Она маленькая, глупая и вообще, если честно, ни о чём. Пытался написать по стиху...Но, видимо, всё-таки нужно делать что-то одно.

...Ты считаешь, тебя я бросил - умирать от агонии жара,
Ты кричала, молилась, но Бездна тишиной тебе отвечала.
Этот холм со столбом, этот пепел, после видел я ночью каждой,
А с рассветом меня сжигали, и глумились бессмертные стражи.

И когда мне давали забвенье в моем сне и кошмаре плена
Я ступал в этот круг из пепла, что хранил очертания тела
Там я падал в зловоние смерти и смеялся безумно и долго…
Пока вновь не вставало солнце: и меня убивал мой морок...

Была боль. Долгая и тупая боль, пронзающая своей монотонностью и продолжительностью. Хотелось кричать, но губы давно уже ничего не произносили около недели, или, может, больше? Кто знает, как здесь течёт время? В этом он ещё не разобрался, и, похоже, никогда не разберётся. Он здесь – раб. Мертвец, обречённый погибать в агонии каждый вечер, чтобы утром воскресать вновь. Больно - это когда тебе ломают кости и дробят суставы. Но ему не было больно – он уже успел свыкнуться и принять. Только сердце иногда начинало колотиться точно безумное, когда взгляд его мутных глаз останавливался на холме с обугленным столбом.
Он не понимал и половины того, что с ним происходило. Каждый рассвет встречал его одинаковым эхом смеха, разлетавшимся по пустыне, расстилающейся перед ним. А потом вновь начиналась пытка, но он молчал, смотрел затуманенными глазами с золотом зрачков, подёрнутым кровавой пеленой, на то, как раз разом, неизменно, крошится его тело будто кукла.
«Это не больно» - думал он, усмехаясь кровавой улыбкой Тёмной Госпоже. Это уже стало привычным и обыденным – вот сейчас струйка крови змеёй скользнёт из уголка рта, капнет на грудь и заскользит дальше. Она засмеется вновь, смехом, полным бессилья, а он, вновь хрипя в своей агонии, упадёт на колени. Руки его коснуться пепла и выжженной травы – здесь она никогда не зеленела больше, и не росли белые цветы, напоминавшие бы…о Ней.
Пальцы смыкались на обугленной чёрной траве, а ноздри ловили аромат удушливой гари, и…запах нарциссов.
- К…ри..сания… - Шептал он и улыбка его становилась сумасшедшее-яростной. Кровь вздувалась пузырями на тонких губах, падая тягучими каплями на пепел его души.
Он падал, и последний вздох его себе забирала Тьма. Никто бы не узнал – что это чёрное обугленное создание в разодранной одежде, переломанными и раздробленными костями – величайший маг Ансалона, павший перед непобедимым соперником.
…Тот рассвет был другим. Солнце не было алым от его крови. Оно ослепительно сверкнуло первыми лучами и пронзило хмурое безразличное небо светом.
Он смотрел, не в силах щуриться на обжигающий глаза свет, и в груди его застыл не сорвавшийся с губ вздох.
-Дай мне возможность сказать тебе, - прошептал он, встав к свету спиной и кутаясь в разодранный до неузнаваемости балахон. – Сегодня будет не как вчера.
Чёрный маг простёр свои руки к небу и рассмеялся. Громкий его голос подхватил ветер. Чародей смеялся и глаза его были полны безумия.
-Убирайся прочь, Госпожа! – Кричал он, и с пальцев его лился свет солнца. – Зря ты не убила меня вчера, или годы до этого. Теперь я больше не позволю ломать меня, - маг расхохотался ещё безумнее и сомкнул свои руки в каком-то причудливом жесте. Огонь солнца сорвался с его пальцев и обрёл форму огромной огненной птицы. Пятиглавая Драконица, уже появившаяся для своего любимого занятия, яростно закричала, хлопая огромными кожистыми крыльями. Маг давно не мог колдовать.
-Я вернусь, - прошептал Рейстлин, облизав пересохшие губы, посмотрев на холм с обугленным столбом. – Я вернусь к тебе.