Город, только город, я еще морально не готова часть начала выложить)
Эсфор для Лизки в принципе очень важен, потому я столько с ним и мучаюсь.
Part 1 (в принципе, тут мне все более-менее по нраву, но естестна, критиканству я рада буду очень-очень)
Туман скользкими щупальцами пробирается к самому сердцу, ветер - холодный и равнодушный - сквозь ничуть не греющие одежки вымораживает тело. Волны мягко касаются сгнивших досок старого причала, которые скрипят даже под легкой поступью. Запах моря повсюду, но он не способен перебить вони от стухшей, валяющейся горкой на берегу неподалеку рыбы, вокруг которой с противным воем носятся коты с ободранными ушами и голодными глазами. Вспоминаются глупые глаза мертвых рыбин на провонявших прилавках торгашей на базаре, их облезающая чешуя и выпотрошенные, валяющиеся тут же неподалеку внутренности.
Качается на нитке одинокий, обгаженный вечно голодающими крикливыми чайками фонарь, который никто не зажигает, кажется, столько лет, сколько я здесь живу. Ветер касается его тихо, и он с противным звуком лениво отзывается – «скрип-скрип, скрип-скрип». За углом ближайшего покосившегося строения-сарая доносятся возня, визгливый свиноподобный смех, шуршание юбок и частые вздохи. Наверное, какой-нибудь пьяный матрос зажал в углу уличную девку вроде меня. Ах, жаль, что неведомая особа меня опередила!
Два дня назад за тем, или просто похожим сараем была с каким-то приезжим моряком и я. Пятнадцать минут в потных и грязных руках – и в моих ладонях зажаты горячие медяшки и яблоко, настоящее яблоко. Не такая уж плохая цена, если бы не...
Сегодня ни медяшек, ни яблок в карманах не было. Я разглядывала отдыхающие, грациозные и величественные в мягком лунном свете корабли, которые днем выглядели не намного краше грязных портовых котов. Неторопливо шла по мокрым доскам, пряча руки в почти оторванные карманы старого плаща. Рыбина длиной с ладонь, которую я умудрилась утянуть с прилавка, пока торгаш отвернулся к клиенту, давно переварилась и теперь желудок настойчиво требовал добавки. Как назло, пристань в это время суток и в такую погоду не радовала бродящими от нечего делать людьми, все спрятались в тавернах и греются дешевым пойлом.
Part 2 (не нравится мне в принципе мерзким Пафосом в словах Лизки о ее работе)
В "Морском волке" узнала, где мне найти самого дешевого, но хорошего знахаря. Выяснив, вздохнула – идти необходимо было на другой конец города, на восток, к кварталу, где каменные дома постепенно сменяются деревянными, а узкие грязные улицы – широкими просторными дорогами. Мне редко доводилось бывать там, да и беднякам вроде меня в восточном районе особо делать нечего, в основном его населяют имеющие собственное маленькое хозяйство люди. Когда-то моя маленькая Фрэн, прогулявшись по этому очаровательному, составляющему резкий контраст нашим трущобам кварталу, сказала, что жить там – предел мечтаний, и, быть может, когда-нибудь у нас получиться снять там дом...
Подобные нам с тобою домов не снимают, милая Фрэн, хотелось кричать мне. Нам – комнатка в дешевейшем трактире для местного сброда в трущобном районе, миска отвратительного супа при наличии медяшек в карманах, да иногда корка подсохшего хлеба. Если бы только появилась возможность изменить хоть что-нибудь, я бы без раздумий за нее ухватилась, но увы. В нашем городке большинство мест для помощников торговцев да подмастерье были заняты родственниками и знакомыми, а у нас с Фрэн не было ни тех, ни других.
А ведь я не только грязных мужиков ублажала, едва лишь подросла до "годного" возраста. Даже в трактире удалось как-то три недели поработать, пока хозяйка не поймала меня на краже продуктов, и велела избить палками и голой выкинуть на улицу. Сколько же лет мне тогда было? Двенадцать? Впрочем, уже неважно. Двенадцать ли, тринадцать, мне хотелось есть, а до платы оставалось ждать еще неделю, и я не знала, не подохну ли я от голода до того момента, как серебряные монетки окажутся в моих руках.
Где еще можно подзаработать, если ты, в общем-то, особенно нигде не нужен? В маленьком городке никому до твоего бедственного положения дела нет, а в деревнях окрестных и без тебя хватает голодных и несчастных. Бродяг и попрошаек в нашем городишке не жалуют – мигом в темницу, а оттуда втихую – на корабль и на острова, к торговцам рабами. Конечно, можно решиться на безумный откровенно поступок и уплыть за море, в далекие северные земли, в которых, как говорят, зимой с неба падают белые хлопья замершей от холода воды, и не тают до самой весны, да вот только измениться ли наше положение там?
Вряд ли.
***
Не так уж часто мне в жизни доводилось бывать в приличных домах обычных горожан, и сейчас, пока травник - невысокий сухонький старичок в простой и удобной неприметной одежде - договаривал о чем-то на улице с женщиной, нервно теребившей край белоснежной легкой рубашки, я, чувствуя как ноет болезненно сердце, оглядывала простую, но невероятно уютную обстановку домика, присев на хлипкий стульчик у окна.
Восточный район действительно совсем не был похож на мрачновато-серый, пропахший бедностью унылый портовый. Он приветливо встречал ароматами фруктов и ягод, бесконечно теплым уютом маленьких аккуратных домов, вокруг которых буйно разрослась сочная яркая зелень. Наверное, это самообман, но даже люди здесь казались мне более приветливыми. Впрочем, возможно, отчасти так и было, ведь им не приходилось тесниться в покосившемся старом здании.
Сердце кольнула острой иголкой подруга-зависть.
Part 3 (не нравится местами, что-то не складывается)
Древний старик-паук этот город. Покрытый вязью морщин на каменных низких домишках, пропахший рыбой, потом и крепкими спиртными напитками. Ночью он воображает себя хитрым бандитом, вытаскивает из сапога кривой затупившийся нож и угрожает кровавой расправой случайному зрителю, скаля кривоватые желтые зубы в ухмылке, хотя на самом деле напоминает более рыбку, невесть с чего пытающуюся казаться крупным морским хищником. Днем же Эсфор превращается обратно в благообразного, немало потрепанного жестокой жизнью деда-рыбака, плетущего свои подгнившие сети и глядящего подслеповато-мечтательно на заходящие в гавань корабли.
Он за четыре века существования слышал сотни языков, но не запомнил толком ни одного, смешав их причудливо в нечто невообразимое но, однако же, всем понятное, особенно если к незнакомому слову прибавить блестящую монетку. Он видел тысячи лиц со всех краев света, он всем даровал возможность стать здесь хоть кем-то, однако не забывал про подножки и болезненные тычки в спину, не жалея ни слабых, ни юных.
Но он не жесток. Эсфор по сравнению с вечно юной красоткой Хасфеш* - всего лишь пытающийся казаться серьезным портом рыбацкий городок, где, несмотря на вечную суету приезжих, все добропорядочные жители если не знают друг о друге, то хотя бы когда-то слышали. Ушки на макушках у местных кумушек способны улавливать все мало-мальски важные слухи за секунды, особенно на базаре, где слова лишнего не скажи, тут же всем известно станет. Любой отважившийся остаться здесь рискует стать предметом сплетен на долгое время.
Наверное, потому здесь редко остаются жить надолго. Или же просто для всех приезжих этот город - напоминание о сделанном выборе? Граница, на которой не хочется долго задерживаться и которую важно, спустившись с трапа корабля, покинуть как можно быстрее?
Эсфор, конечно, контрастен, как и любой другой, порт, пожалуй. От черно-мрачного до благообразно-белого сквозь самые необычные сочетания цветов. Добропорядочные горожане днем работают привычно на благо города и самих себя. Портовый люд, торговцы и торговки, служки в богатых домах - без суеты, терпеливо выполняют свои обязанности. Стражники сторожат и гоняют побирушек, лекари лечат, наместник наместничает.
С наступлением вечера оживает другой народец - мелкие пакостники-бандиты, которых успешно ловят все та же стажа; уличные девки и их клиенты, тайком бежавшие из портового постоялого двора да семейных спален.
Да, Эсфор сложно назвать восточным городом. Мы одеваемся в западные наряды, говорим на дикой смеси языков, зовемся странными именами, постепенно перенимая миральские* традиции и устои, впрочем, стараясь не забывать собственных. Мы строим храмы богов запада и поклоняемся им вместе с нашими божествами. Хотя я до сих пор не заглядывала ни в один из храмов, но они восхищают своей красотой. Как драгоценные перстни на руках того самого благообразного старичка - невероятно неуместные, но привлекающие невольно внимание.
И город этот я не люблю. Впрочем, мне не за что его любить. Лорен, знакомая моя бывшая, болтала, что он мало чем отличается от сотен других маленьких городочков в нашем мире, так что люби - не люби, а жизнь всюду едина, на каком бы языке не говорили жители. Лорен много чего еще рассказывала о далеких странах за морем, причем так убедительно, что я заслушивалась. Даже прониклась к ней симпатией, пока ее не забрала к себе Тэрш. После этого Лорен стала смотреть на меня с тем же презрением, что и женщины-сплетницы на базаре, и, когда ее убили на одной из узких улочек, я лишь немного огорчилась. Да, я симпатизировала приезжей девушке, которая, несмотря на очевидную разницу в возрасте, казалась мне куда более наивной, чем я, но в то же время я завидовала ее яркой, холодно-северной красоте и успеху у мужчин, желающих обладать статной светловолосой северной птичкой.
