Страшно. И немного смешно.
И я не права. Я знаю.
Но страх рождается в горле. Перекрывает дыхание. Подходит к глотке. Бьёт в голову и... резко падает куда-то в грудь. Заставляет сердце биться в бешеном ритме - гонять кровь с дикой скоростью. Кажется, что сердцу тесно во мне. Оно бьётся и кричит: "Выпусти! Выпусти меня отсюда! Дура! Дай мне свободы!" Кажется, что вот сейчас оно выпрыгнет через горло, или разобьёт, разорвёт мне грудь. Мне предательски хочется, чтоб оно остановилось. Затихло. Умолкло. Совсем. А ком страха камнем падает в живот. Сжимаются все мышцы. Спазм. Ноги подкашиваются. Становятся ватными. Ком в животе растёт-растёт, наконец, наполняет меня всю. Полностью. Без остатка. Немеют пальцы. Синеют ногти. Болят вены. Кровь ходит по телу в бешеном ритме - ей тоже страшно, так же, как и сердцу. Лёгкие просят воздуха. Но его нет. Ком в горле не даёт вдохнуть. По телу резко проходит ледяная волна - начиная с затылка. Мутнеет в глазах. Резко. Всё это - секунды. Потом так же резко отпускает. Включается голова. И... "Да кто он, блять, такой?!" От этой мысли смешно и весело. Резко. Без всякого перехода. Псих...
Реакция моего тела на Влада. Я не думала, что она - такая. Ну, что она до сих пор - такая.
В памяти сразу руки. Руки: большие ладони с длинными пальцами, ногти, всегда аккуратно постриженые, и даже красивые, тонкие голубоватые вены на запястьях. Руки: всегда слишком, неправдоподобно горячие и мокро-липкие, слишком красные и обветренные, с постоянно подрагивающими от нетерпения пальцами. Руки, которые бьют всегда сверху, всегда по лицу или по шее. Дальше картинки приплывают в мою голову сами собой. О них не хочется говорить. О них думать не хочется...
Так продуктивно съездила в Волгоград. По-сути замечательно съездила: подала документы на визу и на загран, забрала много всяких документов из... эм... "дома"(?), увиделась с Андреем - бывшим моим одноклассником и соседом по парте. Просидели с ним у него в общаге всю ночь: пили пиво, потом чай, потом какой-то дешёвый коньяк, а потом опять крепкий зелёный чай. Вспоминали всякое. Говорили о разном. Я, правда, не решилась спросить у него, почему он живёт в общаге, хотя его папка с мамкой имеют две квартиры в городе, в одной из который когда-то и жил сам Андрей. Я не стала спрашивать. Мало ли...
Нет, хорошо съездила. Определённо.
И даже то, что Влада испугалась - не в счёт. Хотя испугалась, по сути, не зря: он с порога начал хамить, обзывать меня по всякому - драться кинулся. А мать опять молчала, чё-то Владу иногда только поддакивала и всё. Ну и ладно. Мне надоело уже обижаться. Мне всё равно. Но со двора их дома я уехала вместе с "белыми ангелами"-санитарами на их "карете".К вечеру только в себя пришла. Опять сотряс - снова здрасьте. Я скоро совсем дурой стану такими темпами. Кое-как, на оре, на крике, с ругонью и матом меня выпустили из больницы через шесть часов после того, как туда положили. Я успела доехать домой ночью. А утром меня забрали опять. И выпустили вчера. Да и то, с условием, что ещё неделю-две я с постели не встану. И я не встаю. Нет ни желания, ни сил. Всё то время, что я лежала в четырёх стенах в Ростове, Юля с Пашей были с Илюхой. А со мной Тим и папа. И Андрей Обух приезжал. Жил вроде как у папы, но всё время проводил у меня в больнице. Со мной. А потом уехал. Теперь надолго.
А мне слишком часто стала сниться Африка. Я влюбилась в картинку из журнала, который мне показывал Андрей. И теперь мне снится Африка. И я научилась представлять свою темпиратуру, как палящее солнце Африки и балдеть от неё.
А ещё я поняла, что даже от капельницы и от каких-то уколов в вену могу ловить кайф. Причём такой... существенный. А ещё я поняла, что курить никогда не брошу - не смогу. Если уж я с вся никакая, с темпиратурой, на ватных ногах могла прошвырнуться по больнице, чтобы надыбать сигарету, потом дойти до курилки, покурить и дотащиться кое как до полаты - до третьего этажа, то чё уж тут говорить о "бросить курить". Нету у Арины силы воли.
Мне бы выпить сейчас. Рюмочку. Маааханькую рюмашечку. Под страхом смертной казни запретили пить. А я - хочу.
А мне бы сейчас лечь в холодной квартире Коша, как время назад, свернуться колачиком у него под боком, накрыться с головой одеялом и плакать. Как тогда, когда Тим уходил. Мне б так.Напиться бы, как тогда, водки прямо с горла, усугубить назипамом, потом пивом, потом травой - пробуянить лихо, с грохотом: спеть - порвать струны; устроить пляски на лесничной площадке с какой-то мымрой вместе - побудить соседей, выслушать их мат, угрозы милицией, крики, а потом расцеловать их, подарить им феньки и апельсин; выскочить на улицу - раскричаться и заплакать. А потом проплакать всю ночь, ткнувшись носом Кошу в бок, и слушать его неумелые утешения, отдалённо улавливая их смысл и чувствовать его родную руку у себя на затылке. Хочу. Опять. Чтоб совсем-совсем так же, как и было уже.
Я хочу. Чтоб как раньше хочу. Мне вот-вот и двадцать лет. И это - перевалочная цифра. Там либо совсем другая жизнь - непьяная - безалкогольая, горько-валерьяночная, безгитарная, замороченая, скучная и бытовушная, либо совсем всё - конец - смерть. Одно из двух: весна или ад. И я не знаю, что есть что. Наверное, ад - это жизнь. Но так у всех. А я хочу Рая на Земле. Я хочу.
А нет его - Рая. Нету. Ад - есть, а Рая - нет. Несправедливо всё это. Неправильно. Нету равновесия. Значит, после смерти будет мне Рай. Должен быть. Рай - или пустота. Лучше - пустота, но можно и Рай: для равновесия. Хотя мой ад мне даже слегка нравиться: я успела полюбить грязь. За похуизм. И я не боюсь грязи, как некоторые-многие, я - лезу в грязь и выхожу оттуда почти чистой. Это плюс моего Ада.
И я опять спрашиваю у себя: зачем я? кому я? почему я? и - надо ли мне?
И ответ я знаю только на последний вопрос: МНЕ - надо, но Я НЕ хочу. Мне неспокойно. Мне б в запой. Нельзя. И я предательски хочу тишины в своей груди. И покоя. А свобода покоя дороже всех других свобод. И именно поэтому я не могу себе её позволить...
"Шёпот молитвы в каменных стенах, лезвие бритвы на тонких венах..." Это что? Ария? Строчка, которая не так давно была у нас в ходу. А теперь - не про меня. Я её переросла? Нет. Я её просто слишком замусолила - опошлила и исковеркала. Мне нельзя прикосаться больше к тому действу даже краешком мысли. Это будет неправильно. А я - железная. И если уж умру, то по воле своей природы. Когда из небесной концелярии за мной пошлют. И умирать буду долго и шумно - как жила. И это будет не скоро.
А пока... напиться бы в хлам, раскричаться и доказать всем что-то, формулировку чего я не придумаю никак...
И вот:

Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало.
Вот поживешь как я – насмотришься всякого.
А изменится мир – удивить этим некого.
Много видели в жизни, а не стали ль калеками?
На душе сплошью шрамы, сколько ж боли изведано?
Из одних дыр карманы. Все известно заведомо.
В каждой новой строке – боль слезой пролили.
Ты нашел как жить, а чего это стоило?
Все, что свято было – за гроши распродано.
Все пути одинаковы под небесными сводами.
На какой не ступи – одинаково кончится.
Все равны перед смертью, можешь жить, как захочется.


Ани Воробей стих. Марина мне его в поезде читала, когда мы только познакомились. Вот. Крутится в голове, крутится. Сильно я эти строки на себя примеряю. И мне опять страшно. Но больше - смешно. Нервишки, знаете, не к чёрту стали. Да-да.
И я не знаю, когда теперь опять совсем вернусь сюда.