Иерей Стефан Бажков


Иркутская епархия в советский период





Оглавление

1. Иркутская епархия в довоенный период. 3

1.1. Состояние епархии в начале XX в. 3

1.2. Епархия в революционный период (1917-1920) 4

1.3. Епархия в первые годы Советской власти (1920-1929) 8

1.4. Епархия в годы репрессий (1929-1940) 16

2. Иркутская епархия в 1943-1990 гг. 29

2.1. Особенности восстановление церковной жизни на территории Иркутской области (1943-1948) 29

2.2. Иркутская епархия под управлением архиеп. Палладия (Шерстенникова) (1949-1958). 37

2.3. Иркутская епархия под управлением архиеп. Вениамина (Новицкого) (1958-1973). 47

2.4. Епархия в 1970-80-ее гг. 64

Заключение. 74

Источники и литература. 76

Приложение 1. Сведения о клириках Иркутской епархии на апрель 1937 г. и их судьбе. 81



1. Иркутская епархия в довоенный период


1.1. Состояние епархии в начале XX в.

Учрежденная в 1727 году Иркутская епархия стала второй на территории Сибири после Тобольской. В начале XIX века ее огромная территория простиралась на Восточную Сибирь, Якутию, Дальний Восток, Аляску и Алеутские острова. Но с выделением из ее состава самостоятельных – Камчатской (1840) и Забайкальской (1894) – епархий ее территория существенно уменьшилась и к началу XX века практически полностью совпадала с территорией Иркутской губернии. На 1912 г. епархия насчитывала ок. 400 тыс. человек православного населения, что составляло 83,3% от общего числа жителей. Насчитывалось 326 цервей, 205 часовен и молитвенных домов, 4 монастыря. Штат церковно­служителей состоял из 17 протоиереев, 266 священников, 77 диаконов, 262 псаломщиков. Помимо главной Иркутской кафедры, с 1883 г. в епархии существовало Киренское викариатство (викарии жили в Вознесенском монастыре г. Иркутска). В г. Иркутске в 1917 г. на 90 тыс. гражданского населения приходилось 35 церквей (включая домовые, а также церкви при воинских частях), Духовная семинария, два (мужское и женское) Духовных училища[1]. В центре Иркутска в 1894 г. был освящен новый кафедральный собор, четвертый по величине среди провинц­альных храмов России, вместимостью до пяти тысяч человек, его высота достигала 40 метров.

Величайшей святыней епархии были покоившиеся в Вознесенском монастыре нетленные мощи ее первого правящего архиерея святителя Иннокентия Иркутского (преставился в 1731 г., канонизирован в 1805 г.). Готовилась и канонизация чтимого сибиряками епископа Софрония Иркутского (+1778).
1.2. Епархия в революционный период (1917-1920)

Прявящим архиереем Иркутской епархии на 1917 г. являлся архиепископ Иоанн (Смирнов) (1857-1918, на кафедре 1916-1918). Он родился в 1857 г. в с. Полом Симбирской губернии в семье бедного псаломщика. Окончил Симбирскую Духовную Семинарию (1880) и Московскую Духовную Академию (1884). В 1901 г. принял постриг и рукоположение во иеромонаха. 1903-1908 гг. - настоятель Иркутского Князе-Владимирского монастыря. В 1908 г. - хиротонисан во епископа Киренского, викария Иркутской епархии. 1912-1916 гг. - епископ Забайкальский и Нерчинский, В январе 1916 г. возведен в сан архиепископа и назначен на Иркутскую кафедру.

Известие об октябрьском перевороте было получено в Иркутске 26 октября 1917 г., но установление советской власти в регионе произошло лишь после ожесточенных боев красных с юнкерами, офицерами и казаками в декабре 1917 г., после чего в январе 1918 г. началось претворение в жизнь декретов и постановлений нового правительства, в т.ч. и декрета СНК "Об отделении церкви от государства" от 23.01.1918. В марте начались первые попытки национализации в Иркутском Вознесенском монастыре, хотя и помимо "законных мер" антицерковной направленности священнослужители и православные миряне подвергались ограблениям и убийствам. Конкретные документальные данные об этом пока не обнаружены, но есть устные свидетельства – воспоминания о рассказах бывшего насельника Вознесенского монастыря игумена Евгения (Красноперова) (1884-1973): «Во время революции на территории храма расстреливали 30 монахов, а меня три раза выводили на расстрел, но пули летели мимо, тогда меня оставили: «Пусть монашенок остается»[2].

Но в 1918 году "власть Советов" просуществовала недолго: после боев с белочехами в июле 1918 г., непосредственно накануне торжества прославления свт. Софрония Иркутского, большевики оставили Иркутск. Еще 11 июля в городе, по свидетельству летописца Н.С. Романова повсеместно происходили грабежи, насилия, убийства и поджоги (при отступлении большевиков анархисты освободили уголовников). "Звон в церквах на всенощной плавно у нас в Тихвинской сливается с треском пулеметов, винтовочным выстрелами и жужжанием пуль"[3]. Но 13-го июля, когда состоялось запланированное прославление, по заступничеству святого в городе не прозвучало ни одного выстрела.

С этого же дня власть в Иркутске перешла Сибирскому Временному Правительству, которое сделало серьезную политическую ставку на Церковь в борьбе с большевиками: с аннулированием советских декретов Церкви были возвращены конфискованные земли и имущество, в школах возобновилось обязательное преподавание Закона Божия[4]. В свою очередь Иркутская епархия выразила новому правительству полную поддержку – например, 21 июля состоялся "крестный ход со всех городских церквей на Тихвинскую площадь, где отслужено молебствие по случаю избавления от советской власти"[5]. 31 июля архиепископ Иоанн отслужил панихиду по убиенному императору Николаю II.

Казалось бы, церковная жизнь постепенно возвращалась в обычное русло, 6 октября был заложен новый храм, был возобновлен выпуск "Иркутских епархиальных ведомостей". В ноябре 1918 г. архиеп. Иоанн участвует на проходившем в г. Томске Сибирском церковном совещании, избравшем Временное Высшее церковное управление Сибири и Приуралья во главе с архиепископом Омским Сильвестром (Ольшанским)[6]. Колчаковское правительство ассигновало 32 350 р. на деятельность сибирского ВВЦУ. Вскоре после совещания, 16 декабря 1918 г., архиеп. Иоанн скончался (по версии родственников, был убит)[7]. Его преемником по решению ВВЦУ стал епископ Зосима (Сидоровский) (на кафедре 1918-1920), в прошлом ректор Иркутской духовной семинарии, в 1914-1918 гг. - епископ Киренский, викарий Иркутской епархии[8].

В Иркутске, который ненадолго стал колчаковским тылом, проживало огромное количество беженцев среди гражданского населения (постоянно – не менее 50 тыс. человек), в т.ч. духовенство, несколько епископов, существовал даже церковный "хор беженцев"[9].

Постепенно фронт стал приближаться к Иркутску, и антибольшевистские настроения клириков епархии и активных мирян стали все более заметно проявляться. 4 сентября 1919 в Преображенской церкви состоялось собрание членов Союза православных христиан, "обсудившее вопрос о помощи колчаковским воинам на фронте и в тылу". Председателем союза был избран еп. Зосима, активно вел себя на этом собрании кафедральный протоиерей М. Фивейский. 16 октября в Михайло-Архангельской церкви под председательством последнего состоялось «общее собрание членов Союза приходов, обсудившее вопросы формирования добровольческих отрядов Св. Креста для борьбы с большевиками и создания пунктов для больных солдатов колчаковской армии»[10].

14 ноября 1919 г. большевики взяли Омск. В Иркутске все чаще проходили митинги, а также различные церковные и общественные мероприятия антибольшевистского характера. Особенно показателен декабрь 1919 г., когда при ощутимой угрозе проигрыша в гражданской войне, 4 и 18 декабря 1919 г. в Общественном собрании прошли общие собрания общественных организаций города. В числе участников были члены приходских советов Союза православных христиан, Братства свт. Иннокентия Иркутского. Председательствовал на собрании епископ Зосима. "Собрание открыл председатель Союза приходов М.М.Стразов, призвавий объединиться в Союз защиты веры и спасения Отечества против большевиков. С большой речью выступил священник Н. Троицкий, зачитавший в конце обращение к союзным странам…"[11]

Но уже 24 декабре 1919 г. эсеровский "Политический центр" в Иркутске инициировал вооруженное восстание против режима Колчака (он будет расстрелян в Иркутске 9 февраля 1920 г.), полностью захватив город к 5 января 1920 г., а 24 января власть в Иркутске перешла к большевистскому ревкому. Одним из первых его распоряжений в городе с военным положением стало закрытие 28 января 1920 г. всех домовых церквей и роспуск церковных советов[12]. Готовясь к обороне, большевики превратили храмы и монастыри в боевые укрепления: "Знаменский девий монастырь занят советскими войсками, в числе которых есть монголы, китайцы. Монашек переместили в какое-то одно из помещений, беженцев перевели в другое место. Ограда монастыря - военный лагерь с пушками, пулеметами, аэропланами. Тихое течение монастырской жизни нарушено"[13].

13 февраля 1920 г. в Иркутске, когда угроза реванша белых миновала, военное положение было снято. Вновь началось методичное претворение в жизнь декрета об отделении Церкви от государства: в этот же день упразднены все иркутские духовные школы. В училищах и гражданских школах отменено преподавание Закона Божия, чтение молитв и т.д. 26 марта состоялась первая реквизиция имущества Вознесенского монастыря. Начались первые репрессии против духовенства: 22 марта еп. Зосима ("за контрреволюционную деятельность в прошлом и настоящем"), о. Михаил Концевич, М. М. Стразов ("за содействие созданию добровольческой дружины Св. Креста в 1919 г. для борьбы с советской властью") были арестованы губернской ЧК. О. Михаил и М. М. Стразов были осуждены 30.11.1920 г. на 5 лет пребывания в конц.лагере (вместо концлагеря о. Михаил 3,5 года пробыл в иркутской тюрьме), а неожиданным итогом ареста владыки стало публичное отречение епископа Зосимы от сана и монашества (15 мая 1920 г.), что однако "не искупило вины" за "преступления" против советской власти, и освобожден он не был[14].
1.3. Епархия в первые годы Советской власти (1920-1929)

29 мая был назначен новый управляющий епархией - митрополит Иаков (Пятницкий), но вскоре он получил назначение в Томск, а на иркутскую кафедру 12 июля 1920 г. с возведением в сан архиепископа вступил еп. Анатолий (Каменский) (1863-1924/5, на кафедре 1920-1922). Владыка Анатолий (в миру Алексей) родился в 1863 г. в семье дьякона Самарской епархии. Окончил Петербургскую Духовную Академию (1886), во время учебы подружился с Василием Белавиным, будущим свт. Тихоном, в 1898-1907 гг. помогал ему в Северной Америке, где, овдовев, о. Алексей принял постриг. В 1914 г. стал епископом Томским, в Иркутске находился с 1 февраля 1920 г. Проживавший в Иркутске епископ Борис (Шипулин, бывший Чебоксарский), становится викарием владыки Анатолия.

В июле 1920 г. национализированное "народное имущество" приходов было поставлено на учет (для этого при губревкоме был создан «стол по отделению церкви от государства»), а затем губревком приступил к заключению договоров с общинами верующих. Полномочиями по взаимодействию прихода с властью наделялся «исполнительный орган религиозного культа» (позже именовался «распорядительным комитетом»). Монастыри продолжили свое существование под видом трудовых артелей.

Следующим шагом в государственно-церковной политике стала кампания по борьбе с нетленными мощами. Главной святыней Иркутской епархии были нетленные мощи ее первого епископа – свт. Иннокентия Иркутского (+1731), почивавшие в Вознесенском монастыре. Решением губернского Съезда Советов 24 января 1921 г. мощи свт. Иннокентия были кощунственно вскрыты. Но, как свидетельствует протокол вскрытия, абсолютная нетленность произвела обратный эффект: предубежденное настроение многих присутствовавших, ожидавших увидеть ватную или восковую куклу, сменилась удивлением и глубоким интересом к мощам, а «изобличители векового обмана» были заметно сконфужены и растеряны[15]. Вскоре мощи были тайно отправлены в Москву, и почти на 70 лет православные иркутяне лишились святыни. 26 января 1921 г. трое священников (В. Флоренсов, Н. Успенский, И. Тихомиров) открыто выступили против поругания, но 4 февраля были арестованы и освобождены лишь в апреле[16].

Следующее испытание, с которым столкнулась Русская Православная Церковь – кампания насильственного изъятия церковных ценностей, начавшаяся после опубликования 23 февраля 1922 г. декрета Президиума ВЦИК. В Иркутске она началась в марте 1922 г. и прошла без кровавых столкновений. В то же время, кампания не обошлась без арестов духовенства и верующих. Наиболее известным судебным процессом в Иркутской губернии явился процесс по делу архиепископа Анатолия (Каменского).

При изъятии ценностей в Кафедральном соборе в апреле 1922 г., были обнаружены предметы, не перечисленные в описях церковного имущества. В сокрытии ценностей был обвинен архиепископ Анатолий, который, однако, в составлении описей не участвовал (они были сделаны Губюстом 20 мая 1920 г., когда он даже не был епархиальным архиереем). Также он был обвинен в связах с бандформированиями Иркутской губернии, в подготовке вооруженного восстания против советской власти. В состав преступления включили и то, что ранее он являлся товарищем председателя главного совета Союза Русского Народа. 28 апреля 1922 г. архиепископа арестовали. По истечении недели следствие было завершено и передано в Ревтрибунал. Судебный процесс широко освещался в прессе: “В газете «Красный пахарь» высшее духовенство – «князья церкви» – и «верха верующих» обвинялись в том, что «забыв великие заветы Христа о бескорыстии и любви к ближним, не пошли навстречу рабоче-крестьянской власти», внушали населению, что «ценности идут не на голодающих»” [17]. 15 июля владыка был приговорен к расстрелу. Постановлением ВЦИК от 12 января 1923 г. расстрел был заменен десятью годами лишения свободы[18].

Вместе с этими событиями в Иркутске началось становление обновленческого раскола, который был официально оформлен созданием 15 сентября 1922 года неканонического Иркутского Епархиального Управления. Инициатором создания местной «живистской» организации стал кафедральный прот. Михаил Фивейский, а первый живоцерковный архиерей («архиепископ» Василий Виноградов) прибыл в Иркутск 26 мая 1923 г.

Активную помощь обновленцам оказывала и гражданская власть, будучи заинтересованной в развитии раскола. Часть храмов была насильно отнята у канонической Церкви и передана обновленцам. Так в 1924 г. произошло с иркутскими Троицкой, Входо-Иерусалимской, Чудотворской церквами. В июле 1923 г. в пользу «живистского» архиепископа Василия Виноградова была реквизирована архиерейская ризница Знаменского женского монастыря, в 1924 г. – архиерейская ризница Вознесенского монастыря. Также в руки обновленцев попали и многие святыни: честные останки свт. Софрония; чудотворная икона Казанской Божией Матери из кафедрального собора, с которой живоцерковники устраивали крестные хода[19].

Несмотря на содействие властей, общины и количество прихожан в храмах иркутских обновленцев была немногочисленны, приход денежных средств – небольшим. Денег не хватало даже на налоги и пени, не говоря уже о ремонте и надлежащем содержании храмов. В плачевном состоянии находился кафедральный храм Казанской Божией Матери, с 1922 г. там были разморожены батареи центрального отопления и не проводились зимние службы. В 1929 г. в штате собора были лишь 1 священник, 1 диакон и 1 псаломщик. 17 декабря 1929 г. община передала здание собора в ведение коммунального отдела, в 1930 г. он был взорван.

К 1925 г. по губернии на сторону обновленцев перешло половины приходов, но в г. Иркутске их приходы были существенно слабее и малочисленнее православных. Наиболее прочные позиции у живоцерковников были в периферийном Киренском уезде (все приходы перешли на их сторону), а также в Зиминском и Тулуновском уездах, где количество обновленческих приходов превышало количество православных. Из духовенства г. Иркутска изначально в число раскольников вошли лишь клирики обоих кафедральных соборов и Спасского храма.

Соотношение обновленческих и тихоновских приходов

в Иркутской губернии в 1925 г.

(по данным отчета живоцерковного «архиепископа» Василия Виноградова[20])




Обновленцы


Тихоновцы

Г. Иркутск


9


14

Иркутский уезд


13


54

Верхоленский уезд


5


10

Зиминский уезд


22


20

Тулуновский (Нижнеудинский) уезд


29


22

Киренский уезд


17


-

Итого:


95 (+ «21 колеблющийся)


120

Примечательно, что в данный период власти невольно приходилось считаться с религиозностью населения. Например, на заседании Черемховского райкома ВКП(б) 10 апреля 1925 г. было отменено постановление о переносе нерабочих дней Пасхи на празднование Первого мая: железнодорожники в праздничные пасхальные дни не соглашались подавать вагоны для погрузки угля. «Райком вынужден был принять решение «не производить на Пасху работы по добыче угля»[21].

В феврале 1924 г. Патриархом Тихоном на Иркутскую кафедру управляющим епархией был назначен архиепископ Гурий (Степанов) (1880-1937/38), но выехать в Иркутск и вступить в должность он не успел, так как был освобожден из заключения архиеп. Анатолий. В начале 1924 г. он подал в Президиум ВЦИК новое ходатайство о пересмотре своего уголовного дела. Президиум вынес постановление о признании условным оставшегося срока заключения и принял решение об освобождении епископа из одиночной камеры иркутского домзака, что и произошло 6 августа 1924 г.

Как «опороченному по суду», Иркутский губернский адм. отдел отказал архиепископу Анатолию в регистрации, и владыка покинул Иркутск. Скончался он в Омске 20.09.1925 г. в алтаре во время великого славословия на всенощной под воскресенье (по другим сведениям - в ноябре 1924 г.). В сентябре 1924 г. был восстановлен архиепископом Иркутским владыка Гурий. Но в Иркутск он не приехал и проживал в Москве. Вместо него 11.09.1924 временно управляющим епархией был назначен уже находившийся с августа 1924 г. в Иркутске епископ Кирилл (Соколов) (1883-1937), с 1924 г. – епископ Нижнеудинский, второй викарий Иркутской епархии. Будучи также непризнанным гражданской властью, епископ Кирилл 9 октября 1925 г. выехал из Иркутска.

Новым временно управляющим стал епископ Ираклий (Попов) (1875-1937, управляющий в 1925-26 гг.). Он родился в 1875 г. в Ярославской губернии. В сентябре 1925 г. был хиротонисан в епископа Киренского, викария Иркутской епархии и с октября этого же года назначен архиепископом Гурием вместо еп. Кирилла временно управлять епархией. Местные гражданские власти также оказывали на еп. Ираклия давление, чтобы он отказался от управления.

Тем временем, 22 декабря 1925 г. в Москве ГПУ инспирировало новый раскол – Временный высший церковный совет под председательством архиепископа Григория (Яцковского). Случаи перехода общин Иркутской епархии в этот раскол неизвестны, существует циркулярное письмо еп. Ираклия от 03.10.26 о полной неканоничности ВВЦС и необходимости административного подчинения митрополитам Петру и Сергию. Однако в 1926 г. в епархии возникла местная церковная смута, позже почти оформившаяся как раскол, связанная с именами еп. Евсевия (Рождественского) (1886-1937), высланного в 1923 г. в Иркутскую губернию, и иркутского протоиерея Николая Пономарева[22].

О. Николай сыграл большую и неодназначную роль в истории епархии XX в. Уроженец Иркутской губернии (1876), выпускник Иркутской семинарии (1898), он отказался от направления в Казанскую Духовную Академию "за престарелостью отца" и уже с 1898 г. вел начал пастырскую и преподавательскую, а позже ­– церковно-административную деятельность в Иркутской епархии. С 1908 г. он жил в Иркутске, являлся благочинным, затем - епархиальным ревизором. По некоторым данным, является автор тропаря и кондака свт. Софронию Иркутскому. В 1917 году, на небольшое время отсутствия епархиального архиерея (архиеп. Иоанн выехал для участия на Поместном Соборе), он становится первым лицом в епархии – председателем присутствия Иркутской духовной консистории. Отказывается продолжать служение в кафедральном соборе после передачи его обновленцам, после чего ненадолго арестовывается. Активно и убедительно проповедует против "Живой Церкви".

21 января 1926 г. он был, как сам указывает в послужном списке от 1926 г.[23], делегирован в Москву для ходатайства о назначении еп. Евсевия управляющим Иркутской епархией. Миссия окончилась успешно: в феврале 1926 г. митр. Сергий назначает еп. Евсевия (Рождественского) еп. Нижнеудинским, викарием Иркутской епархии, с поручением временного управления последней. Но еп. Ираклий не признал назначения еп. Евсевия на управление епархией и, поддержанный большей частью духовенства (митр. Сергию поступили жалобы от 10 из 14 православных приходов города Иркутска), продолжал управлять епархией самостоятельно. На сторону еп. Евсевия встала лишь небольшая часть клириков во главе с прот. Николаем Пономаревым, которого еп. Евсевий назначил на должность секретаря Иркутского епархиального архиерея.

Смута продолжалась до июня, когда еп. Евсевий был отстранен от управления епархией, а еп. Ираклий был повторно назначен временно управляющим[24], вскоре прот. Николай был уволен за штат. Спустя некоторое время, 10 ноября 1926 г., митр. Сергий назначает временно управляющим Иркутской епархией епископа Охотского Даниила (Шерстенникова) (1871-1932), пробывшевго на кафедре менее полугода.

В 1927 г. православный Иркутск постигла первая волна организованных репрессий по сфабрикованным ОГПУ делам: 12 апреля 1927 г. еп. Ираклий с группой активного духовенства (в частности, настоятель Благовещенской церкви в г. Иркутске Я. Я. Галахов, протоиереи В. Н. Флоренсов, И. М. Косцюкевич, С. М. Телятьев) были арестованы. Им инкриминировалась организация «нелегального Комитета взаимопомощи сосланному духовенству» и «распускание разных провокационных слухов, направленных на подрыв советской власти», а также «нелегальные собрания»[25]. 1 июля 1927 г. за антисоветскую агитацию по ст. 58-13 (в редакции 1926 г.) все они были подвергнуты высылке из Иркутской губернии сроком на три года[26]. Владыка Ираклий в 1930-37 гг. занимал различные кафедры, арестован и расстрелян в Пензе 14.02.1937.

Спустя шесть дней, 18 апреля 1927 г., после отказа выполнить требование ОГПУ о переводе Иркутской епархии на сторону ВВЦС или автокефалии, был арестован и еп. Даниил. Для следствия он был отправлен в Москву, где был осужден на 5 л. ИТЛ, отправлен в Соловецкий лагерь[27]. В течение полугода Иркутская епархия оставалась без правящего архиерея.

Тем временем, 25 мая 1927 г., после официального заседания новоучрежденного Синода при митр. Сергии, по епархиям было разослано постановление, в котором правящим архиереям предлагалось организовать при себе временные епархиальные советы и зарегистрировать их в местных органах власти. Далее, 29 июля митр. Сергием было выпущено «Послание к пастырям и пастве». И в октябре, еще в отсутствие архиерея, после 5-летнего отсутствия межцерковных собраний канонической Церкви (с 1922 г.), Иркутский административный отдел разрешает провести собрание представителей 14-ти иркутских православных церквей с обсуждением отношения к советской власти и "Декларации", для выбора нового состава епархиального совета. Собрание одобрило "Декларацию", признало полномочность митр. Сергия и Временного Патриаршего Синода, выразило благодарность власти за возможность проведения собрания и полное признание лояльности советской власти[28].

Тем временем, заштатный протоиерей Николай Пономарев, став активным членом Николо-Иннокентьевского прихода и инициатором различных решений общины, продолжил свою деятельность по поддержке все еще проживавшего в Иркутске еп. Евсевия, фактически уже принявшую характер церковного раскола. В октябре в этом приходе проходит ряд собраний, на одном из которых, судя по сомнительному протоколу, подписанным якобы "общим собранием верующих г. Иркутска" в числе "более 1000 человек" (церковь не вмещала более 400-500 человек) еп. Евсевий избирается управляющим епархией. "От приезда в Иркутск воздержитесь. Общим собранием верующих управляющим епархией избран епископ Евсевий," - такую телеграмму, находясь во Владивостоке, получил от о. Николая новый временно управляющий Иркутской епархией[29].

Им стал архиепископ Киприан (Комаровский) (1876-1937, управляющий в 1927-1929 гг.), который был назначен 15 сентября 1927 г., а прибыть в Иркутск смог в ноябре. Будущий владыка родился в 1876 г. в Самарканде, окончил Казанскую ДА (1899), после которой стал иеромонахом-миссионером в Киргизской миссии. Епископ Семипалатинский, викарий Омской епархии (1911). В 1923-1925 гг. - в Соловецком лагере, в 1925 - 1927 гг. - в ссылке в г. Владивостоке, епископ Владивостокский. Непосредственно перед назначением в Иркутск в марте-сентябре 1927 г. - в заключении в тюрьме Владивостока. Расстрелян НКВД г. Кирова 11 сентября 1937 г.

13 ноября отрицательно настроенное к архиеп. Киприану собрание верующих Николо-Иннокентьевского храма "дает наказ" о. Николаю ехать в Москву по вопросу о восстановлении еп. Евсевия. Взяв благословение у архиепископа Киприана на поездку в столицу "по делам", он едет в Москву, причем о восстановлении еп. Евсевия он обращается не только в Синод, где терпит полную неудачу (вскоре о. Николай будет заявлять о необходимости митр. Сергию прекратить исполнять обязанности зам. Местоблюстителя, требовать самороспуска Синода, как не всенародно избранного), но и в органы Советской власти: Центральное Административное Управление, а также в верховную прокуратуру, где тоже получает отказ.

По возвращении в Иркутск неадекватные действия не прекратились, например, архиепископ Киприан был признан управляющим "условно" (вместе с еп. Евсевием). В итоге 1 марта 1928 г. архиепископ Киприан "прервал общение и администрирование" (формулировка самого владыки - он не хотел налагать явные прещения) Николо-Иннокентьевской общины. К сожалению, остутствие источников затрудняет выяснение, как состоялось "воссоединение" Николо-Иннокентьевского прихода, но известно, что следующим управляющим – еп. Варсонофием в 1929 г. о. Николай был назначен настоятелем Михаило-Архангельской церкви Иркутска. В 1930 г. он, опасаясь репрессий, уехал в Поволжье (впрочем, заключения и ссылок не избежал).

19 февраля 1929 г. архиеп. Киприан арестовывается по обвинению в антисоветской деятельности, освобождается 24 мая 1929 г. с запрещением выезда из Иркутска. После июля он был уволен на покой, в 1932-1937 гг. архиеп. Киприан занимал несколько кафедр, 11 декабря 1937 расстрелян в г. Кирове.
1.4. Епархия в годы репрессий (1929-1940)

В 1929-1937 г. Иркутская епархия существовала в условиях жесткого наступления государства, связанного с изменениями во внутренней политике государства вообще (свертывание нэпа, коллективизация, ликвидация инакомыслия). Принятый 8 апреля 1929 ВЦИК и СНК РСФСР закон «О религиозных объединениях» носил запрещающий характер, делал невозможным социальную деятельность Церкви, ставил существование и функционирование приходов в полный контроль государства, стал юридической базой для массового закрытия храмов, которое собственно и началась в 1929 г.

Преследованию подвергались также сами священнослужители: мерами «воздействия», помимо тюремного заключения и ссылок, было усиленное (часто непосильное) налогообложение; лишение избирательных прав, что влекло за собой соц. ограничения, например, лишение продовольственных карточек, возможности покупать продукты по льготному тарифу; психологическое воздействие на семьи священников; невополнимые сельхоззадания; вообще, оскорбления и издевательства со стороны властей. Верующие также подвергались преследованию: введение пяти- и шестидневной рабочей недели, выдуманные срочные сельхозработы накануне праздников, угроза снижения нормы выдачи продуктов в случае посещения церкви. Часто на селе запрещалось хождение в церковь на праздник (наказание – списывание 10 трудодней или штраф с единоличника 100 руб. в 1933 г.). Имелись случаи жесткого преследования треб по домам в частности, причащение больного или крещение слабого ребенка), за это угрожали также существенным денежным штрафом (200 руб. в ценах 1932 г.) или исключением из колхоза. Имелись случаи, когда под страхом ареста запрещался сбор на нужды прихода и священника, категорически запрещалось оказание помощи священнику (арендой жилья, продуктами, деньгами, помощью в сельхоззаданиях, например, вырубке леса)[30].

Апогеем вышеперечисленных репрессий стал 1937 г., когда подавляющая часть духовенства была арестована и репрессирована, были закрыты практически все оставшиеся приходы (последние два функционирующих храма находились в Иркутске и были закрыты в 1940 г.). Печальным итогом в 1940 г. стала физическая ликвидация Иркутской епархии, от которой не осталась ни одного действующего храма.

Формально механизм закрытия храмов в 30-х гг. был следующий. В случае неуплаты общиной налога или невыполнения ремонта здания церкви (как правило, истощенная налогами и сборами община физически не могла произвести такой ремонт) РИК или горсовет возбуждал ходатайство о расторжении договора с общиной перед Восточно-Сибирским Краевым Исполкомом (ВСКИКом)[31]. Если в течение 15 дней со дня объявления верующим постановления о закрытии во ВСКИК не поступало жалобы от верующих, то решение ВСКИК вступало в силу, в противном случае дело должно было быть передано во ВЦИК. До окончательного решения вопроса о расторжении договора здание церкви должно было оставаться в пользовании верующих, его нельзя было закрывать и опечатывать. Но на практике весьма часто РИКи и сельсоветы закрывали церкви, изымали культовое имущество, превращали храмы в склады, по свидетельству самих сов. органов, «без всяких законных мотивов»[32]. Рассмотрение вопросов, связанных с открытием и закрытием храмов, рассмотрение материалов из райисполкомов и горсоветов было функцией Краевой Культовой Комиссии, главными регламентирующими документами для которой являлось постановление ВЦИКа от 8 апреля 1929 г. и инструкция Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИКа от 16 января 1931 г.

Закрыть церковь можно было и на основании решения общего собрания жителей населенного пункта. Как проходили подобные собрания, можно видеть из заявления от 03.04.35 г. верующих граждан села Введенщина Иркутского района в Иркутский горсовет (пунктуация частично изменена):

«1/IV-35 года нашим сельским активом от граждан села Введенщина было созвано общее собрание граждан села, на котором стоял вопрос о закрытии местной церкви. Собрание протекало в извращенном виде, т.е. молящимся не давали выступить, а которые выступали, были всяко осмеяны сельским активом. Собрание умышленно было затянуто до 12 часов ночи, когда большинство граждан разошлись по домам, тогда они поставили вопрос на голосование. Голосование проходило также в явно извращенном виде, т.е. при подсчете голосов голоса верующих умышленно пропускали, и в результате такого голосования они постановили закрыть церковь. Мы, молящиеся граждане села, считаем, что собрание проходило в извращенном виде, просим Вас назначить вторичное собрание и прислать своего представителя. Или разрешить, чтобы открыть церковь. Просим не отказать нашей просьбе»[33].

Впрочем, встречаются редкие свидетельства, когда местное руководство не желало действовать в русле репрессивной политики по указанию центра. Например, 9 июля 1935 г. инспектор по культовым делам при Иркутском горсовете И. Вешников и инспектор Госфондов Иркутского горфо Русинов прибыли в Михалевский сельсовет для проверки и учета культового церковного имущества. Председатель сельсовета вместо того, чтобы предоставить представителя власти, вызвал церковного старосту, чтобы она присутствовала при проверке церковного имущества. У храма сразу собрались члены общины (пожилые женщины). На предложение Вешникова открыть церковь члены общины «загалдели, что мы вас не знаем, кто вы есть, и без общего собрания закрывать церковь не дадим, я [Вешников] был принужден бежать в сельсовет за председателем, председатель пришел и разъяснил им, но присутствовать не стал и никого не послал из представителей власти. На вопрос председателю, почему не предъявите ремонт церкви общине? председатель ответил, что это не мое дело, а общины, задал вопрос: «почему не ходатайствуете о закрытии церкви?» Ответ: «она мне не мешает и здание мне не нужно, пускай себе молятся, а чтобы закрыть, нужно спросить общину; вам хорошо разговаривать здесь, вы побудете здесь и уедете, а после вас как на меня верующие будут смотреть, да и ходить по селу опасно – могут убить» [34]. В итоге Вешникова и Русинова в церковь так и не пустили, но они все-таки составили акт о внешнем состоянии здания и ограды. Копию акта вручили председателю сельсовета на предмет предъявления общине необходимости произвести ремонт.

Анализ заседаний культкомиссии (например, заседание от 09.4.1936) содержит различные формулировки обоснований закрытия ею церквей. Наиболее часто встречается аргумент – церковь «не функционирует», «пустует» или является «бесхозяйственной» (в большинстве случаев по отсутствию арестованного священника). Вторая основная причина: «не делается требуемый капитальный ремонт». В качестве дополнительных иногда указываются «настойчивые требования колхозников и единоличников» или неких «различных учреждений», «настойчивые требования под хоз. нужды». Изредка встречается и такая формулировка: «В виду того, что в делах нет материала, дающего основание для закрытия вышеупомянутых церквей, постановление Иркутского Гор. Совета отменить»[35].

Динамику закрытий по епархии проследить довольно сложно ввиду отсутствия конкретных данных в источниках администрации (довоенный архив епархии утрачен полностью). Косвенно некоторое представление сообщают данные обновленцев (архив их церковных администраций – ВСКМЦУ и ИЕЦУ сохранился весьма хорошо). До 1930 г. изъятий приходов у них не было (на 01.01.30 г. у обновленцев 85 храмов, у канонической Церкви по оценке ИЕЦУ – около 120). За период с января по июнь 1930 г. у обновленцев было изъято 22 храма и до 50 приписных церквей (о судьбе последних умалчивается)[36]. На начало 1933 г. обновленцы располагали 10 приходами, на конец – 4[37]. В православной Иркутской епархии на 26.04.37. было 29 церквей и 6 общин[38].

В г. Иркутске на 1929 г. действовало 14 храмов канонической церкви. Начиная с 1929 г. ежегодно власти закрывали 1-2 храма, а в 1934 г., помимо закрытия 2 церквей, передали обновленцам Владимирский собор. К 1937 г. в городе и пос. Ленино осталось 4 храма[39]. Последней в городе Иркутске и епархии вообще была закрыта Преображенская церковь (на основании постановления исполкома Иркутского горсовета от 4 сентября 1940 г.).

Помимо этого в 1930-1931 гг. иркутским отделом НКВД совместно с горсоветом была проведена тщательно спланированная варварская акция по снятию колоколов. Многие храмы уничтожались и взрывались. От прославленного Вознесенкого монастыря осталась лишь надвратная церковь. Также огромной и невосполнимой потерей для города стал взрыв в 1934 г. одного из его православных символов ­– изъятого у обновленцев кафедрального собора.

Огромным был культовый сбор со священника, который, насколько можно судить, назначался исходя из завышенной суммы внемененного государством («исчисленного райфо»), а не фактического дохода. Например, при реальном доходе ок. 1000-1200 рублей в год (в середине 30-х гг.) и исчисленном райфо 2000 рублей, культовый сбор составлял около 650 рублей, т.о. священнику оставалось менее половины средств[40]. Причем денежными отчислениями налог не ограничивался. В качестве иллюстраций крайне жесткого давления на духовенство можно использовать историю с обязательными поставками мяса в 1934-1935 гг., жалобы на которые очень часто встречаются в архивах административных органов. 24 февраля 1934 ЦИК СССР принимает секретное решение, чтобы «при реализации постановлений СНК Союза ССР и ЦК ВКП(б) об обязательных поставках мяса, молочных продуктов, картофеля и других продуктов хозяйства служителей культов, не являющихся кулацкими, привлекались к поставкам на тех же основаниях, по тем же нормам и в те же сроки, какие установлены для хозяйств крестьян-единоличников каждого данного района». Но данное постановление было практически невыполнимо для священнослужителей, которые, во-первых, практически не вели существенного хозяйства, во-вторых, были людьми пожилыми. Например, 24.10.1935 прот. Павел Постников пишет следующую жалобу в культкомиссию:

«Согласно прилагаемого при сем обязательства по поставке мяса государству в 1936 г. за №70324 мне поставляется в обязанность сдать в означенном году 98 килограмм мяса, как бы обладающему кулацким хозяйством. Но так как мне уже 68 лет и хозяйства у меня не только кулацкого, но даже и никакого нет, не имею я ни скота, ни птицы, ни хлеба не сею, ни сена не кошу, то, считая такой налог несправедливым и совершенно непосильным, прошу Культ-Комиссию ходатайствовать, чтобы таковой налог с меня был отменен»[41]. К прошению он приложил справку, подписанную председателем Усть-Удинского сельсовета, что у него нет ни дома, ни скота, ни сельского хозяйства, и что он не облагается сельхозналогом.

Теоретически, можно было заменить мясопоставку денежным эквивалентом (8 рублей за кг), что в случае с прот. Постниковым составило бы около 800 рублей – сумма, превышающая остатки средств у многих священников после уплаты культсбора (и то, без учета каких-либо трат на свои нужды). Более того, во взимании и без того грабительного мясоналога упоминаются и вопиющие случаи, например, священник М.Н. Индриксон 08.02.36 сообщает, что ему вменяется в суточный срок (!) погасить мясопоставки за 1935 и 1936 гг.

Ответы на жалобы были весьма бескомпромиссны:

«К обязательной поставке мяса государству привлекаются все коллективные дворы и единоличные хозяйства независимо от их имущественного положения и наличия в этих хозяйствах скота и птицы…[далее идет отсылка в цитированному Выше указанию ЦИКа СССР о мясопоставках] Зам. Уполногрпомпищепром»[42].

Первым епархиальным архиереем данного периода с 24 апреля 1929 г. до 25 июня 1930 г. являлся освободившийся из заключения еп. Варсонофий (Лузин) (1884-1937). 25 июня 1930 г. он был назначен на Владивостокскую кафедру, а очередным управляющим был назначен архиепископ Дионисий Прозоровский (1871-1937, на кафедре 1930-1933 гг.).

В 1933 г. против иркутского духовенства секретно-политическим отделом Полномочного представительства ОГПУ Восточно-Сибирского края в феврале 1933 г. было «возбуждено» новое сфабрикованное дело, а в июне 1933 г. по обвинению в "проведении на протяжении многих лет организованной борьбы с Сов.властью и ее мероприятиями" были подвергнуты аресту 12 священнослужителей. В их числе - архиеп. Дионисий, заслуженные, перешагнувшие 70-летний рубеж иркутские протоиереи Симеон Телятьев и Феодор Верномудров.

В обвинительном акте по данному делу говорилось: "В феврале 1933 г. СПО ПП ВСК была ликвидирована контрреволюционная группа православного духовенства, проводившая организованную контрреволюционную деятельность среди верующих масс, используя религиозные предрассудки верующих. Указанная группа через организованные при церквях нелегальные группы "сестричеств" и "кликух-мироносиц" распространяла по городу разные провокационные слухи, возбуждая верующих против мероприятий Сов.власти и подрывая авторитет последней... Группа производила организованную помощь высланному за контрреволюционную деятельность духовенству, собирая для этого денежные средства среди верующих во время богослужения в церквях и среди служителей культа. Данная помощь высланному духовенству имела целью сохранить кадры для борьбы с советской властью" [43].

В качестве подтверждения "проводившейся контрреволюционной деятельности" в обвинительном заключении приведен фрагмент из протокола допроса прот. Ф.Ф.Верномудрова от апреля 1933 г.: "Воспитан я был в религиозном духе, в любви к отечеству, государю и русскому народу, и в своей общественно-политической деятельности я до последних дней внушал эту любовь к отечеству, государю и всему русскому народу. Я до последнего времени считаю, что виновниками гибели Великой Руси, упадка нравственности, междоусобной вражды является революция и те люди, которым чужды 1000-вековые устои Великой Руси и русского народа. Советская власть, как власть антихристианская чужда запросам русского народа. Насилие с ее стороны в отношении коллективизации, преследование религии, разрушение церквей, ликвидации кулачества ведет не к величию страны, а к ее обнищанию и гибели. Русский народ привык к свободному труду. Трудился для себя и давал пользу государству. Советская власть этих тружеников раскулачила, принудительно их сослала, в их дома вселила людей, которые всю свою жизнь были лодырями. Загнали насильно этих людей в колхозы, от которых в конечном итоге, как мы видим, никакой пользы государству нет. Свои убеждения я выражал на общественных собраниях, в церквях, во время произношения проповедей"[44].

Но несмотря на такие откровенные слова, особое совещание при Коллегии ОГПУ, которое рассмотрело следственное во внесудебном порядке, 22 августа 1933 г. вынесло решение об освобождении арестованных, зачтя в наказание предварительное заключение. Освобожденный архиепископ Дионисий был назначен архиепископом Минусинским. После этого он занимал еще несколько кафедр, был расстрелян в Томске 25.10.1937.

В то время, как архиепископ Дионисий был в заключении, 11 июня 1933 г. на Иркутскую кафедру был назначен последний довоенный управляющий архиепископ Павел (Павловский) (1865-1937; на кафедре 1933-37 гг.). Он родился в 1865 г. в Архангельске, окончил Архангельскую духовную семинарию (1885), был приходским священником, епархиальным миссионером. Принял монашество (1915), был хиротонисан во епископа Пинежского, викария Архангельской епархии (1917), в 1920-1925 гг. отбывал заключение, в 1926-1933 гг. занимал различные кафедры.

Наступил 1937 год. В документах чувствуется возникшая решимость властей как можно скорее «разобраться» со все еще функционирующими храмами и приходами. 26 января 1937 г. секретарь облисполкома Вербицкий направил во все райсоветы телеграмму с требованием немедленно выслать сведения о количестве закрытых и действующих церквей в районах[45]. Большинство райсоветов сообщает, что действующих церквей практически нет (местами есть незакрытые юридически, но де-факто не функционирующие). В то же время в списке приходов и клириков от 26.04.1937, предоставленных архиепископом Павлом в областную администрацию, перечислены 29 церквей и 6 общин (в г. Иркутске – только 3 храма). Помимо этого, в документах ГАИО есть просьба архиеп. Павла от 22.02.1937 г. о регистрации его как правящего архиерея районов, относящихся к оставшейся без архипастыря Читинской епархии (реакция неизвестна).

Но государство уже начало процесс полного уничтожения епархии и её клириков. В документах ГАИО за 1937 г. немало доносов на православное духовенство. Примечательно, что и последние обновленцы, которые сами вскоре будут арестованы и расстреляны, в частности, «епископ» Константин Знаменский, видимо, почти до самого ареста продолжали писать в прокуратуру кляузы на православных. Муниципиальная власть также проявляла несколько повышенную инициативу по возбуждению уголовных дел. Так, например, в письме прокурору гор. Иркутска тов. Макарчук председатель горсовета Таюрский описывает целый ряд отпеваний (жены прот. Верномудрова, прот. Иннокентия Писарева, Дурновой Анны и некоего Стефана) с проведением без разрешения Горсовета «религиозных шествий» от дома в церковь и на кладбище, в которых якобы имело место массовое участие верующих, и которые «нарушили уличное движение». Как следствие, горсовет просил привлечь 6 священников к уголовной ответственности. Подобные «похоронные» жалобы ранее не встречаются, непонятно, то ли иркутское духовенство в 1937 г. вело себя более безбоязненно, то ли это преувеличение чиновников, продиктованное требованием «сложившихся обстоятельств».

Остававшиеся функционировать последние приходы (особенно Преображенский храм г. Иркутска) учащенно посещались и проверялись различными советскими чиновниками на предмет контрреволюционных действий и нарушения законодательства. Например, своеобразным издевательством выглядит сделанное 15.10.37 по итогам санпроверки Преображенского храма предписание перед каждым Крещением обрабатывать купель 2% хлорной водой.

Но куда более серьезными являлись действия НКВД, которым было начато формирование ряда дел. Уже в феврале 1937 г. начинаются аресты, принявшие с октября массовый характер. Основное обвинение – организация и участие в несуществовавшей антисоветской (например «церковной контр­революционно-монархической» или «контрреволюционной, белогвардейской, шпионско-повстанческой») организации, основной задачей которой якобы было «свержение Советской власти путем организации вооруженного восстания при помощи интервентов и восстановления монархии во главе с Кириллом Романовым». На основе вышеупомянутого списка архиеп. Павла, а также ряда источников, посвященных жертвам репрессий, была составлена поименная таблица духовенства епархии на февраль-апрель 1937 (приложение 1) со списком действовавших храмов и приходов, отображающая ситуацию непосредственно накануне репрессий и по возможности описывающая последующую судьбу каждого священнослужителя.

Ее анализ выявляет следующее: средний возраст клирика составлял около 57 лет, возрастные группы распределялись так: 70 лет и старше – 18,5%, 60-69 лет – 18,5%, 50-59 лет (подавляющее большинство) – 42,5%, 40-49 лет – 13%, младше 40 лет – 7,5%. Наиболее пожилыми священнослужителями являлись бывший настоятель Крестовоздвиженского храма протоиерей Симеон Телятьев (82 года, из них 57 лет – в священном сане), видимо, скончавшийся непосредественно накануне репрессий, и заштатный 81-летний священник Иннокентий Могилев, расстрелянный в 1938 г. Единственным священнослужителем моложе 35 лет являлся 27-летний иеродиакон Анатолий (Корнильев) (1910 г.р.).

Накануне ареста клир епархии насчитывал 77 человек. Дальнейшая судьба примерно трети из них (22 человек) неизвестна. Участь оставшихся 54 весьма печальна: 39 (более 70%) человек расстреляно или погибло в тюрьме (как сам архиеп. Павел и прот. Иннокентий Образцов), 7 (ок. 13%) были осуждены на 10 лет ИТЛ или различные сроки лишения свободы, причем дальнейшая судьба всех их, за исключением иером. Евгения (Красноперова), неизвестна. О. Евгений, видимо, как инвалид, был освобожден досрочно 28.02.43, в марте 1945 г. вернулся к священнослужению. Своей смертью, не будучи арестованными, скончались в 1937-38 гг. трое клириков епархии (6%). Только 5 пережили 37-38 гг., не будучи осуждены (9%): прот. Стефан Попов, свящ. Феофил Сизой, свящ. Василий Византийский, диак. Михаил Шляпкин, иерод. Анатолий (Корнильев). В годы ВОВ прот. Стефан Попов, свящ. Феофил Сизой и диакон Михаил Шляпкин стали первыми клириками вновь открытой Крестовоздвиженской церкви. Иеродиакон Анатолий и священник Василий Византийский были участниками ВОВ, но непосредственно в боях, видимо, не учавствовали[46].

О том, что ждало осужденных в лагере, можно сделать выводы из свидетельств об иером. Евгении (Красноперове), которого «посадили в тюрьму к рецидивистам, там ему порезали нос, избивая, ударили в голову сапогом и в результате этого он оглох»[47]. Известно также, что его подвергали пыткам, например, накручивали волосы на руку и били лицом об стол, все зубы у батюшки были выбиты.

Расстрел стал мученическим венцом, итогом долгой жизни пожилых священников, хиротония большей части которых состоялась до революции. Почти 20 лет они переносили всю неописуемую тяжесть служения при безбожной власти, многие не раз арестовывались и осуждались (например, для 73-летнего прот. Феодора Верномудрова арест 28.10.37 стал седьмым), и вот теперь многие из них сподобились мученического венца.

Бездушность и формальность внесудебного и незаконного органа – тройки НКВД, наглядно показывает тот факт, что умерший в тюрьме 28.01.38 от паралича сердца прот. Иннокентий Образцов, был «посмертно» приговорен к расстрелу 10.02.38. Поистине черными днями стали 14 и 27 февраля, когда одних только православных священнослужителей было расстреляно не менее 14 и 10 соответственно. Вместе с ними погибли также и многие миряне. Четверо обновленцев во главе с «епископом» Константином также были расстреляны 27 февраля.

Согласно докладу И.И.Терновой, «в архиве Управления ФСБ по Иркутской области в справке, датированной 1938 г., об итогах выполнения приказа № 0047 от 30 июля 1937 г. указывается, что всего по делу так называемой "контрреволюционной церковно-монархической" организации было осуждено 115 человек. Из них по первой категории (расстрел) – 98 человек, по второй категории (ИТЛ) – 17 человек… В 1958 г. вследствие пересмотра дела "контрреволюционной церковно-монархической организации" было установлено, что все лица, проходившие по данному делу, были репрессированы необоснованно»[48].

Таким образом, итогом первых 20 лет советской власти стало физическое уничтожение наиболее значимых храмов и монастырей, похищение и исчезновения святынь (в первую очередь, мощей свт. Иннокентия Иркутского), расправа над практически всеми оставшимися священнослужителями в 1937-38 гг. И хотя в 1939-40 гг. в Иркутске еще теплился последний уголек православия – функционировали Преображенская и Никольская нагорная церкви[49], но в любом случае это была капля в море: к 1939 г. уничтоженная Иркутская епархия практически перестала существовать.

Следствием прекращения существования храмов стало возникновение неофициальных, тайных форм религиозной жизни. По свидетельству архиепископа Керченского Анатолия (Кузнецова), изредка на домах немногочисленными священниками, в частности, протоиереем Стефаном Поповым при большой конспирации совершалась Божественная Литургия[50]. Также задокументированы случаи организации и возглавления мирянами богослужебных собраний, а порой даже и совершение треб, причем часто при снисходительном отношении местных (сельских) властей.

Необходимо отметить подвиг мирян, тайно сохранивших святыни из закрытых и разоренных храмов. Например, «некая прихожанка Агриппина Жданова, жительница Иркутска, хранила у себя три антиминса, переданные ей протоиереем Михаилом Концевичем. В 1940-е годы она отдала один антиминс в Михаило-Архангельскую церковь, а два остальных – в Знаменскую»[51]. Одна из святынь Знаменского монастыря – Евангелие, подписанное и подаренное монастырю Петром I, до возвращения в Знаменскую церковь хранилось в куче угля.
2. Иркутская епархия в 1943-1990 гг.
2.1. Особенности восстановление церковной жизни на территории Иркутской области (1943-1948)

Члены общины Преображенской церкви, последнего "оплота православия" в Иркутске, не могли смириться с отсутствием организованной церковной жизни. Еще до встречи иерархов с И. Сталиным и создания Совета по делам РПЦ, 8 апреля 1943 г. в Иркутский горсовет они подают просьбу о регистрации группы верующих, передачи им Преображенской церкви и регистрации для служения протоиерея Стефана Попова[52]. Поначалу в письме от 14 мая 1943 г. председатель горисполкома Диаментова отклоняет просьбу верующих о предоставлении здания для богослужения по причине якобы отсутствия свободных помещений[53]. 17 мая верующие пишут в горсовет другую просьбу, а заодно обращаются 20 мая в облисполком, который выразил согласие с открытием церкви[54]. В итоге 31 мая 1943 г. Иркутский горисполком зарегистровал общину, правда, родную Преображенскую церковь бывшим прихожанам не отдали: 7 июня с Горкомхозом был подписан договор о передаче верующим Крестовоздвиженской церкви – одной из центральных в городе, незадолго до этого в ней находился антирелигиозный музей. С открытием данной церкви и началось возрождения православия на Иркутской земле. В это же время, 20 июня 1943 г., была восстановлена Новосибирская кафедра с назначением на нее архиепископа Варфоломея (Городцова), во временное церковное подчинение которому были переданы территории всей Сибири и Дальнего Востока.

Специального органа по взаимодействию Церкви и государства еще не существовало, и справки прот. Стефану Попову (17 июня 1943 г.), священнику Феофилу Сизому и диакону Михаилу Шляпкину (20 июля) о праве служения в церкви подписал уполномоченный Иркутского горсовета, завгоркомхоз И.М.Брикман. 56-летний о. Стефан служил в Томской епархии, после ссылки (1927-1934) в Красноярский край проживал в Иркутске на иждивении детей. О. Феофил и о. Михаил - довоенные клирики г. Иркутска, избежавшие репрессий 1937 г. (видимо, причина в том, что в 1937 г. они уже находились за штатом на гражданской работе).

8 июля 1943 г. Иркутский облисполком принял решение «О передаче культового имущества», по которому группе верующих разрешалось получить церковное имущество из числа дуплетных экземпляров, хранящихся в областном краеведческом музее и не имеющих художественной или исторической ценности (в частности, 3 антиминса, 3 дарохранительницы, 10 священнических, 5 диаконских облачений и 1 архиерейское облачение и др.)[55].

После образования в октябре 1943 г. Совета по делам РПЦ, в конце февраля 1944 года начал свою деятельность первый уполномоченный Совета по Иркутской области И.Ф.Голубев (1888-1958), занимавший свою должность по октябрь 1952 года. О нем известно, что он был педагогом по образованию, поздно (в сентябре 1941 г.) вступил в партию. Голубев в целом занимал достаточно нейтральную позицию и содействовал верующим в решении их проблем и нужд, стараясь при этом придерживаться задаваемой Советом линии по взаимоотношению с Церковью. Впрочем, ряд фактов вызывал недоумение и недовольство Совета, например, попытка Голубева получить для епархии из музея «не представляющие художественной ценности» 500 антиминсов. Также несколько раз имели место «утечки» служебной информации, например, слишком заблаговременное (за 7 мес.) предупреждение в 1949 г. архиерея о запрете впредь каких-либо крестных ходов, которое необходимо было сделать непосредственно накануне праздника Богоявления 1950 г. Трудно сказать, делал ли И.Ф.Голубев «утечки» сознательно или нет, но они приносили определенную пользу руководству епархии, давая понимать текущее положение дел в церковно-государственных отношениях.

2 ноября 1943 г. в Иркутск к больной парализованной жене и дочери из ссылки вернулся протоиерей Николай Пономарев. Через полтора месяца ему отказали в проживании в Иркутске как режимном городе, о чем он 24 января 1944 г. письменно доложил патр. Сергию. Но вскоре по особому ходайству о. Николая перед Верховным Советом СССР (возможно, поданном через патр. Сергия), он получил право прописки и проживания в Иркутске, в который окончательно переехал 26 февраля 1944 г. В тот же день он был зарегистрирован только что приступившим к своим обязанностям И.Ф.Голубевым.

В июле 1944 года архиепископ Варфоломей посетил Иркутск, служил в Крестовоздвиженской церкви. У пожилого владыки, управлявшего огромной епархией, в которую входило несколько областей, физически не хватало времени и сил заниматься взаимодействием с уполномоченными на местах, в частности, в Иркутской епархии. Поэтому 25 сентября 1944 г. он назначает о. Николая благочинным с широкими полномочиями. В тот же день он пишет И.Ф. Голубеву: «Извещаю Вас, что моей резолюцией от сего числа протоиерей Пономарев Николай назначен благочинным церквей Иркутской епархии и ему мною дается уполномочие давать свое заключение (вместо меня) о целесообразности открытия той или иной церкви в области для представления Вам. Варфоломей, А. Н-Сибирский и Барнаульский»[56]. Также о. Николай занимался формированием штата духовенства, характеристику на подходящего кандидата направлял в Новосибирск архиепископу Варфоломею, который выносил резолюцию о соответствующем назначении клирика.

Отсутствие архиерея в Иркутске (в следующий раз он посетил Иркутск, судя по некоторым документам, только в декабре 1946 г.) негативно влияло на процесс открытия приходов, т.к. активная позиция архиерея могла бы ускорить принятие положительного решения относительно того или иного ходатайства. Верующие понимали ущербность ситуации и ходатайствовали перед патриархом Алексием о назначении в Иркутскую епархию епископа, предлагая в качестве кандидата в епископы благочинного протоиерея Николая Пономарева[57]. Но до 1948 г. Иркутская кафедра оставалась незанятой.

Число поданных в Совет по делам РПЦ (далее – СДРПЦ) ходатайств по Иркутской области было очень незначительным (1943 – 1, 1944 - 18, 1945 – 21, 1946 – 18, 1947 – 10, 1948 г. всего в 1943-1948 гг. – 71). С 1943 г. по 1948 г. в Иркутской области решением СДРПЦ было учреждено лишь 17 приходов, а фактически открылось еще меньше – 15 (13 церквей и 2 молитвенных дома). При этом в конце 1948 г. И. Голубев отмечал, что из 23-х районов области (всего их было 44) за 1944-1948 г. не было подано ни одного ходайства, причем в 14 из них были церковные здания (общим числов 60), 5 церковных зданий были свободны (по 2 – в Жигаловском и Усть-Кутском, 1 – в Аларском районе).

Отсутствие ходатайств И. Голубев объяснял: a.) нехваткой на местах инициативных людей (которыми обычно были священно- и церковнослужители, старосты, активные прихожане); б.) согласием местных жителей, несмотря на определенную религиозность, на эпизодичный приезд командированных священников с главными требами с отсутствием заинтересованности в интенсивной церковной жизни; в.) нежеланием духовенства открывать малопосещаемые приходы в периферийной местности. При этом особо он отмечал, что районах, откуда ходайства не поступали, «нет совершений обрядов незарегистрированным духовенством или собраний групп верующих для совершения треб лицами – бывшими и активными церковниками»[58].

По свидетельству И. Голубева, отношение местных районных властей к любым ходатайствам об открытии храмов было отрицательным. Особенно выделялись руководители Куйтунского и Тайшетского районов, которые лично заявили уполномоченному, что они не допустят открытия церквей в своих районах. «Соответственно своему отношению к ходатайствам руководители этих районов дают установки и сельсоветам. А последние, выполняя указания района, допускают грубое обращение с верующими.»

Например, когда верующими было подано в сентябре 1945 г. первое ходатайство об открытии церкви в г. Тайшете, то каждого из подписавшихся персонально вызывали в горсовет, «применяли всяческие меры, запуги, страсти, обещали дать неподсильные налоги, а…гражданку Ильину Е.Ф., мало того, что стращали в Горсовете, направили в НКВД…Начальник милиции тов. Крюков стал ругать [Ильину] старой дурой, стучать об стол наганом, ругаться богохульными матерными словами»[59].

Список и даты регистрации приходов в Иркутской области[60].

1. Крестовоздвиженская церковь в г. Иркутске – 31.05.1943 г.

2. Церковь Казанской иконы Божией Матери в пос. Тельма – 25.12.1944 г.

3. Церковь Святителя Николая Чудотворца в г. Зима – 26.03.1945 г.

4. Церковь Святителя Николая Чудотворца на ст. Тулун – 23.05.1945 г.

5. Церковь Воскресения Христова в с. Верхоленск – 1945 г.

6. Церковь Архангела Михаила в Иркутске – 14.06.1945 г.

7. Церковь Святителя Николая Чудотворца в пос. Лиственничное – 01.10.1945 г.

8. Церковь Знамения Пресвятой Богородицы в Иркутске – 03.10.1945 г.

9. Церковь Св. Апостолов Петра и Павла в с. Буря – 13.03.1946 г.

10. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в г. Тулун – 03.06.1946 г.

11. Молитвен. дом свт. Николая Чудотворца в г. Черемхово – июль-август1946 г.

12. Церковь Рождества Христова в г. Бодайбо – 29.10.1946 г.

13. Церковь Святителя Николая Чудотворца в г. Нижнеудинск – 19.06.1946 г.

14. Церковь Святителя Николая Чудотворца в пос. Слюдянка – 13.12.1946 г.

15. Молитвенный дом Святителя Иннокентия в пос. Суетиха – до 21.06.1947 г.

Помимо вышеназванных приходов, СДРПЦ были приняты решения об открытии Успенской церкви в с. Барлук и Троицкой церкви в г. Иркутске, но в итоге они так и не были переданы верующим (причем решение об открытии Троицкой церкви (в числе 28 церквей) было отменено СовМином СССР 28.10.1948 г.).

По договору о передаче церковного здания в пользование верующим ремонт приходская община обязалась произвести на свои средства, что было, как указывает И.В.Смолина, на данном этапе самой острой проблемой, требующей решения практически с первых дней открытия приходов. Почти все церкви требовали капитального ремонта. Например, Покровская церковь в г. Тулуне находилась в весьма плачевном состоянии: здание храма было варварски «приспособлено» под мастерские Тулунской машинно-тракторной станции: был пробит и поврежден цоколь, разобраны верхняя часть колокольни, здания свод и боковые стены в центральной части. Стекла везде выбиты и вынуты. Входные двери и каменные крыльца повреждены и требовали капитального ремонта. Вокруг здания было навалено до 150 м3 кирпичного боя и прочего мусора. Такая картина была характерна для многих храмов области[61].

В январе 1945 г. состоялся Поместный Собор РПЦ, избравший новым патриархом митрополита Алексия (Симанского). СДРПЦ выслал И. Голубеву телеграмму: «Согласно решению состоявшегося в ноябре совещания епископов, созывается 31 января 1945 года в Москве поместный собор православной церкви. Вместе с епископом на собор выедут: один представитель духовенства и один представитель мирян, а от епархий, где нет епископа, только один представитель духовенства. Съезды епархиями не проводятся. Указанные представители выделяются усмотрению епископа. Окажите содействие своевременному выезду их Москву»[62]. Делегатом Поместного Собора от Иркутской епархии стал настоятель Крестовоздвиженского храма прот. Стефан Попов, которому уполномоченный оказал помощь в обеспечении билетов на поезд.

Сохранилось сообщение прот. Н. Пономарева, как 5/6 мая 1945 г. в г. Иркутске прошел праздник Пасхи в единственно действовавшей в Иркутске Крестовоздвиженской церкви. Накануне Вербного воскресенья и в Страстной четверг вечером (на чтении 12 Евангелий), и в сам праздник Пасхи служба проводилась одновременно в летнем и зимнем храме. Обе половины храма вместили максимум 1500-1800 человек, а в церковной ограде и за оградой на улице «жаждущих попасть в церковь было от 3200 до 3500 человек». «9 мая – в радостный день нашей Победы, когда в храме совершалось торжественное благодарственное молебствие, храм далеко не мог вместить всех, поспешивших в этот день сюда в порыве благодарного чувства». 13 мая, когда совершалось поминовение погибших на поле брани, панихида совершалась в ограде церкви, т.к. церковь не смогла вместить всех пришедших[63].

С лета 1946 г. и прот. Н. Пономарев, и архиеп. Варфоломей и сами православные иркутяне ходатайствовали перед Святейшим Патриархом о возвращении мощей свт. Иннокентия. В СДРПЦ поступило 8 ходатайств Святейшего о возвращении св. мощей, в числе которых было и ходатайство о мощах свт. Иннокентия. Совет. К сожалению, мощи свт. Иннокентия так и не были возвращены верующим.

Наконец, 3 июня 1948 г. управляющим вновь восстановленной Иркутской и Читинской епархией (включающей Иркутскую, Читинскую области, Якутскую АССР, а с ноября 1948 г. и Бурятскую АССР[64]) был назначен архиепископ Ювеналий (Килин) (1875-1958, на кафедре 1948-1949). 16.02.35 г. он был рукоположен в епископа Синьцзянского (РПЦЗ), в октябре 1945 г. воссоединился с Московской Патриархией. Перед назначением в Иркутск около года занимал Челябинскую кафедру. «Все те, кто знал лично Владыку Ювеналия, всегда вспоминали его с особенным чувством. Это был, если можно так выразиться, Христианин с большой буквы: такой глубокой веры, простоты в общении, в быту, такой искренности, чистоты, высокого аскетизма и, прежде всего, какого-то потрясающего смирения»[65]. Владыка ходайствовал о возвращении мощей свт. Иннокентия, произвел некоторые административные перестановки. В частности, прот. Н. Пономарев в ноябре-декабре 1948 г. был последовательно освобожден от обязанностей благочинного, а потом и вовсе отправлен за штат (судя по всему, владыку Ювеналия о. Николай не устраивал с нравственной стороны).

Вскоре архиеп. Ювеналий столкнулся с проблемой открытия Троицкого храма. Еще 11.04.1947 г. уполномоченный И. Голубев отправил в СДРПЦ все необходимые для открытия церкви документы. Но в связи с начавшимися переменами в церковно-государственной политике вопрос надолго «повис в воздухе». Не дождавшись ответа, 01.05.1948 г. верующие решились написать письмо И.В.Сталину, подробно изложив суть дела и испросив содействия, итогом которого указание члена СДРПЦ И. И. Иванова «дополнительно проверить реальность восстановления здания силами верующих»[66]. Но и в иркутском облисполкоме, и в отделе по делам архитектуры, и сам уполномоченный единодушно видели единственное решение проблемы в передаче храма общине верующих. Наконец, после очередных проволочек, 02.09.48 г. было получено разрешение об открытии прихода. В тот же день владыкой был назначен настоятель (свящ. Василий Репин) с немедленным предписанием начать ремонт, а И. Голубев зарегистрировал настоятеля и общину. Первоначальный ремонт был сделан очень быстро, в конце ноября уже было запланировано освящение, но неожиданно уполномоченный получил секретную телеграмму с указанием «приостановить открытие прихода», что и было сделано в 1-2 ноября, аргументацией послужила необеспеченность объекта материалами.

Примечательно, что в этих условиях 7 декабря 1948 г. даже зам. начальника Управления по делам архитектуры при СМ РСФСР В. Голли пишет И. Голубеву, что «по данным Иркутского Облотдела по делам архитекту