Сон приснился мне чудный и странный,
незнакомое чьё-то лицо...
И на палец он мне - безымянный! -
надевал золотое кольцо.


У меня и семья, и усадьба,
у крыльца добродушные псы.
Скоро грянут серебрянной свадьбой
беспечальной судьбы бубенцы.

Прикипела я к мужу и к дому,
жизнь - в достатке, без слёз, без борьбы...
Морок это? Тоска по другому
варианту нездешней судьбы?

Незнакомец, какие там кольца?!.
Я их внучке давно отдала...
Только стонет всё гулюшкой сердце,
и в глазах непроснувшихся - мгла.

Глупый сон, бестолковый и странный,
не запомнилось даже лицо...
Всё на палец смотрю безымянный,
на своё золотое кольцо.


Через жизнь меня переведи,
как сейчас ведёшь по гололёду.
Мне так страшно - что там впереди?
В жизни, как в огне - не сыщешь брода.

Говорят, что мировые льды
замышляют снова наступленье...
Ты спасал от смерти, от беды,
так спаси же, милый, от забвенья

наше лето, где твоя любовь
растопила мой снежочек-сердце!
Так хочу, любимый, вновь и вновь
на груди твоей надёжной греться,

таять, словно воск, в твоих руках,
не таить восторженные слёзы...
В планетарных будущих снегах
средь духовной вьюги не замёрзнуть.

Наверно, я старею, милый друг...
[Фатиния Гаврилова] Версия для печати

Наверно, я старею, милый друг,
и жизнь уже не линия, а круг,
который замыкается всё глуше.
Всего-то в нём и есть - вчерашний снег,
да по ошибке словленные души
немногих любящих. Теперь уже навек.

Что там ещё? Обрывки умных фраз,
блеск обожаемых раскосых синих глаз,
желанье вечера, покоя и уюта.
Шуршанье непрочитанных газет,
да блёстки новогоднего салюта,
да размягчённый абажуром свет.

Уже не вхож в мой круг максимализм,
и - чур, меня! - другой никоий "изм",
и слава Господу за бесово изгнанье!
Когда смолкает мышья суета,
из тишины манит Иное знаье,
из сумерек - иная красота.

И вот, себя до малости сомкнув,
душой почти погаснув и уснув,
нечаянно распахиваешь двери
в пространство Божье, в Мировую Душу!
И, возмещая малые потери,
Жизнь звонко чмокает тебя в макушку!

Забыла, как красивой быть и слабой,
и роз от жизни зарекалась ждать...
Но - правдой оказалось всё про бабу,
что в сорок пять вновь ягодка опять.

Весенней тропкой забрело к ней Диво...
И это вовсе не её вина,
что бес в ребро толкнётся суетливо,
когда виски целует седина.

Соседский парень взглянет синеглазо,
и - меркнет свет, и - жизнь наперекос...
Что ж, рассмеши себя бессмертной фразой
про ту вожжу, которая под хвост.

Всё правда, всё! И ягодка, и вожжи,
и бес - в ребро, и изморозь - в виски!
Чудесный возраст предрассветной дрожи,
любви - до слёз, и счастья - до тоски...

На Земле мы – залётные птицы…
И за краткую участь мою
В этом райском саду воплотиться
Я спасибо Тебе говорю:

За бессмертную душу певучую,
Обручённую сентябрю,
За того синеглазого, лучшего,
Что так сладко и грешно люблю.

За сынка, что хохочущей радугой,
Мне в ладони скатился с небес!
За друзей, тех, что в горе и в радости,
Соучастников слёз и чудес.

За краюху российского хлебушка,
Небогатые наши пиры.
Дом бревенчатый, солнышко, небушко,-
За Отцовские эти дары.

И за слёзы мои над могилами
Папы, бабушки, мамы, сестры,
За надежду на встречу с родимыми
По ту сторону звёздной горы.

За стихи мои – вьюги жемчужные,
Просиявшие в жизни моей,
Так волшебно и так незаслуженно,-
Говорю Тебе: «Господи, ей!»

Мы днём ругаемся с тобой по пустякам,
ты лжёшь мне, я в долгу не остаюсь,
мы говорим на разных языках,
два иностранца, горьких иностранца.

Но лишь придёт растерянная ночь,
ты на меня глядишь, не отрываясь.
И сквозь чернила воздуха ночного
друг друга мы намного лучше видим.

Так почему же чёрная вуаль
нужнее нам, чем беспощадный свет?
А, может, наша нежность так труслива?

А, может, всё совсем наоборот,
и лунный свет высвечивает резче
всё то, что солнечный трусливо прячет?