Неделю с небольшим мы с пятилетним сыном провели на больничной койке – ему сделали первую в жизни хирургическую
операцию. Надо сказать, стационар оставил приятное впечатление. Даже кормят детей неплохо, не говоря уж о лечении. А еще не было и намека на какие-либо платные услуги, если, конечно, не вспоминать, что мы – по собственному желанию – лежали в «коммерческой палате» (подобии обычного больничного бокса, только без рукомойника).
Слава Богу, все обошлось. Отойдя от наркоза, ребенок даже спросил, когда же наконец врачи начнут делать ему «эту операцию»… А еще – очень показательно – при пробуждении едва ли не первыми его словами была молитва. Я уж не знаю, что он там нашептывал и насколько серьезно, но сам факт не оставил равнодушным. Надеюсь, и Отца небесного этот момент очень порадовал.
Кстати, по поводу молитвы. Когда ребенка увезли в операционную, я сообщил об этом жене и Анд-ю, который обещал просить Господа за здоровье ребенка. Разумеется, в этот момент и сам со всем сердцем обратился к Богу. И честно скажу: в процессе молитвы в какой-то момент испытал явное облегчение, на душе стало совсем спокойно - будто и не было переживаний за здоровье М. А тут уже его и привезли. И слава Богу!
В стационаре, кстати, было время не только помолиться, но и подумать.
По больничным дворам ездили, в основном, кареты «скорой помощи», такси и солидные иномарки. И подумалось: вот же ведь жизненное подтверждение разговору о вредности
лицеприятия, о том, что перед Господом все равны – и бедные, и богатые, и успешные, и неудачники… На операционном столе абсолютно всем приходится снимать свои одежды и оставлять свои принципы, уповая лишь на профессионализм врачей и милость Божию.
И еще был один вывод, весьма неприятный.
В больнице мой М. познакомился с восьмилетним деревенским мальчиком. По уровню развития он явно отставал от сверстников – даже свой возраст показывал при помощи пальцев, как делают малыши. А еще у него явный дефект речи, из-за которого трудно уловить, о чем конкретно он говорит. Впрочем, дети понимали друг друга с полуслова и нарушение дикции не доставляло никому проблем. А меня… раздражало. Я напрягался, пытался логически домыслить за мальчика, а когда не понимал – делал вид, что просто не слышу или игнорирую разговор. Огорчало меня и то, что при всей своей душевной доброте и открытости, так понравившейся моему М., этот ребенок был плохо воспитан в привычном понимании слова. Он называл меня на «ты», входил в нашу комнату без стука, брал все, что ему понравится. Я сердился, но старался сдерживаться.
И мне вспомнилось, что в родном городе жены есть
организация, которая занимается опекой уличной детворы (супруга когда-то имела счастье там поработать). Ребятам дают знания, еду, возможность вылечить болезни и устроиться на работу (пусть и чистильщиками обуви). Несколько раз, просматривая
фотографии с сайта этой организации, я восхищался и думал о том, что было бы здорово когда-нибудь создать что-то подобное. Грубо говоря, примерно таким представляю себе идеальный труд (служение) христианина.
Но в этот момент я понял, что пока не готов любить чужих детей. Не хороших, правильных, которые умиляют и заставляют радоваться, а обычных, плохо воспитанных или не слишком здоровых. То есть, не выбирая между ними. И остается только надеяться на Господа, что этот урок пойдет мне впрок, и Он даст мне достаточно Божьего разумения и доброты. А еще – стоит горячо и беспрестанно молиться за тех людей, которые находят в себе силы для какой-либо социальной деятельности и могут одинаково искренне любить и собственного сына, и уличного мальчишку…