Современному человеку открыт доступ в интернет, он может выбрать между кино и телевизором, газеты предоставят ему едва ли не материнскую заботу и защиту от социальной ущемлённости - цивилизация наполнила его жизнь сотовой комфортностью взаимопонимания. Мы все, например, пользуемся ключами и между нами совершенно ясны назначение и необходимость этого предмета. Тонкой перегородкой другого отделения нами осознаётся одежда, в карманы которой мы вкладываем те самые ключи. И логической цепью взаимопонимания, все граждане мира связаны набором пользования и того и другого. "Ключи всегда находятся в кармане", "Вернулся, потому что в кармане не нашёл ключей", "Вопреки обычаю ключи не положил в карман, а оставил в машине"... Я вот о чём. Если мы проследим жизнь людей античной эпохи, нам придётся весьма туго: не было машин, не было карманов... Не было столь обширного разветвления приложения наших способностей и стремлений... Была любовь к театру, поэзии, спорту... Все эти банальности, столь понятные современному человеку, были застывшим и непререкаемым условием жизни и сознания гражданина Древнего Рима. И Вергилий расшатывает это сознание, расширяет запредельно, возможно, революционно, суть устройства проживаемого дня!
Мелибей: ...Тебя эти сосны, о Титир,/ сами тебя родники, сами эти кустарники звали.
Титир: Что было делать? Никак не выйти б иначе из рабства /
И вот резюме их прощания, вот социальный протест против бесправия:
Мелибей: Буду когда-нибудь вновь любоваться родными краями,/ Хижиной бедной моей с её кровлею, дёрном покрытой, Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?/ Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,/ Варвар - посевами. Вот до чего злополучных сограждан распри их довели!
Это что, воскликнет мой оппонент, ты просто обрёл в литературе древних тот протест, который в сознании дикарей мечом рождали кровавые бойни Колизея. Да, но обрёл-то их у Вергилия!
Возможно, утомительны для читателя мои изыски, я в слишком тесном пространстве нахожу прекрасное. Придём же к природе поэта. Вот два пастуха встречают судью для разрешения их первенства и вот обычные слова этого третьего непререкаемого единомышленника:
"Пойте! Благо втроём на мягкой траве мы уселись,/ Всё плодоносит кругом, и поля и деревья, одеты/ Зеленью свежей леса - пора наилучшая года!..."
То-есть, ваше состязание, пастухи, ваше стремление к совершенству должно быть не ниже совершенства природы, не осрамитесь перед ней, будьте на высоте небес этого дня, не ниже густоты плодоносного края... Вы знаете лучшее воплощение сценария? Как известно в штате Голливуда числятся профессиональные сценаристы, которые работают над словом столь скрупулёзно, что фильм выходит в блеске иронии, подсознательного анализа, подтекстовой глубины. Недавно глянул я на телевизионный российский экран. Герой спрашивает подругу: "Ты сегодня снова не будешь дома?" Та отвечает: "Так я к ребёнку иду", "А чего ты о ребёнке ничего мне не сказала?", "Да не знала, как ты к своему-то отнесёшься..." "Так он точно -мой? Что ж ты молчала?" Женщина счастливо кивает, слыша дрожание мужского голоса. В этом ключе предлагаю каждому суровый, но единственно верный анализ диалогов киносценариев.
Приведу пример спора Дамета и Меналка
Дамет: Ой! До чего же мой бык исхудал на пастбище сочном! -/ Сушит любовь равно и стада и тех, кто пасёт их.
Меналк: Этих уж верно, любовь не сушила, а кожа да кости!/ Видно глазом дурным ягнят моих кто-то испортил.
Палемон: Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье /...и каждый кто сладкой/ Не убоится любви, а горькой не испытает./ Время, ребята, закрыть канавы, луга утолились.
Всё здесь образ, всё здесь - опыт, все здесь богатство читающего! Не достоин сладкой любви тот, кто не познает любви горькой? Не появится сладкий плод любви у того, у кого в руках не побывал сухой и чёрствый плод любви горькой. Великолепно учтиво, на понятном обоим языке предлагается друзьям завершить состязание.
Мне повезло написать вот такое четверостишие: "Целуйте малыша, что свёл "к нулю" квартиру,/ за красок важный вклад в известную картину,/ сто сотый поцелуй пусть ободрит задиру.../ Ведь ровно столько он вернуть обязан миру!" Представьте моё восхищение, когда я прочитал в "Буколиках" у Вергилия: "Мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки /Трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня". Возможно вся литература человечества переполнена подобными наблюдениями. Их надо развесить на стенах больниц, роддомов и предродовых консультаций - это лучше всяческих лекций, доходчивей любого наставления.
У Вергилия любовь к природе и наделение ею пастушеской психики столь естественны, что общение с нею проходит через персонификацию низшего сознания. Ну, как не восхититься подобным восклицанием:
"Пусть я горше тебе покажусь сардонийского сока,/ злее терновника, трав бесполезных, извергнутых морем,/ ежели день этот мне не кажется длительней года".
Внимание! Вступает не кнут, не раздосадованность на животных, не недовольство тяжким промыслом ковбойского назначения, не авторитарная надменность над участью пока ещё живущей говядины, а... "Сыты вы, к дому теперь! - имейте же совесть, коровы!" Я, прочитав это, просто обомлел! Созвучно этому и окончание Буколиков: "Козоньки, к дому теперь, встал Геспер, козоньки, к дому!"
Ну, вот мы и подошли к концу моих записей. И это только "Буколики"! А ведь есть ещё "Георгики", и великолепная "Энеида"! Но остановимся на одних из последних строк "Буколиков":
"Всё побеждает Амур, итак покоримся Амуру!"
При этом отметим полное единодушие с этими словами вот такого заключения:
"Здесь изнемог высокий духа взлёт; Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход, ЛЮБОВЬ, ЧТО ДВИЖЕТ СОЛНЦЕ И СВЕТИЛА".
Кто это написал? Правильно - Данте! В "Божественной комедии" заключительными стихами. Тот самый Данте, который избрал в проводники по ужасным кругам ада вверх,к своей усопшей Беатриче и с почтением называл Учителем... кого, мой утомлённый читатель? Правильно, Вергилия!