[466x699]
Девушка была как девушка, ничего особенного. Василий на неё поначалу даже не обратил внимания до тех пор, пока не столкнулся с ней в одном из походов. Услышав её звонкий голос на речке, он поинтересовался у одного из ребят:
- Кто это такая голосистая?
- Верка Плотникова с 611-ой.
- Небось, неплохо поёт?
- Насчёт пения не знаю, но трахается хорошо.
(При этом он употребил другое, более хлёсткое слово, но мы, по понятным причинам, его использовать не будем, хотя и это слово изяществом не отличается).
- А ты пробовал?
- Я нет, - честно признался парень, - но другие говорят.
- Говорят, что кур доят, - почему-то обозлился Василий, - на Дальнем Востоке, а в Москву привезут – они яйца несут!

Вот с этой Верой они и остались вдвоём, когда остальные члены их «ядра» по разным причинам не смогли однажды пойти в поход. Василий же не мог отказаться от единственно возможного для него нормального отдыха. Тем более что было это на Первомайские праздники и выходных было целых четыре дня. Веру тоже не смутило, что они остались вдвоём. Его это не удивило. Он давно чувствовал, что нравится ей, но сам оставался равнодушным.
Взяли одну палатку (не тащить же две!), вина, всякой вкуснятины из праздничных заказов. Чудесно поседели у костра до поздней ночи под обалденное пенье соловьёв и умопомрачительный аромат черёмухи.
Василий вообще любил глухие, «незатоптанные» места, куда не ступала нога цивилизованного туриста, как правило, не щадившего природу, которая ему предоставляла все свои прелести. После долгих поисков, он обнаружил это благое местечко, удовлетворившее все его пожелания. Оно было не интересно любителям побухать на природе, так как до него от станции надо было идти пешком около семи километров, а для истинных туристов оно было, во-первых, как раз слишком близко, а во-вторых, здесь не было настоящей реки, где можно было бы поплавать и половить рыбку. Вернее, речка была, но это был почти исток известной в туристских кругах Камарихи, по сути дела, родник. Так что чистой питьевой водой Василий со своей спутницей были обеспечены. Позже, Василий в одном месте расширил и углубил русло этого ручейка, так что получилась небольшая уютная ванночка, в которой в жару можно было кратковременно освежаться. Берега этой речушки в этом месте сплошь поросли черёмухой, и поэтому не удивительно, что их так облюбовали в большом количестве соловьи.
Было на удивленье тепло для этого времени года, и поэтому в спальники забираться не стали.
У Василия давно не было сексуальных приключений. А тут рядом лежит, касаясь его, горячее женское тело, да к тому же, говорят, довольно доступное. Выпитое вино сделало Василия более решительным. Он протянул во тьме руку и наткнулся на мягкую нежную грудь. Как говорят наши друзья американцы: но рээкшен. Обрадованная рука продолжила своё путешествие по телу – вновь никаких возражений. Только, когда была устранена последняя преграда, Вера с каким-то отчаянием воскликнула:
- Но ты же меня не любишь!
- С чего ты взяла? – буркнул Василий только для того, чтобы что-нибудь ответить (сдержать себя уже не было сил!), входя в неё, и тут же осёкся. «Мама родная! Она девственница! Вот это да! Ну что за трепачи бывают среди мужиков?! Хуже баб!» - пронеслось у него в мозгу, меж тем, как девушка страстно прижала его к себе, жарко шепча в самое ухо:
- Милый мой, я так хотела этого! Я так давно тебя люблю!..
С тех пор они стали ходить в походы только вдвоём. Купили байдарку и отпуск провели на реках Вологодской области.

В день рождения Веры Василий познакомился с её родными – мамой, сестрой, мужем сестры, племянницей. После этого путь был один – в ЗАГС. Василий долго взвешивал все «за» и «против». Конечно, он её не любил. Но любила она его, а это давало надежду на внимание и заботу с её стороны. А что ещё требуется от жены? – думал он. К тому же их сближала любовь к природе, а в походах необходим надёжный товарищ, который будет слушаться тебя беспрекословно. А тут ещё последние события ускорили его решение.
Как уже говорилось, на телефонном узле было семь АТС. В круг обязанностей Василия входил контроль за работой электропитающих устройств этих АТС, и ему приходилось часто их объезжать. В один из таких вояжей, переходя Стромынку, он увидел стоящий на остановке трамвай и поспешил к нему, уверенный, что легковой транспорт притормозит у стоящего трамвая. Вдруг какая-то неведомая сила заставила его повернуть голову направо, и Василий обомлел – прямо на него с большой скоростью мчался автомобиль. Счёт шёл на доли секунды. Всё, что успел сделать Василий, это сгруппироваться и выставить руки навстречу опасности. В то же самое мгновенье его подбросило вверх и в сторону. Описав в воздухе дугу радиусом метра три, он шмякнулся о землю, но не превратился в Ивана-царевича, а потерял сознание. Отсутствовал он, как ему показалось, считанные секунды, но когда очнулся, увидел вокруг себя толпу зевак и рядом мужчину в белом халате, который ему что-то говорил. «Какой мягкий и тёплый асфальт! – думал Василий, прижимаясь щекой к полотну дороги. – Как хочется так спокойно полежать! Что им всем надо?»
- Вы меня слышите? – кричал ему мужчина в белом халате. – Вы меня видите? Сколько пальцев Вы видите, - не унимался он, тыча Василию в нос ладонь с раскоряченными пальцами.
- Двадцать три, - огрызнулся Василий и сгоряча попытался вскочить на ноги.
Дикая боль пронзила всё его тело и, если бы его не подхватили заботливо подставленные со всех сторон руки, он бы опять плюхнулся на так полюбившийся ему асфальт. Его усадили в оказавшуюся тут же инвалидную коляску и покатили к тротуару.
Оказывается, его угораздило попасть под машину аккурат напротив Русаковской больницы. В приёмном покое ему сделали новокаиновую блокаду, отчего боль несколько спала, но не намного, и повезли в рентгеновский кабинет. По дороге их перехватили милиционер и «сбледнувший» молодой человек с дрожащими губами.
- У Вас есть претензии к водителю сбившего Вас автотранспорта? – спросил блюститель порядка, указывая на молодого человека.
Василию вдруг стало жаль водителя. «Ещё неизвестно, кто из нас больше пострадал, - подумал он, - я ему, небось, весь капот помял». Да и не до разбирательств ему было сейчас в таком состоянии.
- Нет, я сам виноват, - ответил он, чтобы скорее отделаться от милиционера.
- Тогда подпишите здесь и вот здесь, - обрадовался гаишник, тыча грязным крючковатым пальцем в какие-то бумаги.
Корчась от боли, Василий их скорее подписал, не читая. Последнее что он видел, когда коляска заворачивала за угол, как «несчастный» молодой человек что-то сунул менту.

- Он мне больше не интересен, - сказал тот самый мужчина в белом халате, который показывал Василию свою пятерню, рассматривая на светящемся экране ещё мокрые снимки, - кости у него целёхонькие, можете отправлять его домой.
- Как отправлять?! – возмутилась молоденькая доктор приёмного отделения, - своим ходом он не доберётся, а у нас все машины в разъезде.
- Это не моя проблема, - отрезал врач, наверняка, дававший клятву Гиппократа.
- Сделайте ему хоть обезболивающий укол, смотрите, как он мучается.
- Не имею права – он не наш пациент, а в оказание первой помощи это не входит.
- Васька, это ты? – услышал Василий показавшийся ему таким родным на фоне врачебной перепалки голос Жорки. – А я проезжаю мимо на машине, и мой шофёр говорит: «Ого, вон какого-то чудака на тот свет отправили!» А это, оказывается, ты и, слава Богу, живой!
- Его что, можно забирать? – обратился он к докторам. – Отлично, поехали...
В машине Василию стало совсем худо. Правое бедро распухло, чуть ли не вдвое. Боль становилась нестерпимой – действие новокаина, видимо, заканчивалось. Он вспомнил о таблетках, которые ему сунула медсестра, когда провожала его до машины.
- Нет чем-нибудь запить? – скрежеща зубами, простонал он.
Шофёр протянул ему небольшую плоскую фляжку. Василий положил таблетку в рот и отхлебнул из фляжки... и чуть не поперхнулся. Горло обожгло.
- Что это? – спросил он.
- Коньячный спирт. Вожу его на всякий пожарный случай. Пей – самая лучшая анестезия.
«А, хуже уже вряд ли будет», - подумал Василий и, прежде чем вернуть фляжку, сделал ещё пару глотков. Через несколько минут боль, действительно, немного отступила, а ещё через полчаса он с помощью Гоши приковылял на одной ноге к себе домой и, не раздеваясь, свалился на диван.
Утром примчалась Вера, явно проинформированная Жоркой, и ухаживала за Василием, как за ребёнком, весь его «лежачий» период.

Само собой разумеется, что через полгода, как только Василий стал нормально ходить, они с Верой подали заявление в ЗАГС, а ещё через два месяца сыграли свадьбу. «А что, она не лучше, но и не хуже других, – убеждал себя новоиспечённый жених. – Не глупа, во всяком случае – не дура. Любит, как я, литературу и искусство. Надёжный товарищ и, думаю, будет верная жена. Мне уже скоро тридцать. Кого-нибудь опять полюбить по-настоящему я уже вряд ли смогу. А красивую брать в жёны – это постоянная нервотрёпка. Да и вряд ли красивая меня теперь полюбит – они все уже давно пристроены».

Василий вспомнил о неожиданной встрече три года назад. Он шёл по Тверскому бульвару и вдруг услышал до боли знакомый мелодичный голосок:
- Васенька, это ты?
Василий обернулся и застыл, как вкопанный.
- Ба! Ольга! Да ещё с детской коляской! Какими судьбами?
- Живу я здесь, - радостно улыбнулась Ольга. - Замуж вышла. Помнишь того высокого блондина, с которым я танцевала в парке Горького первого мая в прошлом году?
- Белобрысого?
- Ну, пусть белобрысого. Так вот, он тогда следил за нами весь вечер, узнал, где я остановилась, и на следующий день, когда мы с тобой расстались в метро, он тут же подошёл ко мне, и мы с ним провели вместе весь день. Это с ним я пила «Салхино» и гуляла до двенадцати.
- И которому ты тогда же отдалась?!
- Нет, он на самом деле меня тогда даже не поцеловал, но взял у меня номер телефона и звонил мне домой, чуть ли ни каждый день. А когда я вернулась в общежитие в Горький, он в первые же выходные примчался туда. Девчонки по комнате как раз разъехались по домам, и он остался у меня ночевать. Ночью он перебрался в мою койку, а она такая узкая! В общем, я сама не поняла, как это случилось – мы обнимались, целовались, и вдруг я почувствовала, что он уже во мне... Короче, меньше через месяц я узнала, что беременна, а через три – мы поженились.
- А что же ты мне написала, что беременна от меня?
- А мне больше хотелось замуж за тебя!
- Ты только не учла, что я тщательно предохранялся, и знал, что ты не могла от меня забеременеть.
- Зря ты так думаешь! Помнишь тот случай, когда я сама тебе надевала презерватив? Тот импортный с какими-то прибамбасами, который я привезла с собой и рассказывала тебе, как девчонки в нашей общаге с ума сходили от таких презервативов и что мне тоже очень хочется попробовать. Тебе ещё необычайно понравилось, как я его тебе напяливала. Помнишь? Так вот, я предварительно проколола иголкой спремоприёмник. А чтобы ты ничего не заподозрил, сама сняла с тебя использованный презерватив после акта.
Василий оторопел. Не в силах вымолвить ни слова он тупо глядел на женщину, которую ещё не так давно сравнивал с Валентиной Ивановной. Вдоволь насладившись эффектом, произведённым её признанием на бывшего любовника, Ольга весело расхохоталась:
- Расслабься, из моей затеи ничего не получилось. Я, видимо, сделала слишком маленькую дырочку. Не учла, что сперма довольно густая жидкость, и практически вся она осталась в контрацептиве. Хотя... ведь для зачатия много и не надо, - добавила она, внимательно глядя на уже было успокоившегося Василия, и в глазах её сверкнули дьявольские искорки.
- Ну, ладно, нам пора идти домой. Мы проснулись и хотим кушать, - заботливо склонилась она над коляской, из которой послышалось лёгкое кряхтенье ребёнка. - Я всё-таки как-нибудь тебе позвоню, – шепнула она, обнимая его и целуя в губы. - Я всё время вспоминаю те волшебные майские праздники с тобой.
Отойдя на довольно большое расстояние, она вдруг повернулась к стоящему по-прежнему, как столб, Василию, и крикнула:
- А глаза у Сашеньки – твои, голубые! У нас с мужем – серые! – и, снова звонко рассмеявшись, ускорила ход.
- Во, стервоза, - незлобиво подумал Василий. – Иди, пойми её!.. Сашенька... – мальчик или девочка?
Это воспоминание заставило его улыбнуться. Она ведь ему действительно позвонила недельки через две и даже притащилась с ребёнком.
- Мы ещё совсем не умеем говорить и папочке ничего не расскажем. Правда, солнышко? – ворковала она скорее для Василия, чем для ребёнка, который и так спал.
Но у Василия, как отрубило. Он не мог ей простить вранья (он вообще терпеть не мог лжи), да и того, что с ней изменял Валентине Ивановне, хотя, конечно, в этом-то она была совершенно не виновата.
Больше она ему не звонила.

[699x465]
«В конце концов, психологи говорят, что браки по расчёту (не обязательно материальному) самые прочные», - так рассуждал Василий долгими бессонными, от боли, ночами, лёжа рядом со сладко посапывающей Верой, прежде чем решиться на бракосочетание. Тогда он считал, что поступает мудро.
В медовый месяц, который пришлось отложить до очередного отпуска, отправились на Урал сплавляться на байдарке по реке Яйва.

Природу Урала можно описывать только «высоким штилем». Автор не обладает им, а потому, как умеет, передаст свои ощущения от созерцания и восприятия её. Прозрачная до такой степени, что на дне был виден каждый крошечный камушек, река с весёлым лепетом текла меж крутых живописных берегов, сплошь поросших пихтами и корабельными соснами. К приятному запаху свежести реки примешивался густой аромат нагретой хвои и лесных цветов, который пьянил и кружил голову. Он был такой плотный, что, казалось, набери его в рот и жуй, как сладкую мягкую конфету, и запивай чистой прохладной водой, не имеющей никаких примесей сточных труб предприятий или удобрений, стекающих с сельскохозяйственных угодий. За острые верхушки вековых елей на горизонте зацепилось багровое закатное солнце, разливая пламя пожара по многочисленным колоритным облакам. Какое буйство красок! Какая вакханалия прекрасного и непередаваемо утончённого! Василий всегда жалел, что в такие минуты у него нет под рукой мольберта, кистей и красок. С другой стороны, если бы у него и были эти атрибуты отражения визуального очарования, он вряд ли бы смог ими воспользоваться эффективно, так как таланта художника, впрочем, как и других талантов, Господь ему не дал. Хотя нет, один талант у него был – умение тонко чувствовать и сопереживать. Его не оставляли равнодушным ни великие творения избранных богом от Рафаэля и Кандинского до Пушкина и Высоцкого, ни произведения современных авторов, ни мировые события, ни земные проблемы его любовниц и товарищей. А уж что касается природы, то это было квинтэссенцией его тяги к прекрасному. Не потому ли ему так нравился туризм и водный туризм? Не экстремальный, не на преодоление себя и эфемерных километров и категорий, и не моторный, не дающий слушать и слышать природу, а спокойный, созерцательный, позволяющий впитывать всеми органами чувств, порами тела и фибрами души всё окружающее великолепие и создающий иллюзию единения с первобытной природой.

Плыли уже несколько часов, но ни одного более или менее удобного места на берегах для высадки не попадалось. Стемнело. Ещё немного, и разбирать дорогу впереди будет невозможно. Решили переспать в лодке, чтобы с рассветом продолжить путь. Причалили к берегу и кое-как зацепились за свисающие кусты. Поужинали хлебом с колбасным фаршем, запили яблочным соком, купленным в сельмаге посёлка, откуда начинали сплав. Василий откинул спинку сиденья, свернулся, как мог, калачиком и провалился в сладкую дремоту.
Проснулся он оттого, что кто-то брызнул ему в лицо холодной водой. Уже рассвело. Всё небо было затянуто беспросветными серо-свинцовыми тучами, из которых лил нудный нескончаемый дождь. Хоть байдарка и была упакована в фартук, а сами они одеты в штормовки, но ощущение было не из приятных. Вера сладко спала, откинувшись на мешок с продуктами. Василию было жалко её будить, но отвязать переднюю чалку без её помощи он не мог.
Тронулись дальше. Берега ещё ближе подошли друг к другу, образовав что-то наподобие каньона. Течение ускорилось. Грести уже не было необходимости. Василий только успевал рулить ногами.
- Смотри внимательнее, - предупредил он Веру, - сейчас могут пойти перекаты.
Но разве на такой скорости уследишь! Вера крикнула, что впереди что-то подозрительное, но пока они, схватив вёсла, попытались табанить, лодка зарылась форштевнем в песок. Все попытки сдвинуть её с помощью вёсел только усугубили положение. Лодку развернуло поперёк реки, и вода, гонимая течением, стала её заливать. Пришлось Василию вылезать из байдарки и снимать её с мели. Он был в сапогах, дно реки казалось совсем близко, и операция не выглядела проблематичной.
Но едва он, перекинув ноги через борт, попытался встать на это «близкое» дно, как ушёл в воду по... Короче брюки его намокли, и вода залилась в сапоги. Дно в этом месте оказалось не так уж и близко, а песок таким мелким и зыбким, что в нём не невозможно было нащупать прочную опору. С трудом стащив лодку на более глубокое место, Василий быстро вскарабкался в неё и энергично заработал веслом, чтобы поскорее уйти от злополучного места. Но теперь мокрый он был от макушки до самых пяток.
А дождь не прекращался, и место для стоянки по-прежнему не предвиделось.
Только часам к пяти вечера правый берег стал постепенно снижаться, и ещё через полчаса показалось довольно приличное место для причала. Выбравшись на берег, они увидели большую цветущую поляну, в центре которой росла корявая раскидистая берёза. Под ней они под непрекращающимся проливным дождём и поставили палатку. Ни сил, ни желания разжигать костёр и готовить пищу у них не было – они ровно сутки не вылезали из байдарки и, естественно, очень устали. Благо они были опытные туристы и вещи, и продукты упаковали тщательно и надёжно. Переодевшись во всё сухое, путешественники выпили граммов по сто спирта (непременного атрибута всех походов для разного рода форс-мажорных ситуаций), запили его ананасовым компотом, который взяли для торжественного вечера по случаю открытия медового месяца, закусили бутербродами с икрой и копчёной колбасой и, завершив на этом праздничный ужин, залезли в спальные мешки и отрубились.

Проснулись они от странного ощущения, как будто они в палатке плывут по бурному морю. Их убежище ходило ходуном, тряслось и дёргалось. Выглянув из палатки, Василий увидел, что на поляне пасётся стадо крупного и мелкого рогатого скота, а одна большая коза, приняв, видимо, оранжевый тент их палатки за неизвестный огромный цветок, пыталась его сжевать, причём уперевшись всеми четырьмя копытами, дёргала его на себя и, наверное, сдёрнула бы, если бы не надёжно вбитые колышки.
Выскочив, Василий отогнал неразумное животное и посмотрел на часы: было 10 часов утра. Ничего себе – они проспали 14 часов кряду! Небо было голубое, ярко светило солнце. Ничто не напоминало о вчерашнем безобразии.
Молодые люди быстренько развесили на сучках дерева и оттяжка тента всё, что вчера было вымочено дождём и рекой, и отправились собирать дровишки для костра.
На краю поляны у опушки глухого бора у своего шалаша закусывал пастух. Разговорились. Оказывается, им ещё повезло, так как следующий комфортный спуск к реке будет только «вёрст эдак через пятьдесят с гаком». Решили здесь задержаться на денёк-два – подсушиться, набраться сил перед следующим марш-броском, хотя и соседство со стадом не очень радовало. Особенно Вера боялась «крупного рогатого скота», но пастух успокоил, что быков здесь нет – их пасут в это время года отдельно – а коровы не обидят.
- А козу Катьку я пришпилю к колышку. Дюже она вредная, зараза. Жуёт, что ни попадя. Надысь у нас в деревне свадьбу играли, тык она, едрит её через колено, спиз… спёрла у невесты фату с цветами и сожрала её. Мало ей травы кругом! Сопель было! А ты хлебало-то не разевай! – философски заключил он, имея в виду, видимо, ту пострадавшую невесту.
- Да… - продолжал дед, сворачивая две цигарки и протягивая одну Василию («Спробуй мово самосадика – не чета вашим «Примам» и «Беломорам»!), да… эта Катька всех в деревне в страхе держить. Хозяйка у ей – молодуха, живёт одна, тык повадился к ей по ночам наш приседатель шастить, а коза ево чевой-то невзлюбила. Да… а я напротив живу и по старости лет ночью плохо сплю. Вдруг слышу: шум у соседки супротив какой-то. Ну, я к окну. Вижу: едрит тебя через колено – дверь её избы с грохотом отшваркивается, оттеда пулей выскакивает приседатель без партков, а за ним коза. Как уж она в избе оказалась, не ведаю, но гнала охальника рогами в голую жопу аж до самой калитки. Он её даже открывать не стал – переметнул с ходу через огорожу и пошкондылял вприпрыжку, матерясь так, как я от него ещё не слыхивал. «Чуть яйца не поколола, оторва!» - жалился мне опосля. Да… зверь, а не коза!
- Ну, как самосадик? – без всякого перехода осведомился он, видя, как Василий, затянувшись, закашлялся.
- Хорош! Ничего не скажешь – хорош! – согласился Василий, вытирая слёзы. – Такого, отродясь, не куривал!
- Да… это тебе не «Примы» или «Беломоры» там…

Как только они отплыли от пастбища, опять пошёл дождь и не утихал весь день. Правда, на этот раз они были к нему готовы и предусмотрели все нюансы. Главное неудобство было в том, что за сплошной пеленой дождя было плохо видно, что творится в реке, и возникала опасность опять застрять на каком-нибудь перекате. Но на этот раз им повезло и «пятьдесят вёрст с гаком» они прошли без серьёзных происшествий. Правда, ночевать пришлось опять в лодке.
Только на второй день к вечеру, когда начало интенсивно темнеть не от туч, а оттого, что светило уходило на покой, они увидели долгожданный спуск. Место было отличное. Небольшой распадок делил берег на две части. Справа был светлый бор из невысоких сосен, ветки которых причудливо переплелись, создавая сказочную картину, сродни детским сказкам про бабу Ягу. Не хватало только избушки на курьих ножках.
Слева был густой смешанный лес, в котором превалировали огромные лиственницы. Под одной из них – крайней – они и установили палатку в самом малиннике. Ягоды можно было собирать, просто высунувшись из палатки.
Всё было хорошо, кроме погоды. Постоянные дожди, перемежёвывавшиеся кратковременными периодами вёдра, их совершенно замучили. В этой ситуации было два положительных момента: уровень воды в реке значительно поднялся, и можно было не очень опасаться перекатов, и в лесу пошли, вернее, побежали, грибы. Такого разнообразия и, главное, количества грибов Василий ещё не видел. В сосняке весь мшисто-песчаный пол был усеян маслятами, которых, сколько не срезай, не убавлялось. В распадке было полно белых и подберёзовиков, а в ельничке за палаткой – огромное число рыжиков. А про лисички, грузди, волнушки и разные там сыроежки и говорить не приходится. В обеденном меню грибы были ежедневно – и супы, и «жарёхи», и свежесолёные рыжики. Только вот впрок много грибов заготовить не было возможности. Для соленья нужна была тара и много соли, а сушить грибы не позволяла погода. Василий, правда, подвесил несколько ниток над костром, но грибы получились скорее копчёные, чем сушёные.
- Мы торчим здесь уже десять дней. Дольше ждать погоду бессмысленно, - сокрушался Василий, когда они сидели у костра за вечерним чаем в один из редких вечеров без дождя. – Мы такими темпами до Камы не доберёмся. Завтра собираемся, послезавтра рано утром отплываем.
- Есть, мой капитан, - козырнула Вера.
Утро следующего дня выдалось на удивление погожим. Всю ночь громыхала гроза, от которой Вера постоянно вздрагивала, ойкала и спрашивала: «А в нас молния не попадёт?», но когда Василий, проснувшись, выглянул из палатки, он увидел безмятежно голубое небо без единого облачка. Сладко потягиваясь, он вышел на берег полюбоваться на реку и... обомлел – по реке от берега до берега сплошным потоком плыли брёвна. Самые активные – на стрежне – толпились, отпихивая более слабых в сторону, гулко ударяясь о них и стараясь обогнать друг друга. Вода меж ними кипела и бурлила, возмущаясь их беспардонностью и невозможностью их задержать. О спуске байдарки не могло быть и речи – её затёрло бы сосновыми монстрами, как «Челюскин» льдами. Видимо, уровень воды в реке поднялся на столько, что все брёвна, застрявшие во время весеннего сплава на отмелях и поворотах, вновь всплыли и решили продолжить незавершённый ранее путь. Опять оставалось только ждать. Рано или поздно количество плывущего леса должно было уменьшиться. «Желательно, чтобы это не было поздно», - подумал Василий.
Путешественники время зря не тратили. Вера, использовав весь оставшийся сахар, наварила малинового варенья и присыпала дикую чёрную смородину, а Василий ловил и вялил рыбу, которая начала активно клевать, подогнанная, наверное, брёвнами к берегу. Но волнение росло: время шло, а они по-прежнему были в плену у плывущего леса.
Только на четвёртый день плывун стал редеть, а на пятый появились полыньи между брёвнами. Выбрав одну из таких побольше, туристы и продолжили путешествие вниз по течению в компании брёвен.
Понятно, что с такой скоростью за несколько дней, оставшиеся до конца отпуска, доплыть до Соликамска было не реально. К счастью, в конце следующего дня они увидели на берегу какое-то селение. Оказалось, что это совхоз, из которого ежедневно рано утром уходит машина в ближайший город Березняки, отвозящая молоко и привозящая хлеб. Василий с Верой разбили палатку на краю села и уже в семь часов утра следующего дня были у сельсовета, откуда уходила машина. Взяли их без звука, не спросив даже о деньгах. Вместе с ними в кузове, кроме бидонов с молоком, ехало ещё несколько баб с мешками с картошкой и огурцами, так что ехали хоть и не в обиде, но в тесноте. Никаких скамеек в кузове не было, сидели кто на чём на полу, а какие у нас дороги, особенно в глубинке, известно. К тому же путь был не близкий – около двухсот километров, так что москвичи с непривычки потом долго не могли сидеть на мягком месте.
Но поразило отношение уральцев к незнакомым людям. Мужики в селе без всяких просьб помогли погрузить в машину их немалый багаж (два мешка с байдаркой, два рюкзака, тележку), бабы в кузове уступили им лучшие места поближе к кабине, а шофёр подвёз их к самой платформе и помог выгрузиться.
Билетов в железнодорожной кассе на Москву, конечно, не было.
- Завтра с утра может быть бронь на вечерний поезд, так что занимайте очередь, пока никого нет, - участливо посоветовала им кассирша.
Они так и сделали, прокемарив всю ночь в деревянных креслах напротив кассы. Касса открывалась в девять часов, а уже с семи стали собираться претенденты на поездку в Москву.
Когда касса открылась, оказалось, что билеты на желанный поезд есть, но их всего четыре, два из которых достались Василию с Верой.
Как Василий в душе благодарил бога и доброжелательную кассиршу за дельный совет!

[558x699]