляющее количество мощных радиопередатчиков, находившихся в ведении Василия, как раз и занимались этим самым глушением.
А глушить было что.
В середине семидесятых годов экономика Советского Союза, оживление которой наблюдалось в конце шестидесятых и начале семидесятых годов, стала давать трещину. Росла инфляция, которая проявлялась в росте цен на отдельные товары, так называемые «товары роскоши» (по-советски), и в постоянном расширении списка дефицитных товаров, которые можно было приобрести только в закрытых распределителях или по блату. Ещё некоторыми из них партия и правительство одаривали (правда, за деньги) своих трудящихся по великим праздникам в специальных заказах по месту работы, которые также дифференцировались в зависимости от значимости предприятия и занимаемой должности.
В то же время львиная доля госбюджета направлялась на вооружение, оправдывая это необходимостью сдерживания агрессии международного Империализма.
Колосс на глиняных ногах с водородной бомбой в руках – ужасающая картина! Запад нас боялся и уважал. Уважал и боялся! И давал взаймы. Финансовые заимствования росли, и одновременно кормились на деньги нашего народа многочисленные просоветские режимы, куда деньги уходили как в бездонную пропасть без какой-либо отдачи. (Кстати, потом много лет спустя после развала Советского Союза Россия как правопреемник СССР все свои долги капстранам скрупулёзно отдаст, а долги ей этих «героических» народных режимов по большей части великодушно спишет).
Простому же советскому народу – быдлу, по мнению власть предержащих – всё это преподносилось как расцвет советской экономики, как уверенный переход от простого социализма к развитому, как постоянное сокращение отставания валового внутреннего продукта СССР от ВВП развитых капиталистических стран (вот-вот догоним!), как триумф Ленинско-сталинско-брежневской политики. Правда, это руководство Совдепии оказалось хитрее – оно не обещало, что нынешнее поколение будет жить при Коммунизме, но непременное светлое будущее в облике коммунизма завораживало и манило калачом со всех транспарантов и репродукторов.
В этой обстановке повального вранья и замалчивания негативных сторон в жизни страны огромное значение приобрели различные радиоголоса. Умом Василий понимал, что самое страшное зло – это ложь, что каждый человек имеет право знать правду. Правду обо всём, что его касается, ну, может быть, кроме тайн государственной безопасности. Он и сам, домотав контура к своему транзистору, слушал «Би би си», «Голос Америки» и «Немецкую волну» («Свободу» он не любил за излишнюю претенциозность и утрирование, иногда просто смакование печальных для советских людей фактов и неприятных событий) на частотах, которые не входили в наш ГОСТ и потому не всегда глушились. Но, с другой стороны, это была его страна, хоть уродливая и недоразвитая, но его Родина.
Василий и сам был частичкой этой системы – он являлся членом КПСС. В партию вступил, когда у её руля стояли ещё энергичный Брежнев и талантливый Косыгин, новаторские идеи которого в экономике сулили стране неплохие перспективы. Но с тех пор Брежнев постарел, и его энергии хватало только на то, чтобы лобзаться в засос с представителями братских партий, а Косыгина постепенно отодвинули от кормила, чтобы не мешал разворовывать страну. Василий не был диссидентом. Скорее он был романтиком и надеялся, что дряхлеющего «бровеносца в потёмках» заменит молодой, энергичный, умный, честный руководитель, который наведёт порядок в стране, и она вновь выйдет на правильный путь. Ничего удивительного – на Руси всегда надежды на улучшение жизни связывали с хорошим, добрым царём (вот приедет барин и нас рассудит!). Он не мог тогда понять, что кто бы ни возглавил эту обанкротившуюся бесперспективную систему, путь у неё был только один – в тупик. Тогда он понимал одно: «голоса» эти в тот момент были вредны. Он, слушая их, тщательно фильтровал информацию и анализировал, делая соответствующие выводы, но таких, как он, в стране было не очень много. Основная масса слушателей восприняла бы всё безоговорочно на веру – запретный плод сладок, сенсации любят все. Начались бы пересуды. Нашлись бы засланные «казачки», подготовленные ЦРУ, МИ-6, МОССАД и прочими организациями, которые разжигали бы страсти, подливая масло в огонь в виде новых, ещё более крутых сплетен, когда уже не станет ясно, где правда, а где враньё. И вот – брожение, бунты. А, как известно, нет ничего страшнее русского бунта – бессмысленного и жестокого. Достаточно одной Гражданской войны 1918-22 годов.
(Напоминаю, что все эти рассуждения Василия относятся к 1976 году. В течение последующих 10 лет они претерпят значительные изменения, открывая ему глаза и формируя у него совсем другое отношение к существовавшему тогда строю.)
И Василий со всем пылом и страстью отдался этой своей новой деятельности – борьбе с вражескими радиостанциями. Надо сказать, работа была не из лёгких. Полтора десятка мощных допотопных передатчиков должны были быть постоянно в полной боевой готовности и настраиваться моментально вручную по первому требованию диспетчеров, следивших по «панорамникам» за эфиром и заказывавших нужные частоты. Перерывов в работе передатчиков не допускалось ни по какой причине, и поэтому особая ответственность ложилась на специалистов, руководимых Василием, в обязанности которых входил тщательный осмотр и тестирование всех узлов, выявление изношенных и подозрительных деталей и своевременный ремонт или замена их.
Модулировались несущие частоты передатчиков сигналом от специальных «генераторов мешающего действия». Однако позже умные головы придумали более совершенную помеху – болтовню мужского и женского голосов, сдвинутых относительно друг друга по фазе, из-за чего невозможно было ни их разобрать, ни то, что они покрывали. Теперь Москва могла спать спокойно – вражеские радиолазутчики были надёжно блокированы. Правда, из-за плохой фильтрации несущих частот передатчиков (я уже говорил, что оборудование было допотопным) страдали жители окрестных домов, телевизионные антенны которых сосали из эфира частотную грязь. Особенно это отражалось на работе цветных телевизоров, которые в это время стало довольно активно приобретать и рядовое население. Но для государства это была такая мелочь по сравнению с борьбой против империалистической идеологии! Василий вместе со своими подчинёнными вынужден был посещать особо настойчивых страдальцев и устанавливать на входе их телевизора собственноручно смонтированные фильтры.
Надо сказать, что идеологический враг тоже не дремал. Некоторые радиостанции использовали такой нехитрый, но эффективный приём: вдруг неожиданно чуть-чуть меняли несущую частоту своих передатчиков, уводя её в сторону, и пока наши нерасторопные контроллёры обнаруживали это, успевали передать целый блок последних известий. Когда же наши «глушилки», спохватившись, накрывали их, те возвращались на прежнее место и успевали ещё выдать и некоторые комментарии к информации.

Передающие антенны наших передатчиков были подвешены на высокой металлической мачте и территория под ними – порядка двух гектаров – была так называемой зоной отчуждения. На ней ничего нельзя было строить и, чтобы земля не пропадала, работники станции использовали её в качестве личных подсобных хозяйств, сажая на ней, кто во что горазд.
Василия с детства интересовало естествознание. Это был его любимый предмет в младших классах и любимая учительница преподававшая его. Причём, что было первичным, а что вторичным из этих двух компонент – предмет-учительница – Василий определить не мог. Она тоже относилась к нему с явной симпатией, по-видимому, из-за его любви к предмету, была с ним ласкова и доброжелательна и ниже пятёрки никогда не ставила. И тем стыднее Василию до сих пор за свой безобразный поступок на её уроке.
В тот день Татьяна Вениаминовна, так звали учительницу естествознания, рассказывала им о пернатых. Речь зашла о вечных спутниках городского человека – воробьях.
- Жиды! – раздалось с «камчатки», где всегда сидели отпетые хулиганы и двоечники.
- Жиды! – вдруг неожиданно для себя звонко выкрикнул Василий, входя в непонятный раж.
- Жиды! – подхватил за ним весь класс. Почему-то этих милых птичек так называли многие.
Надо сказать, что обучение в школе тогда было раздельное, что способствовало подчас бесшабашному, безнравственному поведению мальчиков в отсутствии противоположного пола. Так нередко кто-нибудь из «долгожителей камчатки» проползал под партами, чтобы заглянуть под юбку сидящей за столом молодой учительницы (в то время, слава богу, дамы брюк ещё не носили), а потом на перемене докладывал об увиденном всем интересующимся. А уж дырки в двери женского туалета завхоз заделывал, чуть ли не ежедневно. Я думаю, что и вышеупомянутого эксцесса не произошло бы, если бы в классе были девочки. Во всяком случае, Василий точно не «выступил» бы. Он всегда в присутствии девочек напрягался и очень смущался.
А тогда после этого идиотского демарша учеников Татьяна Вениаминовна осеклась на полуслове, побагровела и, молча, положив указку на стол, вышла из класса, чем привела в неописуемый восторг всех мальчишек. Василий, хоть он и не первый выкрикнул это короткое слово, стал героем дня. У мальчишек всегда сверстник, сумевший насолить или вывести из себя учителя, становится героем. И почему-то именно его одного из всего класса после уроков пригласила к себе в учительскую Татьяна Вениаминовн.
- Сядь, Василий, я хочу с тобой серьёзно поговорить, - спокойно, но как-то натянуто проговорила Татьяна Вениаминовна. В комнате они были одни.
Василий сел и внутренне подобрался, ожидая взбучки.
- Ты знаешь, что означает это слово? – спросила Татьяна Вениаминовна, глядя Василию в глаза.
- Какое? – попытался прикинуться Василий.
- Не юли! – жёстко сказала Татьяна Вениаминовна, - ты знаешь, о каком слове идёт речь, - она сделала ударение на слове «знаешь». - Имел смелость кричать его во весь голос в классе, так имей мужество признаться в этом сейчас.
- А я и не отрицаю. Что здесь особенного? Я в книжках читал это слово.
- Но ты знаешь, что оно обозначает?
- Так все называют воробьёв и… евреев.
- Нет не все. Воробьёв так называют дураки, а евреев антисемиты.
Василий не знал, что означает слово «антисемит», но почувствовал, что это плохие люди, и ему стало стыдно.
- А кто это такие - анти-с-се-миды? – превозмогая робость, спросил он.
- Антисемиты – это мерзкие, отвратительные люди, сродни фашистам. Они издеваются над евреями, преследуют, мучают, убивают их, причём без разбора – и детей, и женщин, и стариков. Только за то, что они принадлежат к еврейской национальности. Ты что, разделяешь их взгляды?
Василий опустил глаза, густо покраснел и отрицательно помотал головой.
- А ведь, в вашем классе учатся не одни русские. Есть и те, в ком течёт и еврейская кровь. Они сами, может, ещё этого не осознают, но ты представляешь, каково будет их родителям, когда они узнают об этой безобразной выходке, и как они после этого будут относиться к нашей школе?
Василию стало гадко. Неприятнее всего было то, что на него не кричали, не ругали, не высмеивали его, а говорили с ним, как со взрослым разумным человеком, и поэтому совершённый им по-детски несмышленый залихватский поступок разрастался в его глазах в ужасное событие, чуть ли не преступление. Он хотел искренне сразу же извиниться, но хорошие поступки нам даются значительно труднее, чем плохие. Язык во рту его не слушался, к тому же он боялся по-девчоночьи расплакаться.
- Ладно, иди, - видя состояние мальчика и поняв, что её слова дошли до его сознания, уже значительно более мягким тоном сказала Татьяна Вениаминовна. – Надеюсь, ты всё понял и сделаешь правильные выводы.
Василий пулей вылетел из комнаты, не желая, чтобы Татьяна Вениаминовна увидела навернувшиеся в его глазах слёзы.
Этот эпизод оставил в душе Василия глубокий след и с тех пор, когда он слышал, как кто-то произносил слово «жид», его коробило. Естественно это не относится к Нобелевскому лауреату писателю Андре Жиду.

Но вернёмся непосредственно к естествознанию, вернее к его разделу – ботанике. До чего же интересно было наблюдать как из маленького семени, завёрнутого во влажную тряпку, появлялся маленький росточек, постепенно превращавшийся в юное нежное растение, которое, вырастая, должно было со временем цвести и плодоносить, давая новые семена. У Котовых не было дачи, и свои первые ботанические опыты Василий проводил в палисадничке во дворе дома, в котором жил. Но в начале июня он уезжал в пионерлагерь, и его несколько кустиков рассады огурцов и помидоров, которые он высаживал перед отъездом и за которыми, конечно, никто не ухаживал, не смотра на его просьбы, погибали, забитые сорняками и затоптанные игравшие в палисаднике детьми.
И вот теперь было где применить свои способности и удовлетворить свой интерес.
Антенное поле было разбито на делянки, и каждый из желающих работников станции мог получить свой надел. Василий с увлечением и азартом, как за всё, за что он брался, занялся выращиванием растений. Почти всё своё свободное от работы и встреч с Мариной время с ранней весны до поздней осени он возился на своём участке, копая, перекапывая землю, высаживая рассаду, ухаживая за ней, поливая, пропалывая и выполняя прочую подобающую в таких случаях сельскохозяйственную работу. Он чутко прислушивался к советам своего непосредственного начальник Гаврилы Семёновича, обладавшего энциклопедическими знаниями в этой области и колоссальным опытом, читал соответствующую литературу, какую мог достать, и вскоре достиг неплохих успехов. Во всяком случае, теперь они с Верой не покупали никаких овощей, кроме картошки и капусты – редис, лук, чеснок, огурцы, помидоры, свёкла, морковь, пряные травы на их столе были своего производства. Причём, томаты были разные по форме и окраске – розовые, тёмно-красные, тёмно-коричневые (сорт назывался «Чёрные»), жёлтые, крупные (до четырёхсот граммов плод) и мелкие в гроздьях (сорт так и назывался «Виноград»). Гаврила Семёнович переписывался со многими селекционерами и обменивался с ними семенами. А с этого стола перепадало и Василию.
Удручало только одно. Дело в том, что отпуск Василий по-прежнему проводил в байдарочном походе. От этого он не мог отказаться. Это было святое. А, стало быть, месяц его в Москве не было. Это был месяц в середине лета, когда объём работ в огороде минимален. К тому же приятели Дима и Лёня в его отсутствие присматривали за его растениями, поливая их по необходимости, но вся беда было в том, что когда Василий выходил из отпуска, оказывалось, что кто-то уже попользовался частью его урожая. Ему говорили, что это орудуют мальчишки из соседних домов, лазая через забор, когда сторожа спят, но Василий подозревал, что и некоторые сотрудники в ночную смену не гнушаются плодами его труда. Правда, оставшегося им с Верой хватало, и Василий не сильно переживал.

Отношения с Мариной у Василия в этот период складывались, практически, по-прежнему. В обеденный перерыв Василий якобы по делам выходил за территорию станции и с какого-нибудь одиноко стоящего таксофона пытался дозвониться до Марины и, когда это ему удавалось, они подолгу трепались. О чём? Василий мало, что мог бы вспомнить спроси его сейчас. Обычная сентиментальная любовная болтовня. Ему просто необходимо было время от времени… нет – как можно чаще слышать её мягкий ласковый голос, улавливать в нём интонации и нотки, свидетельствующие о том, что она относится к нему по-прежнему, и не охладела, несмотря на то, что они видеться стали реже.
Реже, но всё-таки виделись. Исключительно тогда, когда этого хотела Марина. Чаще всего это происходило в её кабинете по окончании рабочего дня после того, как всех её подчинённых как ветром сдувало. В эти дни Василий, который, как правило, задерживался на работе по разным причинам, еле мог дождаться, когда пропикает 17.00 и, надевая на ходу пальто и шапку, уже спешил к автобусу. Ехать надо было на противоположный конец Москвы, и хотелось как можно больше драгоценных минут сохранить для долгожданного свидания.
И спешил он не зря. Марина была так нежна и покорна… Её упоительные губы, ласковые руки, солнечное тело, дарящее волшебные ощущения, вводили Василия в состояние джайнистической нирваны – ни бытия, ни времени, ни рождений, ни смертей – одно высочайшее проявление души, называемое людьми любовью. И, как результат, взаимное проникновение друг в друга души и тела. Подобное ощущение, наверняка, испытали многие люди, держа в объятьях предмет своего обожания, и каждый, наверняка, считал, что оно у него единственное и неповторимое. Так и должно быть, и в этом-то вся прелесть этого чувства. Именно поэтому нормальным человеком оно ценится превыше всего.

…Василий как можно дольше старался удержать пик изумительных ощущений, тесно прижимая к себе возлюбленную, как бы пытаясь слиться с ней в одно целое, и почти не двигаясь. Но тело всё-таки существовало, и оно диктовало свои желания, не очень-то прислушиваясь к душе. Сладостное возбуждение нарастало. Не в силах больше терпеть Василий опускал свою прелестную подругу на стол, служивший им ложем любви, и принимался за дело всерьёз, лаская руками любимое тело и любуясь озарённым страстью прекрасным лицом. Как ни оттягивал Василий восхитительную развязку, но рано или поздно она у обоих наступала, и душа возвращалась в тело. Марина начинала приводить себя в порядок и собираться домой. Праздник кончался. Возвращались серые тоскливые будни…