9. Ночной блюз
Песня написанная Ш.Р. была положена на музыку неким блюзменом. В аду сплетничают, что самым большим прегрешением Ш.Р. была любовь к С.. Блюзмен попал в ад за отсутствие таланта.
К С.
Говори мне ласковые слова,
их так долго не слышала я,
и когда они станут лишними, их сожрет нежность,
она скроет нас в своем коконе,
где каждая ниточка – поцелуй,
их переплетение словно наши пальцы, сжатые перед расставанием,
мы в коконе несмелых касаний любимых плеч,
ладоней скользящих по любимым телам.
Кокон скроет нас от посторонних глаз,
Он словно зимняя ночь
Поглотит наши тела, посягая на души.
Мы будем засыпать, теребя волосы друг друга, под блюз,
Что играет только нам,
Он утащит
Ночью в Мемфис
Нас.
Где взгляды наши пересекутся в небе, их свяжут намертво солнечные лучи,
Чтобы утром очнуться от протяжных гудков парома, что разрезает тишину
Вод Миссисипи. И нити кокона заодно.
10. Дорожная
Эту песню часто пели тибетцы, убитые китайскими солдатами. В ад попали за то, что не согласны с оккупационной политикой Китайской Народной Демократической Республики.
Зеленый чай и цампы – вот наш рацион,
звездное небо поддерживают верхушки гор,
порыв ветра срывает наши желтые шапки,
окутывая нас запахом топленого масла яка,
красные, желтые, синие и белые ленты на наших рукавах
колыхнутся, указав нам путь на восток,
мы бредем в сторону Лхасы,
чтобы увидеть мандалу в великой Патале,
постичь причину страданий этого мира.
Ночью тайком мы прокрадемся по снегу,
проскользнем мимо китайских пограничников,
и первые лучи солнца осветит Пакпа Лханг.
Мы сядем на склоне самых высоких гор
в позе лотоса, и закрыв глаза, мы услышим голос
учителя океана над независимым Тибетом.
11. Потерянная песня из «Старшей Эдды»
Пророчество Вёльвы о всеобщем Рагнорьке. Исчезнувший отрывок из «Старшей Эдды» очень любим выходцами из Скандинавии.
Источающий свет лика своего,
Аполлион издал трубний глас,
И у Хёда дрогнула рука,
прут омелы засел в груди
у всеми позабытого божества.
Кричи, ори, стенай и содрогайся Локки!
Пусть Велиал начертит священные руны,
что встанут в хоровод.
Крутитесь, переворачивайтесь, прыгайте и перемещайтесь тайные знаки будто Зодиак!
Растерзан и убит Вышний, по его шлему ползет Ёрмунган.
Да здравствует Рагнарёк!
Мой Рагнарёк возвестил о себе грозой,
Хлещет дождь, выбивая формы для кирпича! Скручивайся небо в тонкий горизонт,
Расплющитесь стены, что окружают меня, грядет освобождение заточенных в Хелль.
Колонны Вальхаллы дрогнули от грома,
Змейкой проползли трещины у их основания.
Вдовьими слезами душится Фригг.
Воет Фафнир на луну у Игдрасиля, где покоится шлем Одина.
Конец истории! Слезы застывают в глазах могучих асов,
Они точат мечи и острие своих стрел, готовится битва. Последняя. Проигранная.
Хелль содрогается от криков Локки.
Видения уже не мучают Вёльву: она слово свое уже изрекла.
И вот Рагнарёк сыплется на небо градом, придавливая собой все сущее,
Его тень мелькает в очах последней валькирии.
Норны предрекли судьбу всему.
От рока не уйти, и я, перечитывая «Старшую Эдду» зеваю от скуки:
У всех народов схожий конец, нет разницы меж Апокалипсисом и Рагнарьком:
В любом случае мне не жить на этой земле, мне не видеть яркого неба: меня проглотит земля.
И кто выдумал эти концы света? У каждого он свой.
Он наступил: битва началась в долине Мегидо;
Вы за кого болеете, за евреев или арабов?
Ну я же сказала, меня поглотит земля.
12. Пеня заблудших
Не раз была услышана от несчастных влюбленных, попавших в ад за нарушение запрета Римско-Католической Церкви на сексуальные отношения до брака.
Где-то на крошечном пяточке
между Римом и Меккой
я потеряла тебя,
ты заблудился на перекрестке четырех дорог,
что как ни плутали, все равно упирались в Капитолий,
тебя занес песок в Аравийской пустыне, преподнося
столь жалкий дар бархану.
Тебя слизала слеза сердобольных монашек,
и океанская мудрость суфиев.
Тебя, тебя, тебя, тебя…
Тебя не стало, и меня разорвали на символы веры.
12. Песня художника-прерафаэлита
Песня услышана от сэра Миллеса, который посмел потревожить сон Офелии, за что и сослан в ад.
Слишком рано оплакали смерть Офелии,
ее мертвенную бледность и последний вздох,
издавшийся из девичьей груди.
Слишком много рыдали по Офелии,
что меж желтых кувшинок плыла в потоке
северных рек,
Воспевали яростные порывы Борея,
что гнал течение вперед и
целовал рыжие волосы
мертвой Офелии.
Нет, тогда она была еще жива,
чуть теплилась жизнь в ее зеленых глазах,
где видели отражение своих картин
прерафаэлиты.
Но теперь она окончательно мертва –
возрадуйтесь поэты – Офелия мертва –
мы видим бледный труп в грязной сточной канавке –
нам уже и не вспомнить кем она была и была ли она.
Пусть колокол Донна помянет проклятую утопленницу,
здесь она никому не нужна.
13. Песнь вслед Уильяму Блейку
Песня написана и не раз была исполнена Д.Г. Росетти, который так и не смог решить, что он хочет писать более: картины или вирши – это, по словам многих, оказалось причиной его пребывания в аду.
Ринтра тяжело дышит,
сгоняя порывами выдохов пенистые облака.
Ринтра съедает солнце,
по кускам проглатывает Шамаш.
От несчастного ханаанца осталась лишь левая часть –
дело близится ко мраку,
что поглотит невинную Тэль, Фиалку и Червя.
Растает Лувах в потоках Адоны,
где тела Туммузи и Офелии
стали единым во чреве Смерти.
Были созваны сторонники Дьявола:
Поэты сели в круг вечного огня в Геене: они цитировали Блейка,
ожидая Бракосочетания Рая и Ада.
Проклятые и преданные забвению, через дым табака и видения после мескалина внимали
Мудрости Ада.
Они воплотили в бытие Завет:
Дорогой излишеств идя, они нашли путь в Знание.
Но мертвые не мстят за обиды:
они упиваются Опытом, взирая на презренных святош,
поющих оды Невинности,
с печалью, ибо врата Познанья для тех замкнуты,
и люди прячутся в своем рацио,
видят лишь через щели своих глаз.
У Поэтов под ногами копошатся змеи: Поэты едят их каждый четверг:
они вкушают Знание.
Завидуйте, презирайте либо присоединяйтесь!
Ибо древний Закон гласит: лишь нарушая его, можно познать Высшее,
И не погружаясь в Мудрость, невозможно узнать, где право и лево:
плутают все как малые дети.
Ринтра пожирает право-левый бок солнца:
Ад стремится к Небытию.
На Ад надвигается Пустота, что б освободить место для
Рая, он спуститься в полночь,
чтоб открыть врата Познанью.
И не будет проклятых и забвенных,
ибо будет Сплетение Ада и Рая.
14. Турецкая
Песня услышана от некой женщины-суфия. Неизвестно, почему она оказалась в аду – возможно, это происки христиан, есть предположение, что поводом послужила касыда, написана не по канону.
Когда тебе узреть придется труп мой в деревянном гробу,
ты, знаешь, что рыдать не надо будет.
Ты, поэт, не будешь стенать, восклицая и ломая руки,
не будешь жалеть и отправлять заупокойных обрядов,
утешая оставшихся в живых,
Тебе, Руми, открыто, то что в тумане для иных:
я никогда не умру,
просто переодевшись в дервиша
отправилась на поиски вина.
15. Слезливая
Очередное творение Ш.Р., посвященное С..
К С.
Милый, тебя мне так не хватает,
словно вырвали солнце с неба, оставив всех слепцами.
Меня и так мало вещей веселят, а когда ты вдалеке – совсем ничто,
меня вновь облизывает море сомнений,
вопросы разъедают, они кусают мой мозг, выпрыгивая иззо рта,
они пугают прохожих, отражаясь в глазах,
Они не находят ответов, возвращаются ко мне, протискиваясь
через уши, чтобы вновь продолжить бесполезный круговорот.
Милый, я так устала, обыкновение рядится в костюмы смерти,
пытаясь меня подчинить себе. У меня нет сил бороться,
остается бег на длинную дистанцию,
но ты же помнишь слова Хайяма: от себя не убежишь, а если и
убежишь, то лишь в никуда…
Я выдохлась и устала, никому мне не помочь,
и когда тебя нет рядом, я это ощущаю лишь острей.
16. Новоорлеанский блюз
Песня афроамериканского раба. В ад попал после того как сбежал с плантации в Луизиане. Уже упоминавшийся блюзмен положил стихи на музыку.
Мне Миссисипи по щиколотку,
там плескается моя мечта,
глотая приглушенные крики угнетенных,
мою мечту удавили
плеткой для битья рабов,
захоронив в топях не далеко от Батон-Ружа,
чтоб магическими действиями культа Вуду ее воскресить.
Ее воскресили, но увы, черви изъели ее плоть,
она оказалась неугодна, и ее утопили в Миссисипи.
Мне Миссисипи по колено: я ищу свою мечту.
17. Песня о Катулле
Песня очень популярна в среде юных девиц, оказавшихся в аду за свои мечты и фантазии.
Катулл решил быть твердым
подобно всем мраморным колонам, что кусают крыши Рима.
Он рыдает, стеная, роняет слезы в кабаках,
он опорочил свое имя, имя тысячи подруг,
что наедались луной с ним по ночам,
он опошлил имя возлюбленной Лесбии,
посвящая ей сотни строк.
Весь Рим, весь этот могучий исполин, читает строки к Лесбии,
плача о смерти воробья, считая их поцелуи
и сочувствуя Катуллу, когда возлюбленная
нашла ему взамен пару-тройку
любовников.
Катулл потерял любовь, на ее месте осталось лишь желание –
лучше бы Лесбия умерла, она бы не
стала предательницей, она была бы навеки
влюблена в тебя, Катулл…
Будем плакать горше о смерти любви Катулла,
нежели о кончине Лесбии, - нас лишили иллюзии,
что то чувство долготерпит,
что оно не ищет своего
и все прощает…
Ах, Петрарка, зря ты нашел стихи римского поэта, меня они опечалили .
18. Хоровая партия древнегреческой трагедии
Песня является хоровой партии утраченной древнегреческой трагедии. Автор неизвестен. Очень популярна среди Еврипида, Корнеля, Расина и Шекспира. В ад они попали за то, что не следовали канонам написания трагедий своего времени.
Кто-то кому-то сказал люблю,
и кто-то ответил люблю.
Итак, господа заядлые театралы, садитесь по удобнее,
Вы приобрели программки?
Всех, кто опоздал к третьему звонку, просим не беспокоить нас –
ждите следующего спектакля.
Вас ожидает новая постановка – премьера!
Жанр выяснить останется холодным критикам, что уже трут глаза
от ярких прожекторов – эта пьеска никого из них не удивит.
Быть может это аттическая трагедия, уступающая лишь гению Еврипида,
особо образованные приметят отпечаток Расина,
не будем отрицать на сценариста и постановщика влияло творчество Пиндарелло,
- но прошу вас, не обольщайтесь мнимой сложностью сюжетных поворотов – шкаф будет превращаться в дверь –
не поддавайтесь на провокацию высокопарных фраз,
что будут сыпать актеры на право и лево –
вы будете смотреть пошловато-грубый фарс, что некогда вдохновлял Рабле.
Просим, отключить мобильные телефоны,
Одним прекрасным ноябрьским днем… Вы уже заснули?
19. Рождественская
Одна из сентиментальных песенок написанных Ш.Р. Говорят, что свое музыкальное осмысление сей рождественской песенки дал сам Серж Гинзбург, посвятив ее после своей смерти Джейн Биркин. Серж Гинзбург оказался в аду за любовь к Бриджит Бардо.
К С.
Мы будем дальше, чем обычно –
так далеко, что при телефонном разговоре будут помехи,
что не разобрать наши голоса,
и твое сердцебиение я не отличу от слова «привет».
Между нами окажутся сугробы,
телеграфные столбы повалены бурей,
паромы с письмами друг другу вмерзнут в оледеневшую гладь воды.
Автобусы не ходят, движение парализовано – тебе не добраться
до моих объятий, меня сносит ветром - подальше от твоих рук.
Нам не получится встретиться сегодня, завтра и вчера –
время замерзло на ртутном столбике – я вдалеке от тебя.
но если захочешь в одиночестве грустить,
тоскливо куря сигарету на кухне без света,
где две конфорки и электрическая тень фонаря сливается в одно,
я буду сидеть на твоем подоконнике, дрожа от сквозняка.
20. Надоедливая
Эта песня является гимном закрытого клуба почитателей творчества Фейхтвангера. Ходят слухи, что президентом клуба является сам Гойя. В данный момент слухи не подтверждены.
Обнаженная маха решила умереть.
Печалься Гойя! Она взлетела,
оставив на земле лишь свое жалкое тело,
что выкопала наполеоновская солдатня,
выискивая сокровища герцогов Альба.
Гойя, рыдай, маши своей кисточкой,
смакуй ею дерзкие губы Катаэны,
чтобы Фейхтвангер мог написать сотни страниц,
расписывая вашу интрижку.
21. Касыда, написанная не по канону
Автором, возможно, является уже упоминавшаяся мной женщина-суфий. Известно, что именно эта касыда, написанная не по канонам, очень любима семью великими арабскими доисламскими поэтами, попавшими в ад за создание жесткого канона касыды.
И вновь в пустыне я одна,
меч бедуина висит на небе,
звезды сияют как камешки на чалме халифа –
одна в пустыне ночую я.
Мой паланкин заносит песком
и верблюд, уставший от бесконечных дюн, уснул,
не дослушав мой рассказ.
Ночь в пустыне холодна –
меня пробивает дрожь и
желтый глаз уставился на меня.