Наступила самая противная и самая нелюбимая мной пора: уже почти не осень, но ещё и не зима. В лес всё равно тянет, но мысли он навевает совсем иные, чем раньше.

До чего ж всё противно – достала погода,
Хоть я в климате этом паршивом рождён.
По ушедшему лету тоскует природа,
Шумным ветром вздыхая, рыдая дождём.

Все деревья поникли, дома постарели,
Словно близких хоронят. Глаза-окна в слезах.
Купала золотые церквей потускнели.
И вороны, нахохлившись, спят на крестах.

По раскисшим тропинкам угрюмого парка
Я шагаю без цели, мозги теребя.
Как друзей моих лучших, деревья мне жалко.
И, конечно, мне жалко чуть-чуть и себя.

Никому не охота старым быть и не нужным –
Как гниющий валежник, как на дубе нарост.
И с грядущим маразмом борюсь я натужно
И держу пистолетом облезлый свой хвост.

Вспоминается юность лихая невольно:
Как недавно всё было!.. Да вот только сейчас…
И погодой любой всегда были довольны.
И унынье почти не гостило у нас.

Чистым сердцем горя, не терпели мы пошлость.
Не любили пижонов – ни феньки, ни фрак.
И так думать чуднО, что давно уж всё в прошлом.
Впереди дождя слёзы, туман, сплошной мрак…

Я иду, не сердясь ни на дождь, ни на тучки,
И домой возвращаться не тянет совсем.
Там часы, фотографии, зеркало, внучка.
Намекают на возраст они на мой все.

Я здесь в мире другом, как в другом измеренье.
Время здесь, словно в Космосе, пятится вспять.
Здесь совсем не грозит мне маразм и старенье.
Правда, есть уж склероз (чтоб маразм забывать).

Но воюю я с ним, отбиваю по крохам -
Я не сдался ещё. Я пока что в строю.
И мозги ещё действуют, в общем, неплохо,
И надёжную душу не пропил свою…

С колокольни звонят – не иначе, к обедне.
И под звон этот бодрый негоже тужить.
Что ж, надежда всегда умирает последней.
Раз жива эта дама – и мы будем жить!