> У англичанина есть жена и есть любовница, но он любит жену.
> У француза есть жена и есть любовница, но он любит любовницу.
> У еврея есть жена и есть любовница, но он любит маму.

> К чему я это говорю?.. Чтобы вы знали, что такое еврейские мужья. Если
> не знаете, то я скажу: еврейский муж – это самолет, потому что на
> земле от него нет никакой пользы.

> Впрочем, не буду отвлекаться, расскажу все по порядку.

> Мой первый муж, Изя, был порядочный человек. Честный, скромный, не
> швицер, не фасонщик. У него был только один недостаток: он был шибко
> партийный. Когда его в первый раз увидела моя мама, она сказала всего
> три слова: а ничтожество, а гурнешт, а коммунист. А от себя добавлю:
> не просто коммунист, а мишигенер коммунист.
> В первый же день свадьбы он повесил у нас в спальне портреты Маркса и Энгельса. Я говорю:
> – Изенька, мне неудобно переодеваться перед незнакомыми людьми.
> – Что значит «незнакомыми»? Это вожди мирового пролетариата! И я хочу, чтобы они висели здесь.
> Я сказала:
> – Ладно, ладно, успокойся! Хорошо еще, что ты их не положил с нами в кровать.
> А про себя подумала: «Что я буду из-за них ссориться? Хочет – пусть висят, чтобы они уже все висели».
> По ночам мой Изя не спал и не давал заснуть мне. Нет, не то, что вы
> думаете, его волновало совсем другое: чтобы коммунизм победил во всем
> мире. Хотя, что этот мир сделал ему плохого – я не знаю!
> Но мало того, что он был ненормальный, он еще взялся за меня:
> – Завтра мы идем на первомайскую демонстрацию!
> – А что я пойду? Я же беспартийная.
> – Не спорь! Все честные люди должны быть там.
> Когда мы вышли на Красную площадь, и он увидел вождей – он так
> возбудился, больше, чем в нашу первую брачную ночь.
> – Почему ты молчишь? – говорит он мне. – Приветствуй наше правительство!
> Так я уже шла за ним и кричала: «Пламенный привет! Пламенный привет!».
> Не могла же я им прямо сказать: «Чтоб вы сгорели!».
> Кончилось все тем, что он пришел с партсобрания и говорит:
> – Собирайся. Мы едем поднимать целину.
> – Что мне поднимать? Я, слава Богу, ничего не роняла.
> – Не спорь. Меня посылает партия.
> Я ему говорю:
> – Изенька, партия тебя уже столько раз посылала. Может, и ты ее один раз пошлешь?
> Когда он это услышал, он весь затрясся, обозвал меня контрой и ушел
> навсегда. Надо сказать, к его чести, что он ничего не взял, ушел
> буквально голый, прикрываясь своим партийным билетом.
> Но я для себя решила: больше к партийному не подойду на пушечный выстрел.

И мой второй муж, Лазарь, таки коммунистом не был. Он был
> деловой человек, гешефтмахер. Каждый вечер он ложился со мной рядом и,
> нет, не то, что вы думаете, начинал считать:
> – Зибн унд драйцих, ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..
> Причем, говорить по-еврейски он не умел, но деньги считал только на
> еврейском. Он, очевидно, полагал, что такое святое дело нельзя
> доверять русскому языку. Вот так и шло: я лежала рядом, а он считал:
> – Ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..
> Думаете, он считал доходы? Какой там! Он считал убытки. Такой он был
> ловкий, мой Лазарь. Каждый день он мне говорил:
> – Дела идут плохо, надо ужаться в расходах! Надо ужаться в расходах, дела идут плохо!
> Я уже не выдержала, спрашиваю:
> – Лазарь, я не поняла: так что мы теперь должны – больше занимать или меньше отдавать?
> Нет, на себя он был широкий, но я у него не могла вырвать копейку на
> расход. В магазин я всегда ходила с мокрыми деньгами: так он плакал, когда их давал.
> Исчез он, как и появился, прихватив все, что у нас было на книжке.

> После этого я решила – хватит! Мне нужен простой человек, лишь бы он
> меня любил. И мой третий муж – Нёма, меня-таки любил. Очень любил.
> Больше меня он любил только водку. А вы знаете, что такое аид-а-шикер?
> Это хуже паровоза. Потому что паровоз еще можно остановить, а шикера –никогда!
> Если бы я знала заранее, что он такой пьяница, я бы лучше вышла за
> русского. Тот хотя бы не закусывает. А мой Нёма любил и то и это.
> Трезвый, по-моему, он не бывал никогда. Бывало, заявляется домой в час ночи. Я спрашиваю:
> – Где ты был?
> – Я?.. Играл в шахматы.
> – Да? А почему от тебя пахнет водкой?
> – А чем от меня должно пахнуть? Шахматами?
> Но это еще цветочки. Один раз он пришел такой пьяный, что не смог
> попасть ключом в замок. Еле вошел в квартиру и закричал:
> – Роза! Роза! Дай мне зеркало! Я хочу посмотреть, кто пришел.
> Уж я его стыдила, и пугала. Говорила:
> – Нёма, как ты не боишься? По радио говорили, что у нас от водки
> умирает каждый четвертый.
> Он говорит:
> – Ха! Интересное дело! Пьем на троих, а умирает четвертый.
> На меня как на женщину он вообще не обращал внимания.
> – Нёма, – говорю, – между прочим, сегодня в трамвае трое мужчин
> поднялись и уступили мне место.
> – Ну и что? Ты поместилась?
> Наконец я не выдержала и сказала:
> – Все, хватит! Выбирай: или я, или водка!
> Он подумал и говорит:
> – А сколько водки?
> И мы разошлись, как в море корабли. Причем море было из той водки, что
> он выпил за свою жизнь.

> После этого я для себя решила: «Все, хватит! Лучше жить одной, чем так
> мучаться». Но на свою беду я встретила старую мамину подругу,
> профессиональную сваху. Она сказала:
> – Деточка! Тебе нужен пожилой еврейский муж без недостатков.
> Я как дура согласилась и на следующий день она привела Натана.

Что правда, то правда: он был действительно пожилой. Правый глаз у него
> немного косил, на левую ногу он слегка прихрамывал, зато на спине у
> него был небольшой горб. Я ей тихо говорю:
> – Слушайте, а получше у вас не нашлось?
> Она отвечает:
> – Говори громче, он все равно ничего не слышит.
> – Я говорю: почему он такой старый?
> – Старый? Ну так что? Муж – это же не курица, вы его не будете варить.
> И потом, не такой уж он старый. Как говорится, мужчина в самом соку.
> Не знаю, может, он и был в соку, но сок был явно желудочный.
> Уж не помню, как она меня уговорила, но я сказала «да». Что касается
> недостатков, то она меня не обманула: он не пил, не курил и почти не
> дышал. Вел он себя, как маленький ребенок, просто шагу без меня не мог
> сделать. Помню, принесла я из прачечной его рубашки. Он зашел с ними в спальню, кричит:
> – Роза! Роза! Нам подменили в прачечной рубашки! Посмотри, какой
> маленький воротничок, я задыхаюсь!
> Я посмотрела и спрашиваю:
> – Что ты орешь?! Причем здесь воротничок? Ты же продел голову в петлю от пуговицы.
> Словом, помощи от него не было ни на грош. Бывало, ждем гостей, я
> кручусь по дому, готовлю, убираю, накрываю на стол. Он – сидит в трусах, смотрит телевизор.
> – Натан, – говорю, – что ты сидишь в трусах? Оденься! Через пять минут придут гости.
> – Ну и пусть придут! Пусть увидят, какой я худой, как ты меня плохо кормишь.
> – Да?! Тогда уже сними и трусы. Пусть они увидят, что тебя вообще не за что кормить!
> Кончилось тем, что весной у него начался авитаминоз, и врач ему
> прописал делать уколы. После пятого укола он сбежал вместе с
> медицинской сестрой. И я не удивляюсь: в его возрасте сестра важнее, чем жена.

> А вы думаете, еврейский муж – это подарок. Правильно говорила моя сестра Фира:
> – Еврейский муж – это загадка, потому что никогда не знаешь, что с ним
> делать. Положишь его на себя – он засыпает, положишь под себя –
> задыхается, положишь набок – смотрит телевизор, поставишь на ноги –
> его и след простыл: побежал к своей мамочке жаловаться на жену!

> Автор: Аркадий Хайт