Иногда я не успеваю на последний автобус, а после опускаются шлагбаумы и начинается ночная смена у сторожевых, а значит, я не попаду домой.
И тогда мне приходится оставаться наедине с темнотой и городом.
Мой город из темно-серых монолитов, мой город под клубами черного дыма из труб заводов, мой город отлично сочетается с темнотой, похожей на солдатский плащ, продырявленный фонарями-пулями. Город хочет только одного: умереть. Ему надоели люди, эти эритроциты в городской крови, текущей по венам-улицам. "Вот бы заболеть раком", - думает город, он хочет, чтобы внезапно у него отказали жизненно важные органы: разом сломались все механизмы центрального завода, лопнули толстые трубы, по которым идет газ и вода, оборвались все провода и попадали все электрические столбы. Люди сделали из города какого-то Франкенштейна - искромсанного, изукрашенного узорами швов и напичканного железными болтами.
Жители в этом городе быстро засыпают, и только тогда он открывает свои зажмуренные глаза и ощущает себя немножко мёртвым: спящие в своих домах люди похожи на замершие тромбы.
И я иду по городу, по серым шероховатым плитам, грею руки в карманах жесткого пальто, оттаиваю в маленьких ресторанах, где почему-то играет старая эстрадная музыка и люстры всенепременно в абажурах с бахромой. Мне, если честно, плевать на город, и ему - плевать на меня. Мы живем в чудесной гармонии. Я меланхолично отмечаю, что городу опять заменили кардиостимулятор - привезли новое оборудование на производство, взамен старого - город же заметил, что я снова без шарфа и у меня замерзли уши.
Так и живем.
А потом, завидев ярко-алое пятно на центральной дороге - мой автобус - я снова удивлюсь тому, как быстро прошла эта холодная весенняя ночь.