Что же отличает мечты, возносящие своих творцов в небо, от мечтаний, обреченных на то, чтобы разбиться и посадить своего владельца в лужу? Я думаю, это отсутствие хотения. Мальчуган мечтает о велосипеде, о его громком радостном звонке, блестящих хромированных спицах и даже восхищенных взглядах товарищей, обращенных на этот велосипед. Человек смотрит на свою мечту снизу вверх. Человек смотрит вверх. И он стремится быть достойным своей мечты. По утрам мальчуган бегает, чтоб его ноги были сильными. Днем он корпит над уроками, чтоб родители подкинули червонец в его копилку. Вечером болтается со старшими мальчишками, глядя, как они ухаживают за своими великами и мотая на ус нехитрые премудрости. Мир несправедлив, но кое в чем законы кармы гораздо надежней законов Ньютона. И достойный обретает. Однажды этот день настает, и мечта приходит к взлелеявшему ее сорванцу, как созревшее яблоко падает в руки взрастившего его садовника. И этот день прекрасен, как полет Дедала, одолевшего земные путы.
Все обстоит несколько иначе, когда мечту снедает желание. Когда человек думает не о велосипеде, а о себе на велосипеде: как будет вдосталь кататься, как завистливо будут смотреть на него другие ребята, как испуганно будут шарахаться от звонка прохожие. Человек смотрет на свою мечту сверху вниз. Человек смотрит вниз. По ночам ему снится, как он катается, днем он выклянчивает у более счастливых дружков сделать кружок, а вечером хнычет родителям, что если бы они его любили... Мир несправедлив и жаждущий насытится. Однажды, паренек получает то, что хотел. И тут выясняется, что цвет у него не тот, сиденье жесткое, а чужая зависть довольно колкая штука. И это разочарование столь же жестоко, как падение Икара, обуянного химерой вседозволенности.