Черновик. Возможно, все это тысячу раз еще будет исправляться и переписываться. Но пока оно есть именно в таком вот виде. Здесь все, кроме одной и последней, раскрывающей все карты, встречи Дмитрия и Софии. Остальное надо дописывать-досоединять)))

Кратко о сюжете: молодой сыщик Дмитрий Архипов приезжает в деревню расследовать убийство священника. Он ожидает, что с легкостью справится с поимкой преступника, но совсем оказывается не готов к тому, что ему придется столкнуться не со злодеем, а с прекрасной девушкой, верующей отчаянно, что есть нечто большее, чем весы в руках Богини. Сумасшедшей девушкой, для которой не существует молитв и правил, а только лишь то, что она видит собственными глазами...

***

Усадьба Шестаковых не могла поразить ни величием, ни красотою. Дом прятался в зелени, как старуха, скрывающая истинное лицо свое за толстым слоем грима. Тропинки, некогда наверняка аккуратные, заросли непослушными сорняками. К парадному входу вели ступеньки, испещренные морщинками-трещинками. По стенам белым, потрескавшимся под гнетом безжалостного времени, зелеными змеями ползли ветви плюща.
Одичалая, заброшенная, будто застывшая во времени, усадьба тем не менее очаровывала загадочной свой, мрачновато-таинственной, красотой. Дмитрий, поднимаясь по ступенькам, оглядывался и удивлялся тому, что невзрачный простой дом белого камня вызывает в душе непривычное состояние покоя.
Мужчина уже собирался позвонить в дверь, как та внезапно распахнулась и прямо в него влетело некое темноволосое, весело смеющееся создание. Архипов охнул от неожиданности и боли и ухватил создание за плечи, отстраняя от себя.
… Она подняла на него шальной взгляд. Пробормотала:
 – Ой...
И, не успел он опомнится, она уже скинула его руки и убежала,  платье только голубое мелькнуло средь деревьев сада.
А Архипов стоял в изумлении и все еще не мог забыть глаз темно-синих, бездонных, на обыкновенно-симпатичном личике девушки. Не бывает таких глаз, думал он. Не бывает...
 – Добрый день, – услышал он. Очнулся и посмотрел на вышедшую следом за странной девушкой незнакомку. Чуть запыхавшаяся, как после долгого бега, с покрасневшими щеками, растрепанными волосами, она тем не менее заговорила с ним холодно, а лед во взгляде и вовсе жег огнем. – Чем обязаны, господин...
 – Архипов. Дмитрий Алексеевич Архипов. Я по делу об убийстве чтеца в церкви, – ответил он, прогоняя мысли о девушке-видении.
 – Наслышаны о вас, – позволила себе улыбку его собеседница. Откинула за спину длинные, вьющиеся черные волосы, попыталась незаметно поправить сидящее как-то кривовато платье. – Я Анна Павловна Шестакова. Та, что пронеслась мимо вас мгновение назад — моя сестра, София. Уж простите, что не встречаем вас как полагается, но вы не известили нас о вашем визите, и мы...
– Не стоит, – мягко оборвал извинения мужчина. – Я сам виноват. Должен был подумать о правилах приличия.
– Что ж, если мы выяснили все недоразумения, позвольте пригласить вас в дом для беседы, нечего серьезные дела на улице обсуждать, – махнула рукой в сторону двери девушка.  
– А... – Дмитрий огляделся.
- София? Вернется, не переживайте. Слышишь, Соня? - крикнула Анна неожиданно громко. Кивнула Архипову: – Проходите, пожалуйста. Правда, могу предложить вам только чай с выпечкой, мы уже позавтракали.
Он вошел, внимательно разглядывая простое, без изысков, убранство дома. Холл встретил его мягким полумраком. Никакой вокруг вычурности, даже уютно, мебель грубоватая.
--  Агафья! Где ты? - Анна прошла мимо него, обдав сладким ароматом яблок. - Вели Глаше подать чай в гостиной! Гость у нас!
Из двери, ведущей в левую половину дому, вышла высокая сухопарая женщина в старомодном, закрытом до горла, черном простом платье. Склонилась перед Дмитрием в изящном поклоне:
-- Приветствовать рады гостей. Сейчас, Анна Павловна, велю, голубушка.
-- К сожалению, отец наш уехал сегодня на ярмарку в соседнюю деревню и будет только к вечеру, а Софи вряд ли присоединиться к нам, так что чаевничать нам  с вами вдвоем придется? -- Анна улыбалась, но в улыбке ее Дмитрий видел что-то фальшивое.

***

Аромат сочной зелени и вечерняя прохлада сводили с ума. Шумел лес, волновалась под прикосновениями ветра высокая, выше пояса, трава. Играли в догонялки на воде яркие солнечные лучики. Небо… звало и манило.  Единственное крохотное облачко, пытающееся переплыть этот невыносимо-синий бесконечный океан, казалось то легчайшим перышком, то птичкой, которую чья-то неосторожная рука отпустила на волю из золотой клетки  и забыла позвать домой.
Травинки нежно щекотали кожу, шумел совсем-совсем рядом ручеек, впадающий в ленивую и неторопливую реку.
София сидела на траве и, казалось, целиком и полностью была погружена в свои  мысли. По руке важно и гордо полз яркий жук, не даже он не удостоился ее внимания.
И как же она была красива! Замершая посреди августовского пейзажа, хрупкая и задумчивая. Волосы тяжелой темно-каштановой волной свободно спадали на плечи, не пойманные в плен заколок. Взгляд был прикован к какой-то неведомой точке на горизонте.
Такая спокойно-умиротворенная, не обращающая ни малейшего внимания на осторожные шаги его. На миг подумалось: а реальна ли она вообще?..
– София?
Несколько секунд молчания, птицы поют так же громко, ветер играет с травой и перешептывается с листвой. Будто и не было обращения, и время бежит по-прежнему лениво и неторопливо, как течение Черновки.
– Вы когда-нибудь ходили по цветам, Дмитрий? – спросила девушка так тихо, что посетила странная мысль: уж не показалось ли ему вовсе, что она это сказала?
– Простите?..
Подойти бы, сесть рядом, и заглянуть, наконец, в ее глаза. И будь что будет!
– Ходили  ли вы по цветам? По тем самым, что растут под нашими ногами?
София  рукой в нежно-голубой, под цвет платья, шелковой перчатке коснулась осторожно какого-то невзрачного цветочка. Посмотрела прямо, без прежнего лукавого блеска в глазах.
– Вы всегда в перчатках, – заметил вместо ответа Дмитрий. – У вас что-то с руками?
И тут же выругался на себя за бестактность. Ну какое он право имеет спрашивать девушку о подобном? Но София, кажется, не посчитала его вопрос наглым.
– Нет, – она улыбнулась – немножко растерянно. – Я не знаю... Так спокойнее. Я спрашивала вас о цветах...
Дмитрий пожал плечами:
– Никогда о подобном не думал.
– И зря, – София посмотрела с укором. – Всегда нужно смотреть вниз, под ноги, даже когда отчаянно хочется смотреть на небо...

***

- А что говорит вам ваша вера? Она ведь отрицает колдовство, не так ли? - нахмурилась Соня, крутя в пальцах ярко-алую тонкую шелковую ленточку. Поймала его взгляд и отвернулась будто в смущении, хотя Архипов чувствовал, что ничуть она не смущена. Лента упала на землю.
- Наша вера, Софья Павловна, - сделав ударение на первом слове, негромко ответил Дмитрий, - не одобряет колдовство и чародейство.
Девушка пожала плечами, но ничего больше не сказала. Воцарилась тишина, но не напряженная и удушающая, а уютно-спокойная, нежная даже тишина — с шелестом листвы и шепотом травяного моря. Такую тишину можно слушать вечно... пока не кончится лето.
София посмотрела на него внимательно, более не отворачиваясь и не прячась. В глазах — льдинки-снежинки, не холодные, не равнодушные, колкие и сердитые. Совершенно нормальная... А еще — безумно очаровательная, наивно-красивая в этом своем простецком платье и абсолютно к нему не подходящих перчатках, с растрепанными чудесными волосами.
… Кто назвал ее сумасшедшей? Кто решил, чем отмеряется в этом мире безумие?
Дмитрий неожиданно для самого себя коснулся ее руки. София вздрогнула, но не отстранилась. Ему даже показалось, что сама потянулась навстречу, и во взгляде ее больше не было колких льдинок.
- Вы позволите? - тихо-тихо спросил он, осторожно стягивая с ее руки сначала одну перчатку, а затем и вторую. Отбросил их — шелковых змей — в сторону, и кончиками пальцев провел по ее раскрытой ладони. Девушка смотрела на огромными глазами, в которых плескался испуг и что-то еще, совсем непонятное.
- Дмитрий, одумайтесь, - прошептала она. Придвинулась к нему, прикусив губу, и дотронулась до его щеки робким, доверчивым прикосновением.
… она сумасшедшая. С ней нельзя так.
Но по-иному не получается.
Не подарит ли  ему прекрасная ведьма всего один поцелуй?..
Архипов перестал сдерживаться. Обхватил плечи девушки руками, коснулся осторожно ее губ и...
И внезапно София резко отстранилась, поглядела с изумлением на свою левую руку. На  коже выступила капелька  крови.
Девушка перевела взгляд на мужчину.
-Уколол меня! - изумленно проговорила она, указывая куда-то ему на грудь.
Архипов, изумленный и раздосадованный, поглядел вниз.
Позолоченный ромбик на простеньком черном шнурке, выглядывающий из-за ворота рубашки, довольно, как показалось Дмитрию, сверкнул под солнечными лучами.
София зажмурилась и зашептала что-то на непонятном языке.
- Софья Павловна! Что с вами?! Успокойтесь, прошу вас, - Дмитрий растерянно глядел на побледневшую девушку, не зная, что ему делать — бежать за помощью или самому ее успокаивать. Попытался снова ухватить ее за плечи, но девушка легко выскользнула.
- А я все вижу, - раскрыв глаза — почти черные, с расширенными сейчас зрачками, произнесла она. - У вас за спиной. Тень. Она меня не любит... Мне страшно. Здесь так холодно. У меня руки замерзли...
Она совсем не походила сейчас на саму себя. В глазах страх, руки дрожат. Дмитрий ругал себя самыми отвратительными словами — за то что не сдержался, поддался эмоциям...
- Соня! - услышал он. Повернулся и выдохнул  — к ним стремительно приближалась Анна. Она подбежала и обожгла Архипова гневным взглядом. Потом упала перед сестрой и ухватила ее за руки. - Смотри на меня! Сонечка, пожалуйста! Тише, милая, теней нет... нет теней, слышишь? Ну все, все, успокойся. Надевай перчатки. Не плачь.
Анна обняла дрожащую девушку за плечи, осторожно заставила подняться.
-Пойдем домой. Тебе надо отдохнуть. А вы, Дмитрий Алексеевич... я с вами позже поговорю, - зло прошипела девушка, обернувшись.
Дмитрий только кивнул, чувствуя себя просто отвратительно.

***

- Это вы не понимаете, - Анна усмехнулась, сжала руками подлокотники кресла. – У нее бывают улучшения, вот прямо как нынче, когда она совсем как нормальная ведет себя, да только ни разу не было, чтоб улучшения те дольше месяца длились. В конце концов она все равно в себя уходит, тенью становится, окружающих пугается и днями молчит.
- Я это уже от Агафьи слышал, – упрямо мотнул головой Дмитий.
- Уезжайте. Расследуйте свое дело, Дмитрий Алексеевич, и уезжайте. Не килайте камней в воду, неизвестно, что из того получиться может... Не след вам покой наш  тревожить.
- А может, как раз мое присутствие и сказалось благополучно на здоровьи Софьи Петровны? – возразил Архипов. – Вы держите ее будто в клетке, не даете увидеть что-то новое! А может, ее всего лишь стоит выпустить из темницы усадьбы?..
- Вы ничего не понимаете! – Анна заметно побледнела. – И не вам решать, что нам делать с лечением Сони. И...
- Анечка, – в гостиную, будто прознав, что о ней беседуют, вошла походкой легкой сама София. – Гроза сегодня будет. Ночью будет, я чувствую. Не к добру гроза на исходе лета....  Тревожно на сердце...
- Не бойся. Даже если и будет, мы спрячемся в твоей комнате и никакая гроза нам не будет страшна, - Анна улыбнулась ласково, исчез холод из ее взгляда.
- Может, сыграешь? Ты давно уже не играла, и я с удовольствием бы послушала, да и Дмитрий Алексеевич, думаю, не отказался бы.
Анна посомневалась пару мгновений, переводя взгляд задумчивый с Сони на Архипова, но уступила все же, села за рояль. Спросила у сестры:
- Что хочешь услышать сегодня, Софи?
Соня села в освобожденное Анной кресло.
- Осень хочу. Аня, я хочу осень.
Глянула на Дмитрия.
- Я не запоминаю ни имен, ни названий. Вроде и грамоте учена, да только с детства беда у меня с буквами да цифрами — все забываю, что земель вокруг усадьбы не касается. Книгу в руки возьму, прочесть решусь, а на следующее утро и не помню о чем читала. Доктор говорил, это тоже с болезнью моей связано. Людей вокруг помню, о чем думала — помню, а слова писанные начисто из памяти стираются, будто и не было их. Да и неприятно мне книг тех касаться — они ж вчера только деревьями были, с ветром шептались...
Дмитрий слушал ее и не вслушивался. Лишь бы София не молчала, с улыбкой чуть рассеянной рассказывала бы что-нибудь, и не важны ни грозы, ни осень, ни игра Анны...
Деликатное покашливание нахмурившейся младшей Шестаковой заставило Соню слегка покраснеть и прервать свой рассказ.
- Закройте глаза, – прошептала София, слегка коснувшись его ладони. – Так вы лучше сможете себе представить... просто слушайте.
Дмитрий послушно закрыл глаза. Забыв о полуденном августовском заоконном тепле, он слушал осень. Завывания сердитого ветра, скрип ветвей по стеклу в сумраке мрачного вечера, волчий далекий вой там, в темноте, шипящий в камине огонь...
… А осеннее небо - оно ведь другое. Хрупко-непостоянное, от бледной синевы до туманно-молочной белизны -  ничуть не напоминающее яркую синь лета. Темнеет неумолимо быстро.
Искривленные черные руки деревьев на фоне темнеющего после пяти вечера неба завораживают и пугают. Еще недавно они радовали мягким золотом листвы, а сегодня уже — мертвые, мрачные тени.  Умирают, догорая в кострах когда-то разноцветные, яркие, а ныне серые, пахнущие прелой землей листья - вместе с мечтами и надеждами на яркое, доброе, светлое. Из миг за мигом подкрадывающегося все ближе вечернего сумрака лукаво выглядывают, подмигивая и тихонько смеясь, неведомые существа. Лепестки пламени двигаются в причудливом танце, хитрые. Огонь не греет. Наползающий с болот сумрак крадет тепло, а ветер заползает под одежды и замораживает душу, и без того готовую вырваться из тела. Играет тихая музыка, а в воздухе разлит аромат тоски и яблочной грусти...


***
Августовский закат нежен. Мягкие краски темно-оранжевых лучей солнца, отражающихся от водной глади и смешивающихся с темно-зелеными, постепенно светлеющими в предверии осени листьями деревьев.
Цвет летнего вечера, пахнущий пряными травами и туманом, наползающим с приходом ночи. Цвет со вкусом зажатой во рту горьковатой травинки-стебелька, цвет грусти и отчаянного прощания с яркими летними красками. Укутывающий в нежные бархатные вечерние объятия и согревающий своим уже не летним, но еще и не осенним теплом. Цвет, в котором уже не слышишь журчания ручьев и пения птиц – только лай собаки где-то далеко-далеко, да осторожное прикосновение весла к воде за поворотом реки.
Темно-оранжевый прохладный песок, щекочущий босые ноги, темно-оранжевая полоска неба. Облака, обведенные темно-оранжевым, с золотом, контуром. Тишина, обволакивающая оранжевая тишина, краткий миг покоя и одиночества.
Ласковые и нежные прикосновения прощающихся солнечных лучей. Острая, замершая во времени грань лета-осени, ощущение нереальности происходящего. И привкус свободы, абсолютной свободы и независимости от обстоятельств, пусть даже на тот краткий миг, пока последний луч не укроется за горизонтом, коснувшись напоследок щеки.
… Дмитрий и сам не знал, что привело его к берегу реки, туда, где купались обычно селяне. Шел по тропинке, глядя мечтательно на опускающееся солнце, пока не услышал знакомый голос. Тогда он ускорил шаг и затаился в тени пушистой ивы.
София действительно была здесь, не показалось ему.
- И мир замирает, а я вижу небо. Я быть хочу небом... -- кружась в нежных солнечных лучах, напевала негромко она.
Когда-то она спросила его, верит ли он в существование невидимого сказочного народца. Когда это было? Сколько вечностей назад?
… тогда он посмеялся над чудачествами странной девицы, а сейчас сам невольно сравнивал ее с теми самыми сказочными существами, которые прячутся, пугливые, от глаз людских в лесах да реках, и, пока никто не их видит, выбираются из  убежищ и танцуют, танцуют...
- Дмитрий Алексеевич, да что вы стоите там, будто прячетесь! - внезапно повернувшись к нему, прокричала девушка. Дмитрий вздрогнул, подавил желание развернуться и сбежать по-мальчишески, и смело шагнул на песок.
- Сегодня вечер песен и плясок! - раскрасневшаяся, растрепанная, Соня привлекала его еще больше, чем раньше. Глядела на него огромными синими глазищами, улыбалась искренне и открыто, улыбалась только ему, и Дмитрий, растерянный, чувствовал в душе невероятное смятение. - Присоединяйтесь, пока не ушло солнце и народец не попрятался!
- Ох, я даже не знаю, - Дмитрий внезапно смутился. Но не слов от слов ее о загадочном невидимом народе, а  от незнания своего танцевальных движений. Ну не умел он ни петь, ни танцевать, о том ему дома еще неоднократно высказывалось, и вряд ли сейчас получится столь же легко и изящно двигаться в ритме несуществующей мелодии, как получается у Софии. Та будто рождена была для танцев - не прилично-обдуманных, как на балах да светских приемах, а шутливых, несерьезных, и одновременно - искренних танцев. Чтобы непременно в старой одежде да босиком... Чтобы непременно движения быстрые, легкие, спонтанные. Чтобы непременно улыбки, ласковые прикосновения, тепло и нежность в глазах...
-- Ну и как хотите! - она впервые за все их знакомство рассмеялась. Откинула назад длинные волосы и отвернулась к заходящему над рекою солнцу. - Анечка вот играть умеет на рояле замечательно, да только не принесешь ведь сюда его. Поэтому я научилась слушать ту музыку, что вокруг. Пока я танцую, мне не страшны никакие тени...

***

Он проснулся, почувствовав чье-то присутствие в комнате. Открыл глаза и рывком сел на постели с громко стучащим в груди сердцем, оглядываясь. Софья Павловна Шестакова собственной персоной, похожая в длинной белой ночной рубашке до пят на привидение, нечаянно заглянувшее в дом, стояла у распахнутого настежь окна и смотрела на небо. Мягкий лунный свет придавал ей загадочности, кожа будто светилась. Дмитрий кашлянул и натянул одеяло до подбородка, попутно ругая Соню. Что случится, если кому-нибудь вот ну прямо сейчас вздумается заглянуть к нему в комнату? Какой  будет скандал!
-- Софья Павловна? -- хрипловатым со сна голосом проговорил Архипов. -- Вам не кажется, что моя комната — не лучшее место для любования звездами? И вообще, как вы сюда попали?
Девушка повернулась к нему и обхватила себя руками за плечи. Дмитрий с удивлением заметил, что перчатки свои она держит в руках.
-- Полнолуние, -- прошептала София с какими-то отчаянно-беспомощными интонациями в голосе. Закрыла лицо руками. Перчатки упали на пол. -- Это значит, она смотрит, смотрит на меня... и спрятаться некуда от ее взгляда.
-- София... - Дмитрий в очередной раз почувствовал себя дураком. В общении с Софьей Шестаковой это, похоже, стало для него делом привычным. Вспомнив, как в прошлый раз успокоила сестру Анна, он мягко попросил: -- Давайте вы наденете сейчас свои перчатки, и мы спокойно поговорим?
Она отрицательно помотала головой. Архипов тяжело вздохнул. Наплевав на правила приличия и на то, что может неодетостью своей испугать девушку, поднялся и поднял с пола ее перчатки. Прикасаться к ним по-прежнему было неприятно. Как тогда, у реки, они напомнили ему змеиную кожу — прохладные, гладкие.
Девушка не противилась. Протянула ему руки, глядя с пониманием и... обидой? Дмитрий нахмурился. Ну что за женщина, то плачет, если с нее снимают эти перчатки, то обижается,  что хотят вернуть их на ее руки!
София молча смотрела на него. Дмитрий дотронулся до ее щеки, надеясь, что она отстранится, бросит что-нибудь резкое или сердитое, но нет.
Если и были до этого в его голове какие-то мысли о приличном и неприличном, то после того, как Дмитрий решился коснуться щеки Сони, все они исчезли, растворились туманом. Да и как можно сохранить трезвость рассудка, когда аромат апельсиновый пленяет разум, дурманит не хуже вина нежная теплая кожа и робко-доверчивая податливость девушки?..
… она пришла к нему сама...
… пришла сама...
… к нему...
София обняла его за шею, закрыла глаза. Ему бы поддаться очарованию этой ночи, прижать к себе девушку и не отпускать, но перед глазами внезапно возникла картина неизбежно-горького утра и печальных глаз Софьи Шестаковой.
-- Давайте я отведу вас домой, - резко отстранившись, пробормотал Архипов, старательно глядя куда угодно, только не на полуночную свою гостью. – Счастье, что вы дошли сюда без приключений, но обратно в темноту я отпустить вас не могу. Позвольте мне одеться, я буду готов через несколько минут.
-- Как вам будет угодно, – тихо ответила София, отворачиваясь.
Уже на улице Дмитрий, остро прогоняя поселившихся в душе досаду на собственную трусость и пряную горечь сожаления, решился спросить:
-- Зачем вы приходили, София?
Она поглядела на него как на человека, задавшего крайне глупый вопрос.
-- Сегодня последний день. Я хотела предупредить вас.
--  Что за последний день? Софья Павловна, о чем вы хотели предупредить? Не молчите! - Дмитрий заволновался, с трудом сдерживаясь от желания встряхнуть девушку за плечи.
-- Последний день лета, Дмитрий. А у меня сегодня день рождения, представляете? - девушка улыбнулась, взяла его под руку, глядя на небо. -- Вот и гневается Единая, ей бы век не видеть меня.
Снова тайны-загадки, отгадывать которые у него больше нет сил.
-- Поздравляю вас, -- остановившись, произнес он. И добавил с сожалением: -- Вот только подарка у меня для вас, к сожалению, нет.
-- Рано еще, не поздравляйте. Всему свое время, не правда ли, Дмитрий Алексеевич? И мне... мне не нужно подарков. Иногда поступки наши куда дороже подарков и слов...
-- О чем вы?  – растерялся Дмитрий. – Я не очень понимаю...
-- Это не страшно. Главное, что пойму я. Всему свое время. Идемте, -- она потянула его за рукав.
А ночь летняя, хоть и последне-августовская, нежна была и сладка. Она  - сонная, освещенная мягким светом луны и звезд - ласкала кожу  прикосновениями ветра, вселяла в душу светлую уверенность в том, что все еще непременно будет, и не надо ни о чем жалеть... Или, может, вовсе и не ночь тому виной, а теплая  ладошка девушки-загадки в его руке?..

[700x676]