14. К другу, который далеко
Одесса, Лазурный пер. к Т.
Ты сейчас смотришь на море? На зеленое, соленое, кое-где прозрачное море? Мне, как и тебе, наверное, однажды было так плохо, что выплакать целое море казалось спасением от проблем. У всех бывает время, когда глаза на мокром месте. У меня такое время - осень. Я ненавижу осень. Она всегда приносит холод и разочарование. Но ведь слезами не вернешь былого, не вернешь лета и цельности мира. Я готова выплакать море, если это поможет что-то вернуть. Но даже если что-то и будет возвращено, то оно никогда не будет таким, каким могло бы быть.
Хочу услышать твой голос.
Я прикладывала к уху все ракушки, подобранные когда-либо мной со дна того моря, но тебя я не слышу. Только шум морского прибоя. Иногда мне кажется, что ты совсем рядом. Но мы ведь знаем, где ты и где я. И от этого немного легче. Поэтому я тоже куда-нибудь уеду. Далеко, где море как небо, и вода практически несоленая. Так и будут жить два человека двумя разными жизнями у двух далеких морей. Но пока расстояние не съело нас, пока мы еще не заблудились на географических картах и не запутались в названиях городов. почувствуй меня в море, а я увижу тебя в перламутре ракушек. И мы будем не так безнадежно далеки друг от друга.
Пришли мне, пожалуйста, соленый воздух и легкость бытия. Мой адрес еще не изменился.
15. Воспоминание об июле
Амстердам, ул. Палейстрат к К.
Утопая в зеленой листве,
Покосившийся забор скрипел
О бренности бытия.
Я не стала спорить с полусгнившим забором.
А надо мной высилась старая липа,
Она цвела, и запах ее привлекал пчел и шмелей,
Они жужжали и носились по всей округе,
Один из шмелей меня ужалил в руку, и я негромко вскрикнула.
Где-то проехала машина,
Поднимая столбы пыли на проселочной дороге,
Я съела клубнику, растущую на грядке.
Солнце покатилось к зениту,
И ветер перевернул страницу в книге, которую я читала.
16. Растаманское
Амстердам, ул. Палейстрат к К.
Я углубилась в размышления о бренности бытия,
Печалясь, что умру в одиночестве,
Если не найдется вскорости несчастного,
Готового стерпеть мой жуткий цинизм.
И вот, когда меня посетила странная мысль,
О том, что все заканчивается печальней,
Нежели это начиналось,
Я почувствовала запах,
Который не спутаешь ни с чем.
Это был запах гари, доносившийся из кухни.
«Мой яблочный штрудель превратился в угольки!», -
Расстроилась я.
В спешке я отрыла духовку,
И столп дыма поверг меня в уныние.
«Ку-ку!» - донесся голос из глубин духовки.
Оттуда вылезла рыжая обезьяна.
У нее были маленькие зеленые глазки,
Желтые зубы и кусок сгоревшего штруделя в цепких лапках.
«Ну и гадость, однако, - сказала она,
Садясь на столешницу, -
Ты добавила лимонную кислоту вместо цианида».
«Ты кто?!» - испугалась я:
Меня, как знаете,
разные странные личности радовали своим визитом,
но обезьяны - впервые.
Обезьянка засмеялась и представилась:
«Иблис-шайтан из огненной Геенны, собирай вещички,
Нас ждут».
- «Где ждут?!»
«В Геенне ждут: христианский ад переполнен слегка,
Поэтому тебя перенаправили к нам».
- «Я не хочу! Мне и на земле неплохо…» - честно ответила я.
«Если хорошо здесь, то я полез обратно: много дел. На чай не могу остаться, извини».
Обезьянка прыгнула в духовку,
Исчезнув среди дыма,
А я выкинула сгоревший штрудель в мусорное ведро,
проветрила кухню и включила Боба Марли.
17. Буддийское
Одесса, Лазурный пер. к Т.
My heart in the Highlands, my heart is not here.
R. Burns
Мое сердце не со мной:
оно в Тибете,
Оно сохраняет вселенский покой.
Мое сердце постигает смысл и ищет нирвану,
Его ничто не потревожит уже:
Ни ветер, ни осень, ни палые листья.
Моему сердцу в Тибете неведомо беспокойство:
Безмолвную тишину не нарушат высокие горы,
Пост около него не покинет далай-лама,
А сон готовы защищать все буддийские монахи.
Никто не смеет говорить моему сердцу непотребные слова,
Его независимость отстоят все обретшие свой дзен.
Мое сердце не в осенней тоске,
Оно в Тибете.
Мое сердце ведет полуночные беседы
С заснеженными верхушками гор,
Оно пьет зеленый чай
И не ведает, что это значит - чего-то хотеть.
И только когда я забываюсь во сне
Или в позе лотоса на холодном полу,
Я снова обретаю свое сердце,
Которое завалено снежной лавиной
В забытом людьми буддийском монастыре
На склонах независимого Тибета,
Где два шага до неба,
Откуда можно запрыгнуть на облака
без особых усилий.
Мое сердце в Тибете добрело до нирваны,
Теперь оно счастливо навек,
Но как бы хотелось...
Я бы многое отдала,
чтобы безмолвие в моем Тибете
не было нарушено никем.
18. Прованское
Одесса, Лазурный пер. к Т.
Встречай меня в Ниме:
Я еду во Францию,
В далекий неизвестный тебе Ним.
Там небо никогда не падает:
Его прочно держат мосты.
Там беззаботно выселятся,
В Ниме не думают о том, что будет,
Там просто живут.
Мне говорили, что в Ниме
Не посещают странные мысли,
Не всплывают картинки из подсознания
И не мучают кошмары по ночам.
В затерянном на карте Ниме
Живут поэты, потомки трубадуров.
Они пишут о высокой любви,
Они воспевают восход и начало нового дня,
И стихи их разбиваются о мощеные дороги на тысячи осколков.
Поедем собирать эти осколки,
Растащим стихи на сувениры своим друзьям и родным!
В Ниме мы будем пить красное вино,
Ты - каберне, а я - шато марго.
Мы не будем строить планы,
И загадывать желания,
Бросая монетки в фонтаны.
В Ниме кто-то из нас двоих скажет,
Что время пришло быть счастливыми,
Даже если все краткосрочно.
И это будет отличная концовка затянувшейся дружбы…
А потом, в семь вечера, ты скажешь, что тебе на юг,
Я пожелаю удачи и поплетусь на восток, в Тибет.
Но никому не захочется плакать,
Ведь в Ниме не плачут:
Там никто не влюбляется,
Там никто не страдает,
Там просто любят.
Встречай меня в Ниме,
Я еду автостопом по Провансу,
Где живут потомки трубадуров,
Где сочиняют сирвенты и канцоньеты.
Встречай меня в Провансе,
где встреча по-французски
Заканчивается только улыбкой.
19. План побега
Петербург, ул. Фуртштатская К В.
Укутанные осенью в желтое одеяло,
Мы прячем ноги в тепле,
Боясь простудиться.
Мы читаем стихи друг другу при встрече:
Отчетливо слышен ритм,
Но слов никто не разберет:
Их по буквам уносит ветер,
их по буквам съедает октябрь.
И если до посторонних долетят слова целиком,
Если поймут их без объяснений -
мы сможем сказать,
что одиночество пишет стишки вместо нас.
У него отточенный страданием стиль,
его метафоры метки как ни у какого иного поэта.
Одиночество - верный советчик в поэзии, но, увы, не в жизни.
Оно не подержит разговор,
Оно угрюмо молчит, печально уставившись в окно.
У меня есть план:
Давай убьем одиночество кухонным ножом.
Отвлеки его беседой о разбитом сердце,
А я перережу глотку ему,
труп спрячем ночью в лесу
Или утопим в грязной речушке.
Никто не будет искать одиночество в ноябре,
Его пропажу откроют разве что в мае.
Но пока труп не найдут, мы успеем сменить паспорта,
Нам удастся незамеченными выбраться из осени,
Мы сбежим на Ямайку, а может - в Уругвай.
Там будет тепло
и солнце облизнется, увидев замлевших от холода новых жертв.
В Интернете мы прочитаем заметку о найденном трупе одиночества.
Возможно, кто-то даже сознается в убийстве…
А потом разбежимся в разные стороны.
Не знаю, где твой путь,
А меня всегда будет тянуть в Тибет.
20. Письмо со спорами некой болезни
Одесса, Лазурный пер. к Т.
Проклятое чувство никак не вылезает из головы,
Оно вознамерилось заполонить собою мои мысли,
Я поставила жесткое табу на него,
А оно как-то умудрилось просочиться через
Строжайший Запрет.
А чертово чувство вереницей тянет за собой осознание
Собственной никчемности и неспособности
убежать от одиночества,
Оно обнажает равнодушие и полную апатию.
Что нового в мире?
&nbs