Только уловив изумительный аромат жареного мяса, Светлана с Валерием почувствовали как голодны. Они буквально набросились на аппетитное блюдо. Мясо, действительно оказалось отменным. Оно буквально таяло во рту. И соус, совершенно необычного вкуса, очень подходил к нему. Минут пятнадцать они почти не разговаривали, а только чёкались с дежурными тостами и уписывали жаркое.
- Ну, как? – вновь совершенно неожиданно возник Фёдор.
- Старик, ты – лучший! Ты не превзойдённый! Я никогда такого мяса и соуса ещё не ел. Что ты здесь делаешь? Тебе пора ехать в Стокгольм за Нобелевской премией!
- А Вам понравилось? – обратился «непревзойдённый» к Свете.
- Я язык проглотила! Это что-то бесподобное! Кстати, мы с Валерой перешли на ты. Давайте и с Вами тоже.
- Я буду счастлив! И – поцелуемся?
- Перебьёшься! – нарочито грозно буркнул Валерий, опять показывая другу кулак.
- А всё решает дама, - невозмутимо парировал Фёдор.
- А дама решает так, - весело воскликнула Светлана и, вскочив, чмокнула его в губы.
- Вот тебе, старый ревнивец, получил? Я сегодня не буду умываться.
- У, старый развратник! Ничего, дома тебе жена быстренько сотрёт Светин поцелуй.
- Ну, до дома ещё не скоро. Кроме шуток, я рад, что вам понравилась моя готовка.
- А из какого мяса жаркое, - спросила Света.
- Медвежатина.
- Из настоящего мишки? – испуганно переспросила она.
- Из самого, что ни на есть настоящего бурого медведя. Мне приятель прислал из Восточной Сибири. Они – медведи имеется в виду – сейчас готовятся к зимней спячке и нагуляли вот такой слой сала, а от этого – мясо их становится нежнее и вкуснее.
- А как же охрана животных?
- С этим всё в порядке. В последние годы в том районе медведей развелось очень много. Они нередко заходят в деревни и разоряют курятники и пасеки, были случаи, когда люди страдали, и местным жителям разрешено их отстреливать.
- Всё равно жалко, - печально улыбнулась Света.
- А коров тебе не жалко? Или, скажем, кур? Они такие безобидные и ручные...
- Ну, это домашние животные. Они для того и разводятся.
- Домашние... Вот мой папа мне рассказывал: у его бабушки во время войны коза была... Папа его воевал, мама вкалывала по шестнадцать часов в сутки на производстве, а он был совсем маленький, и за ним присматривала старшая сестра. С питанием становилось всё хуже и хуже, и их с сестрой отвезли в деревню к бабушке на Волгу, надеясь, что она их там худо-бедно прокормит. Но вскоре немец повернул на Волгу, и они оказались, как говорили военные, в мешке, и с питанием у них стало не лучше, чем в Москве. Сестра-то была постарше отца – ей уже было семь лет, и организм у неё был покрепче, а отцу было всего годик, и он был слабенький, почти дистрофик. Глядя на него сегодня в это трудно поверить, а тогда… Вот как раз эта коза его от смерти и спасла. Каждый день ему давали по полному стакану цельного козьего молока, а что оставалось, разводили большим количеством воды и готовили разные каши для всех остальных. К концу войны коза уже состарилась, перестала давать молока, и её решили зарезать. Мясо было хоть и жёсткое, но для того времени это было деликатесом. Так вот можете себе представить, отец хоть и был невероятно голодным – даже теперь с ужасом вспоминает то своё состояние постоянного голода, но козу есть не мог! Никакие объяснения, что она всё равно вскоре бы умерла, и уговоры не помогали. Она же ему была настоящим другом – он с ней играл, пас её, иногда в холода спал с ней в обнимку. Она его защищала от соседской собачки, ходила за ним как привязанная, наверное, считала его своим козлёнком. В конце концов, бабушка его обманула: сказала, что соседка её угостила в обмен на козье мясо своим куриным супом. Отец съел с огромным удовольствием. А потом Машка – сестра, вредина такая, (вообще дети бывают удивительно жестоки!) выдала бабушкину тайну и заявила, что он ел козу. Можете себе представить? – отца вырвало, не за столом будь сказано. А ты говоришь домашние... Ведь эти «домашние» становятся членами семьи. Это всё равно как я бы съел свою собаку! По мне – так уж лучше – диких, конечно, не нарушая экологии.
- Убедил, - рассмеялась Светлана, - теперь меня не вырвет, и я с удовольствием съем ещё кусочек.

- Ох, какая чУдная ночь! – восторженно вздохнула Светлана, выходя из ресторана. – Отпусти своего Цербера, давай просто погуляем, подышим ночной Москвой. Если что – я тебя защищу. Да, да, не смейся, я знаешь, какая сильная? – весело трещала она, просительно заглядывая ему в глаза и теснее прижимаясь к его плечу.
- А я давно его отпустил
- Иди ты! Какой молодец! Тогда пошли вон туда – тут есть небольшой парчок с прудом, тенистый и прохладный. Я, кажется, сегодня перепила – всё твой Федя: попробуй этот коньяк, попробуй этот... В таком виде мне нельзя домой заявляться – влетит от мамы. Она всё ещё считает меня девочкой.
- Для своих родителей мы всегда остаёмся детьми – до лысин и седых волос.
Они сели на скамеечку. Светлана положила голову Валерию на плечо и запрокинула её вверх.
- Какие звёзды! Обычно в городе их не видно, а здесь как колодец. Знаешь, в колодце даже в солнечный день видны звёзды.
- Да? Очень интересно! Надо будет проверить.
Её губы были так близко – только голову повернуть. И он повернул. Она как будто ждала этого, потому что ему не пришлось искать – их губы мгновенно слились. Ах, какие чудесные у него были губы – сильные и в то же время мягкие, как у телёнка. Как приятно было лежать на его плече и чувствовать эти трепетные губы у себя на лице, шее, дальше... нет, дальше он не рискнул пойти. Жаль! Соски её ныли от желания ласки, но он даже не пощупал их руками. Ей вспомнилось, как в каком-то старом фильме Нона Мордюкова сказала герою Ульянова: «Хороший ты мужик, но не орёл!». Нет, тут не тот случай. Он просто хорошо воспитан и дорожит дружбой с ней, боится испортить ей вечер...
Она вдруг почувствовала, что так расслабилась, что начала дремать – так ей было хорошо и покойно.
- Ты любишь стихи?
Его голос заставил её вздрогнуть.
- Ты что, заснула? - расхохотался он.
- Ага, - захлопала она глазами, - наверное, я действительно перебрала.
- Может, отвезти тебя домой?
- Нет, прошу тебя, давай ещё немножко посидим. Когда ещё будет так хорошо?! Ты меня о чём-то спросил?
- Да, я спросил, ты любишь стихи?
- Люблю, но я их плохо запоминаю и не все понимаю. У меня был знакомый, который обожал Андрея Вознесенского, а я ничего понять не могла. Видимо, поэтому он меня, в конце концов, бросил.
- Ну и дурак! Впрочем, наверное, молодец, иначе бы мы с тобой не встретились.
- А ты рад, что мы встретились?
- Конечно, я же приобрёл такого ценного работника!
- Ах, ты бессовестный, я тебя сейчас поколочу! – замахала она кулачками.
- Не надо, я буду себя хорошо вести, - взмолился он и, притянув её к себе, снова прильнул к её губам.
На этот раз вторая его рука сползла с её плеча на грудь, но она, смеясь, вырвалась из его объятий.
- Не хорошо пользоваться слабостью пьяной женщины, - укоризненно покачала она пальчиком, - лучше прочти мне стихи, которые тебе нравятся.
- Да мне многие нравятся. Ну, вот, например, такие:
Не понимать стихи – не грех.
«Ещё бы, - говорю, - ещё бы...»
Христос не воскресал для всех.
Он воскресал для посвящённых.

Чтоб стало достояньем всех,
гробница, опустев без тела,
как раковина иль орех, -
лишь посвящённому гудела.

- Чьи это стихи?
- Андрея Андреевича Вознесенского!
- А-ах, и ты, Брут?! – ударила она его легонько, как погладила, кулачком в грудь.
- А что, разве плохо сказано?
- Хорошо. Почитай ещё.

- Смотри, как звёзды в вышине
Светло горят тебе и мне.
Они не думают о нас,
Но светят нам в полночный час
Прекрасен ими небосклон,
В них вечен свет и вечен сон.
И кто их видит – жизни рад,
Чужою жизнию богат.
Моя любовь, моя звезда,
Такой, как звёзды, будь всегда.
Горя, не думай обо мне,
Но дай побыть мне в звёздном сне.

- А это чьё?
- Константина Бальмонта.
- Надо же, я слышала о таком поэте, но никогда не читала его стихов. Почитай ещё, пожалуйста. Какого-нибудь мало известного поэта, - расширяй мой кругозор.
- Ну, я не знаю... Разве что вот эти:

Сад полон тайн.
Коварная луна
Кусты осыпала серебряною пудрой,
Дрожит, как тонкая волшебная струна,
Смесь звуков – восхитительных и чудных.
Мерцают звёзды
ярко,
озорно,
Гипнотизируя, внушая исступленье
И кажется невольно –
вот оно
Остановилось чудное мгновенье…
Но пробегает лёгкий ветерок,
Колышет ветки, стебли, занавески…
Вдруг ощущаешь –
за витком виток
Струится время, сматывая леску.
- Как красиво! Кто это?
- Алексеев.
- Кто???
- Валерий Иванович Алексеев.
- Ты??? – глаза её восхищённо округлились, - с ума сойти! Не ожидала. Ты пишешь стихи?
- А, в молодости баловался...
- В молодости!.. Тоже мне – старик нашёлся. Ты ещё пика не достиг. Зря смеёшься! Мужчины очень поздно взрослеют, а уж мудреют – тем более.
- Ух, ты – знаток! А если хочешь знать, ещё Евтушенко сказал: «А быть всегда чуть-чуть ребёнком есть высшая на свете взрослость!»
- Во-во, вот вы до седых волос и «ребёнки», причём многие не чуть-чуть. Игры вам всякие нужны, развлечения, смена впечатлений... Ладно, что-то я разворчалась... Может, ты не такой?
- Такой, такой, - рассмеялся Валерий, любовно глядя на её разгорячённое лицо.
- Ну и ладно, - смутилась она, - но стихи твои мне больше остальных понравились.
- Ты льстишь мне.
- Совсем нет. Ты сочинишь специально для меня? Знаешь, как раньше девам писали в альбомы. Я заведу такой альбом, и ты мне в него красивым подчерком напишешь, хорошо?.. Почитай ещё...
В сумочке у неё затрезвонил мобильник.
- Мама, наверное, - досадливо поморщилась она, доставая телефон, - волнуется...
- Да, мамуль, всё в порядке... Я о тебе всегда помню... Думала, ты уже спишь, боялась разбудить... Нет... Да... Нет, не скоро, ложись спать, не жди... Я не голодна... Я не одна... Меня провожают... Кто, кто – мужчина... Надёжный... Давно... Всю жизнь... Перестань, скажи лучше, как Полинка? Спит?.. Всё съела?.. Хорошо... Не волнуйся, спокойной ночи... Целую. Дверь на задвижку не закрой... Пока.
- Пора действительно по домам, - спохватился Валерий Иванович, - пока такси поймаем, пока доедем...
Пока ехали в машине, Светлана эгоистично думала: «Хоть бы он отпустил такси. Они бы ещё, как юные влюблённые, попровожались в подъезде – поцеловались, пообнимались... Она бы ему чуть-чуть кое-что разрешила...»
Но он опять проводил её только до подъезда, дождался, когда она наберёт код, коротко поцеловал и, пожелав спокойной ночи, направился к машине.
- Позвони, как доберёшься до дома, - крикнула она ему в след
Он обернулся.
- Это будет очень поздно – мне ехать не меньше сорока минут. Ты уже будешь спать.
- Я буду ждать. Я не засну, пока ты не позвонишь! Прошу тебя...
- Ну, хорошо, - улыбнулся он, - иди, - помахал рукой и дождался, когда она скроется за железной дверью.

Войдя в квартиру, он сразу же набрал её номер телефона.
- Это – я. Всё в порядке – я дома. Не разбудил?
- Нет, нет, я ждала твоего звонка. Спасибо за прекрасный вечер.
- Это тебе спасибо! Слушай, я пока ехал вот о чём подумал: а не махнуть ли нам в воскресенье на пикничок, пока погода такая стоит?
- А как же твои дела?
- А ну их к чёрту! Сколько можно? Могу я хоть когда-нибудь отдохнуть?
- Логично, но я хотела выходные провести с Полинкой – я так мало ей уделяю внимания в последнее время.
- А ты бери её собой, и свою матушку. Заодно и познакомимся. Я ещё вытащу Фёдора с его семьёй. У него, кстати, отец тоже вдовец – год назад потерял свою жену и до сих пор никак не может прийти в себя. Глядишь, они с твоей мамой найдут общий язык. Представляешь, образуются три компании: старики сами по себе, дети сами по себе, и мы с Николаем, Федькой и его Леной посередине.
- Вообще было бы здорово! А ты думаешь Фёдор поедет? У него же в воскресенье самый наплыв посетителей.
- Федька? Да он только услышит, что будешь ты, всё моментально бросит.
- Ну, ты преувеличиваешь мои чары.
- Боюсь, что недооцениваю! Так, значит послезавтра... вернее уже завтра в семь ноль-ноль я у Ваших ног, принцесса.
- Чего? В семь часов?! Какой ужас!! Дай хоть в воскресенье выспаться, - захныкала она.
- Сегодня высыпайся. Спи хоть целый день. А завтра надо выехать пораньше, чтобы до нашего места добраться, пока солнце не будет ещё очень высоко. Спокойной ночи. Целую.
- И я тебя. Нежно-нежно, - неожиданно для себя добавила она и, испугавшись, скорее положила трубку.
На душе пели соловьи и жаворонки! Она с ума сойдёт, дожидаясь воскресенья!