[показать]
Е.В. Сундуева Номинационный потенциал корня *ĴIR в монгольских языках.
История корневой лексики интересует монголоведов и алтаистов с разных точек зрения: историко- генетической, этимологической, фонетической, семантической, структурно- морфологической и др. Именно в односложных корнях, выступающих в качестве важнейших составных элементов устройства языка, заложена доминанта концептуального ядра языка.
Звукоподражательный корень ĵir в монгольских языках передает писк цыплят, чириканье, пение, свист птиц: п.-мо. ĵar ĵir kikü, мо. жар жир хийх 'щебетать' (ср. рус. чир-икать); п.-мо. ĵirgikü, мо. жиргэх, калм. җиргх 'щебетать, разливаться'; п.-мо. ĵirkirekü, мо. жирхрэх 'щебетать, чирикать, стрекотать (о цикаде)', отсюда мо. жирхрээ 'цикады, крикун летний', ойр. Синьцз. җиргерәә 'саранча'. Кроме того, из явлений живой природы рассматриваемый корень может характеризовать журчание ручья (мо. горхи жир жир хоржигнон урсана 'ручей с журчанием бежит') и легкое дуновение ветра (жир жир салхилна 'дует ветер').
Корень ĵir также воспроизводит звук быстрого, резкого проведения чем-л. по чему-л. (ср. рус. чирк-нуть, черк-нуть) и реконструируется в глаголах: п.-мо. ĵirayiqu, мо. зурайх 'пролечь, пролегать; виднеться, вырисовываться'; п.-мо. ĵiruqu, мо. зурах, бур. зураха, калм. зурх, ойр. Синьцз. зураха 'рисовать, чертить', т.е. 'проводить линии жир-жир'.
Другая функция корня, обусловленная уже не слуховым, а зрительным восприятием, состоит в подражании блистанию, сверканию, мерцанию: ср. мо. жирэв жарав 'мигание, мерцание', мо. жирэв жирэв татах/жирэв жирэв хийх 'промелькнуть, сверкнуть; проходить быстро', калм. жирвих 'сиять, мерцать'. Вариант основы ĵer обладает схожей семантикой: п.-мо. ĵerbeskikü, мо. зэрвэсхийх 'мелькать', калм. зервк 'мимоходом, мельком'. Ср. нан. дерил-дерил 'мельтешить, мелькать', деририу-у 'стремительно несясь' (о мелькании обозреваемых предметов при движении моторной лодки, поезда и т.п.) [1. С.99].
П.-мо. ĵirγaqu, мо. жаргах 'заходить, скрываться за горизонтом (о солнце); гаснуть, угасать (о свече, лампаде)' представляет собой результат лексикализации аналитической конструкции, состоящей из имитативного корня ĵir и служебного глагола gekü 'делать, произвести'. Здесь видно, что в момент номинации действовало зрительное восприятие отблесков во время угасания светящегося объекта. С этим значением связан глагол п.- мо. irγuqu, мо. яргах, бур. иргаха 'резать, колоть (о боли в глазах)' < ir gekü 'делать ир- ир'.
Глагол п.-мо. ĵirγaqu, мо. жаргах, бур. жаргаха, калм. җирhх, ойр. җирhехе 'быть счастливым, блаженствовать' (> ĵir gekü), по предположению Л.С. Левицкой, восходит к имитативной основе *йар ~ жар 'сверкнуть, блеснуть' [2. С.146 ]. Ср. рус. просиять от радости, сверкнуть улыбкой. Кир. җирға-, каз. жырға-, сюг. йырға-, алт. дырға-, хак., чув. чырғала-, як. сырға- 'наслаждаться, радоваться' Н.Н. Поппе, В.И. Рассадин, Л.С. Левитская относят к монголизмам [2. С.43]. Способность корня отражать световые явления дала возможность для передачи мелькания, мельтешения и пестроты однотипных предметов, как правило, имеющих прямую, узкую, вытянутую форму (ср. отблески света, лучи солнца): п.-мо. ĵirs ĵirs kikü, мо. жирс жирс хийх 'мелькать, рябить, пульсировать' (о чем-либо ровном, узком); п.-мо. ĵirkikü, мо. жирхийх 'пульсировать, мелькнуть'. Возможно, именно признак пульсации стал мотивирующим для лексемы п.-мо. ĵirüken, мо. зүрх, бур. зүрхэн, калм. зүркн, ойр. зүркен, даг. ǯurug/ ǯurgu, бао. ǯirge, ж.-уйг. ǯurgen, мнг. ǯerge 'сердце'. Это также подтверждает функционирование фонетически близкого имитативного глагола п.-мо. širčiginekü, мо. ширчигнэх 'биться (о сердце)'. В тюркских языках повсеместно распространена форма *jürek 'сердце', связь которой с jür 'двигаться' имеет, по предположению А.В. Дыбо, народно-этимологический характер [4. С.276].
Формирование образа 'нечто узкое, длинное, ровное' наблюдается на базе п.-мо. ĵiriger, мо. жиргэр, бур. жэрэгэр, калм. жирhр 'расположенный ровными рядами, стоящие рядами; стройный', мо. жирийх 'растянуться лентой; становиться в затылок; мчаться', калм. җирих, ойр. йараах 'стоять в ряд; колыхаться'. Фонетически близкий корень ĵer стал производящим для п.-мо. ĵerge, мо. зэрэг, бур. зэргэ, калм. зерг, ойр. зерге 'ряд, уровень; звание', п.-мо. ĵergelge, мо. зэрэглээ(н), бур. зэрэлгээ 'мираж; марево, дымка', ср. бур. зэрэг 'смутный, неясный (для зрительного восприятия)'. В тюркских языках распространены формы кум., кирг., сюг. җерге, тув. черге, карак., кум. йерге, як. серге 'ряд; черед; степень'. «М.Рэсенен допускал, что järgä может иметь один первоисточник с монгольской параллелью, но не исключал вслед за Г.Рамстедтом заимствованного характера тюрк. слова: < монг. jerge 'звание'. Монгольским заимствованием считает җәргә ~ йерге и т.д. Г. Дёрфер» [2 . С.25].
Мельтешение, сверкание, блистание однотипных узких, тонких предметов, воссоздаваемое корнем жир, заложено в слове п.-мо. ĵiraγaqai, мо. жараахай, бур. жараахай 'мальки; мелкая рыбёшка'. В п.-мо. ĵiramaγai, мо. жарамгай, калм. җирмәхә, ойр. җирмәәхәә 'молодь, малёк' восстанавливаются производящая основа *ĵirm 'нечто узкое, тонкое' и деминутивный суффикс -γai/ - qai. П.-мо. ĵirγ-a, мо. жарга 'нельма, сиг сибирский' (ср. п.-мо. irγ-a, мо. ярга 'нельма', п.-мо. irγai, мо. яргай 'горбуша') обусловлено тем, что тело нельмы удлиненное, несколько сжато с боков, с крупной серебристой чешуей. Кроме того, мотивирующим может выступать именно последний признак - серебристая чешуя, благодаря которой рыба переливается и сверкает на солнце. То же можно сказать о горбуше, а также о мальках, мелькание которых, как правило, вызывает рябь в глазах. Название кустарника п.-мо. irγai, мо. яргай, бур. яргай, калм. ярhа, ойр. йарhаа 'кизил', возможно, связано с тем, что он обладает блестящими листьями и плодами. Следует отметить, что В.И. Рассадин рассматривает *ĵirγa (мо. жарга 'нельма, сибирский лосось') в качестве гипотетической основы для п.-мо. ĵiγasun 'рыба', относя последнюю к словам с затемнённой внутренней морфологической формой. Опираясь на знание того, что аффикс -sun иногда придавал новым словам обобщающее абстрагирующее значение, как например, aduγun 'табунная лошадь; табун' > aduγusun 'животное'; на то, что перед другими сонорными сонорные часто выпадают и, наконец, на наличие старомонгольских письменных форм ĵiγad 'рыбы', ĵiγačin 'рыбак' наряду с ĵiγasučin позволяет исследователю предположить, что форма ĵiγasun представляет собой слово, образованное от некого слова с конкретным значением, а именно от *ĵirγa 'нельма'. Эту же основу автор выделяет в мо. жараахай 'малёк' [5. С.11-12].
В терминах п.-мо. ĵirim, мо. жирэм, бур. жэрэм 'джирим, подпруга', ойр. җирем, калм. җирм 'короткий ремень', җирмсн 'шнур, тонкая верёвка' ведущим выступает образ 'нечто растянутое лентой, длинное, ровное'. Кир. җырым, тув. чирим, як. дирим, баш. ырым 'короткая ременная тесьма плоского плетения' заимствовано из монгольских языков [2. С.43 ]. С.А. Гурулёв связывает с данной лексемой гидроним Жиримка, название правого притока р. Селенга [6. С.74], хотя правильнее было возвести его к образу 'нечто, переливаясь и сверкая (на солнце), бегущее (о воде)'. Ср. мо. загадку о реке: Дэлгэр зуны улиралд/ Хурдан хүлэг шиг жирийнэ ./ Тэсгим өвлийн цагт/ Дардан зам шиг толийно 'В благодатное летнее время, / Как быстрый скакун, [она] мчится. / В трескучее зимнее время, / Как торная дорога, [она] сияет'. В п.-мо. ĵiruγ-a, мо. жороо, бур. жороо, калм. жора, ойр. жораа 'иноходь' корень ĵir передает мелькающий образ тонких и длинных ног коня-иноходца, переставляемых не по диагонали, а односторонне, т.е. рядами (ср. зэрэг 'ряд'): сначала правую заднюю и правую переднюю, потом левую заднюю и левую переднюю. Часть исследователей считает тюрк. йорға 'иноходь' производным глагола йоры-'идти, двигаться', т.е. < йорыға. Другая группа ученых склонна возводить йорға к глагольной основе йор-'идти рысью'. Л.Левицкая отмечает, что характер отношения тюрк. йорға к монг. jiruga 'иноходец' пока окончательно не выяснен. Эвенк. jир; 'иноходец' и т.д. трактуются как генетически близкие монгольским [2. С.225].
Растения п.-мо. ĵirgen-e, мо. жиргэн 'ревень', п.-мо. ĵiruu, мо. жируу 'бороздоплодник уклоняющийся', вероятно, названы так благодаря прямым, толстым, полым, бороздчатым стеблям. Название животного п.-мо. ĵirke, мо. жирх, бур. жэрхи, калм. җирх 'бурундук', скорее всего, обусловлено наличием пяти тёмных полосок вдоль спины грызунов, являющихся отличительным признаком всех видов. Ср. п.-мо. ĵirege, мо. жирээ 'полоса; рейка': гахайн жирээ 'полоса у кабана'.
П.-мо. ĵirad, мо. жард 'телохранители, лейбгвардия', по всей вероятности, образовано от основы ĵir с помощью форманта множественности -d. Учитывая семантику лексемы, можно предположить, что основа ĵir здесь выступает в значении 'стоящий в ряд, шеренгу' (ср. жирийх).
В основах типа СГСС *ĵirm, *ĵirb и *ĵirt реализуется признак 'узкий', который, как правило, характеризует глаза, усы, брови: п.-мо. ĵirmaγar, мо. жармагар 'безусый; с суженными глазами', п.-мо. ĵirmeger, мо. жирмэгэр, ойр. җирмегер 'сощуренный, узкоглазый'; п.-мо. ĵirbigir, мо. жирвэгэр 'слегка изогнутый, тонкий, узкий, ровный (о бровях, бороде)', бур. жэрбэгэр 'ровный, стройный, аккуратный', калм. жирвhр 'узкий, тонкий (об усах, бровях)'; п.-мо. ĵirtaγar, мо. жартгар, бур. жартагар, калм. җиртhр, ойр. җиртегер 'с вывернутым веком; с узкими глазами'. Относительно кир. җыртақ 'трахома; слезящийся, слезоточащий', тув. чыртақ 'гноящийся, больной' Л.С. Левитская считает вероятным монгольское происхождение форм, так как «при трахоме во время рубцевания хрящ века искривляется, вызывая заворот краев век. Совокупность всех значений, приведенных в перечне тюркских и монгольских форм, отражает различные признаки заболевания глаз: нагноение, слезотечение, вывернутые веки» [2. С.43].
Чередование в основах согласных m/ b/ t можно объяснить утверждением Э.Кассирера, согласно которому «язык еще так тесно примыкает к конкретному отдельному событию и его чувственному образу, что пытается словно исчерпать его звуком, и, не удовлетворяясь общим обозначением, сопровождает каждый особый нюанс события особым, предназначенным специально для этого случая звуковым нюансом» [7 . С.121].
Очевидно, что с корнем *ĵirγ/ ĵirq (< *ĵir) неким образом связано числительное п.-мо. ĵirγ-u-γa, мо. зургаа, бур. зургаан, бао. džirg < uan, даг. džirg < ō(ŋ), мнг. dirγōn, дун. džirg < uan 'шесть'. По мнению Д. Тумэртогоо, морфологическая структура данного числительного по сравнению с остальными достаточна прозрачна. Она состоит из корня ĵir(in) в значении 'два', встречающегося еще в «Сокровенном сказании монголов», а суффикс -γu является корнем в слове γu-r- ban 'три'. Таким образом, в каждом компоненте лексемы заложено числовое значение: 2 3 . С ним согласны и другие монгольские исследователи [цит. по 8 . С. 100-102 ].
В контексте нашего исследования особую ценность представляет замечание Г. Рамстедта, считающего, что имена числительные, которые вообще поддаются этимологизации, в большинстве случаев ведут своё происхождение от счёта по пальцам [9 . С.84]. Опираясь на это положение, можно с достаточной долей осторожности предположить, что корень *ĵirγ/ ĵir 'нечто прямое, узкое' сопоставим с большим пальцем правой (или левой) руки. Он, как правило, идет шестым по счёту, если начать отсчет с большого пальца другой руки. Так, лексема п.-мо. erekei, мо. эрхий, бур. эрхы 'большой палец' образована от корня *er 'нечто торчащее'. Дрожащий сонант р также присутствует в образных корнях числительных мо. арв- а-н 'десять', гурв-а-н 'три', дөрв-ө-н 'четыре'.
Рассмотренные выше производные от корня ĵir представляют собой результат слухового и зрительного восприятия действительности. Однако максимально «отрицательным» значением с позиции фоносемантики отличаются глаголы, передающие «внутреннее», чувственное восприятие, связанное с раздражением < дрожанием: п.-мо. ĵirskikü, мо. [дотор] жирсхийх 'мурашки пробежали по спине', досл. 'внутри вдруг сделалось жир'. Бур. жэрхэхэ 'чувствовать отвращение, брезговать' имеет тюркские параллели: йер-~ йери-'иметь/ питать отвращение; чувствовать брезгливость'. Из производных йер- распространено имя с афф. -к со специализированным значением 'изменение вкусовых ощущений у беременной женщины': турк. диал. иерк бол-'быть привередливым в еде (о беременной женщине)' [2 . С.193]. Фонетические варианты *ĵar/ ir также передают «мурашки», вызванные психическими (страх) или физическими (холод) испытаниями: п.-мо. ĵarayiqu, мо. зарайх 'чувствовать себя нездоровым; мороз по коже дерет'; мо. зарс хийх 'мгновенно чувствовать неприязненность'. Бур. заригар 'трепещущий, дрожащий', зарииха 'трепетать, содрогаться' (зариидаhам хүрэнэ 'дрожь пробирает меня'), калм. заратрх 'трепетать, дрожать'. П.-мо. irbeyikü/ irbegenekü, мо. ирвийх/ ирвэгнэх 'ощущать прикосновение к телу насекомых, меха, волос; зудеть', калм. ирвэтрх 'знобить', ирң-дарң, ойр. ирең-дараң 'чувство недомогания'.
Примечательно, что значение 'мурашки' контаминирует со значением 'муравей', манифестируемым в монгольских языках лексемой, образованной от корня *širq/šir - варианта *ĵir: п-мо. širγulĵi, мо. шоргоолж, бур. шоргоолжон, калм. шорhлҗн, ойр. шорhолҗин 'муравей' < *šir/*ir 'нечто кишмя кишащее, мелькающее (во множестве)'. Бур. ира-ира 'кишмя кишеть, во множестве (мелькать)', ирагар 'в ряд, шеренгой; пестрящий; мелькающий'.
Типологическое сходство наблюдается в греческом языке. Так, Н.В. Брагинская в качестве потенциально родственных для греч. Мνρμιδόυєς - именования воинов-спутников Ахилла в «Илиаде» Гомера - приводит μυριоς 'огромный, несчетный', μύρμоι и μύρμηκєς в двух значениях 'муравьи' и 'подводные скалы, кипящие бурунами'. Кроме того, μύρμηκєς обозначает 'психическое и физическое беспокойство', 'дрожь, зуд, обмирание, обморок от холода и испуга' и 'вообще всякого рода мурашки'. В качестве общего дифференциального признака для 'муравьев' к 'мурашек' автор выделяет 'несчетное кишащее, самодвижущееся множество' [10 . С.242].
Примечательно, что в монгольских языках корень *mir, так же как и *ĵir способен передавать мелькание, сверкание: п.-мо. miriyen, мо. мирээн 'пестрый, разноцветный' от *mir-mir 'пестреть, мелькать; сверкать; мерцать'; п.-мо. miralĵaqu, мо. миралзах 'сверкать улыбкой; сверкать, блестеть; течь сверкая (о реке)', бур. миралзаха, ойр. миралзаха 'переливаться, рябить'. В.Л. Цымбурский приводит показательный ряд индоевропейских соответствий, воплощающий примерно тот же смысловой комплекс, который Н.В. Брагинская восстанавливает для греческого: лит. mérkti 'мигать', mirclis 'взгляд', др.- инд. márka 'солнечное затмение', др.-исл. myrkr 'темный'. На славянском же уровне эти имена соотносятся рядом глаголов, несущих семантику 'темноты как неустойчивого переменного признака': слав. *mьrcati 'мигать, мерцать, терять сознание', *mьrčati 'меркнуть', *merkati 'мерещиться, бредить, мечтать', *merščiti 'мерещиться' [10 . С.3].
Базисная семантика слав. (и и.-е.) основы mer-k-, выражающей 'прерывистое движение, осложняющее или нарушающее восприятие', по справедливому замечанию В.Л. Цымбурского, близка к и.- е. *dhr(e)ugh-, в качестве «празначений» указывающей на 'трясение, дрожь', 'колебание звука в воздухе', 'лихорадочное состояние организма' (ср. рус. дрожать, дрогнуть, дрыгнуть) [10 . С.12]. В монгольских языках корень *dar активно участвует в образовании звукоподражательных глаголов: п.-мо. dargiqu, мо. даргих 'трещать, шуметь, бурлить, клокотать (о быстротекущей воде)' < 'издавать звук д-р-р/ дар-дар'; п.-мо. darĵiginaqu, мо. даржигнах, бур. даржаганаха, калм. дарҗңнх, ойр. дарҗиңнаха 'дребезжать, дрожать; звенеть, трещать, хрустеть'. Кроме того, с помощью корня *dar передается вкусовое восприятие: дарвигнах 'ощущать пряный, острый вкус': гич хэл дарвигнуулна 'горчица щиплет язык', т.е. 'горчица заставляет язык дрожать'.
Наконец, физическое ощущение пронзительной, резкой боли, отдающейся звуком яр, заложено в п.-мо. yar-a, мо. яр, бур. яра 'язва, болячка', калм. хар-яр 'натуральная оспа'. Следует отметить, что тюрк. йа:ра ~ йара ~ җара ~ жара 'рана, болячка' все исследователи, начиная с Вамбери, считают производным от глагола йар 'резать, раскалывать' [2 . С.140]. Мо. глагол ярах 'разрезать, резать ножом; раздвигать' восходит именно к звукоподражанию (ср. мо. яр хийх 'трескаться, лопаться', где корень яр передает резкий звук, издаваемый при рассекании, разрыве).
Таким образом, можно прийти к выводу, что семантическая система первичных звукоподражательных значений рассматриваемого корня, несомненно, зависит от артикуляционного признака, символически положенного в основу номинации производных. В данном случае аффриката ĵ, находящаяся в анлауте корня, и дрожащий сонант r в ауслауте передают сияние, сверкание, мелькание, мельтешение, дрожание, трепетание, обусловленные самим качественным своеобразием звуков и в большинстве случаев ведущие к внутреннему дискомфорту. На примере одного корня *ĵir мы убедились, что односложные корни обладают способностью отражать глубокую семантическую эволюцию и позволяют с достаточной долей последовательности реконструировать прамонгольскую картину языкового состояния.