Я не очень долго думала, как назвать эту статью, я знала это еще до того, как собиралась написать ее.
С каждым разом, когда я сюда захожу ,а это бывает примерно раз в месяц, я чувствую, что меняюсь, и смотрю на прошло месячные записи уже под другим углом, с другой точки. Я заметила, что часто, да что там,-- всегда пишу о своих проблемах, невзгодах, бедах. Пишу, как меня раздражают друзья, мама, что она меня не понимает, что она другая--это все витает в воздухе вокруг моей головы, как куча мух. Когда я начала отгонять их ,я начала понимать, что ни мама, ни кто иной не виноваты в том, что я раздражительная, категоричная, острая. Я сама принимаю все в штыки--и никакая я не другая в отличие от мамы--я на нее похожа так, как две линии похожи друг на друга.
Я люблю свою маму, уважаю ее. Она плохо меня воспитала, но она меня любит, даже слишком, от этого мне так и трудно. В детстве она позволяла мне все, и вот результат: я перестала вещи ценить, а ее наказаний бояться. Моя мама добрая, но это чувство сидит где-то далеко в ее душе, в ней много цинизма, остроты, она не упустит момент плохих шуток о других, хоть и критика ее задевает ,как и меня--вот слабые наши места. Моя мама, как дорога, по которой я иду: прямая и твердая, но в некоторых местах цемент еще не успел высохнуть, вот он и мягкий пока что, там можно утонуть и умереть, если наступить сгоряча, а если обойти спокойно, можно продолжить путь. Я часто иду по этой дороге, она кажется мне бесконечной, и в то же время, я будто хожу кругами. Вот я смотрю на небо и вижу, что она оранжевое, а чуть ниже--багрово-красное, это оттого, что уже закат, солнце наполовину за горизонтом, оно дает нам последний привет. Вот какая-то черная птица срывается с одинокого, как и она сама, дерева. Наверно она летит догнать стаю, а может туда, где не так тоскливо, а сюда она снова вернется с рассветом. Дерево и правда одно. Оно стоит на окраине дороги и просто иногда шелестит своими листьями: тихо, но настойчиво, глубоко. Так бывает, когда мама вздыхает. Тень у него косая и длинная; если верить ей, то передо мной не широкий и крепкий дуб, а длинный и тонкий тополь. Я уже в какой раз стою здесь--посреди этой самой дороги, смотрю вокруг себя, сложив руки в боки, и пытаюсь понять, что же я упустила, мне надо спешить потому что, скоро солнце сядет, и станет совсем темно. Я часто смотрю вот так на поле, что расстилается позади дерева, оно бескрайнее, как и мамина любовь. А с другой стороны туман укрывает его, как серое одеяло, не уверенна, что теплое, скорее всего оно хлипкое, такое, что под ним легко замерзнуть ,но ты все равно накинешь его на себя, чтобы не спать совсем голышом. Иногда я стаю, подперев одной рукой подбородок и насупив брови, как люди в галерее смотрят на великие творения искусства. Они смотрят внимательно, боясь упустить малейшую деталь, и с каждым разом делают все новые открытия. Так и я. Восхищаюсь тем мастером, что сотворил ее, поражаюсь его таланту совмещать простое и что-то божественное, расстраиваюсь, что мой ум не достаточно широкий, чтобы обхватить весь простор произведения, но не сдаюсь.
Я часто сюда прихожу. Каждый раз, когда смотрю маме в глаза, они такие темно коричневые ,что иногда мне становится страшно. Что же такого они видели, что стали почти черными, что прячутся от меня, как тень, за которой я бегу. Мама часто смотрит на меня, но не видит, словно взгляд ее устремлен куда-то позади меня, словно там кто-то еще есть, может это ее прошлое, которое она так горячо хотела бы изменить. Как будто бы это она сама там пробежала вприпрыжку при свете дня. Ее черные как смоль волосы заплетены в короткие косички на лице играет улыбка, а желтое платьице с белым воротничком развевалось от ветра и бега, а глаза не такие уж и темные как теперь. В глазах этих я не вижу больше того уныния, тоски, мольбы. Вот она вернулась ко мне из своих мечтаний, снова смотрит на меня, и может теперь во мне видит себя, точно не знаю. Скажет что-нибудь колкое, не обязательно смешное, и отвернется, я отвечу, она тоже и так до вечера. Так она выражает горькую свою любовь. Ту, что хотела и мечтала показать сполна, но Действительность отобрала у нее эту возможность, так что теперь участок любви она завещает мне с необъятным куском горя, вваливает половину на мои плечи, половину на свои, если я вдруг откажусь, она меня заставит и будет права, и так мы идем вдвоем снова. По той же длинной и твердой дороге, возносим взгляды на оранжевое небо, потом ниже, чтобы увидеть яркий закат, вот проходим мимо дуба, нам тяжело нести свой груз, мы садимся, чтобы отдохнуть, садимся спиной к туману по ту сторону дороги, лицом к прячущемуся солнцу, следим за птицей, потом закрываем глаза, спим.